Всё моё сумасшествие
Шрифт:
Остановившись у обрыва наша команда сквозь листву принялись оглядывать дом, перешептываясь. Вход обрамляли колонны в греческом стиле, огромные окна украшали расписные деревянные рамы, а в некоторых местах виднелись витражи. Особняк ограждал невысокий забор, и площадь участка поражала воображение своей величиной. Всюду тропинки были выложены плиткой, в центре сада располагался фонтан со скульптурой девушки, держащий в руках кувшин, а ближе к окраине раскинулась беседка, изысканно поросшая вьюном. У мучителя, однако работал профессиональный садовод. Разноцветные увядающие цветники украшали затейливыми фигурами сад, а живая изгородь оказалась подстрижена настолько ровно, что, наверное, это делали по линейке.
Ничто во внешнем облике дома не могло натолкнуть на мысль о том, что внутри проживает маньяк. А сад и подавно навевал картины о романтических прогулках меж роскошных цветов. Тимофей высунул камеру за пределы
– Ну что ж… Дом мы внимательно осмотрели. Думаю, пора возвращаться обратно и в спокойной обстановке обсудить дальнейший план действий, – я сделала предложение коллегам и увидела в ответ одобрительные кивки головами.
– Диана, стой, – Вера заговорила, снимая с плеч рюкзак, – Я взяла с собой бинокль, может быть ты рассмотришь содержание комнат?
Девушка протянула мне прибор, и я немедля решила воспользоваться таким шансом. Правда, пришлось немного выдвинуться из камышей. Взамен этого мне открылся чудесный вид на фрески, что заменяли некоторые из окон. Но больше всего меня интересовало внутреннее содержание дома, поэтому я медленно двигала биноклем, осматривая одно окно за другим. Внутри я заметила красиво обставленные комнаты. С такого расстояния, даже с биноклем, трудно наслаждаться красотой интерьера, и в связи с этим я продолжала неторопливо переходить от одного окна к другому.
Следом пошел ряд фресок. Осматривая причудливые узоры, я совсем забыла сколько окон с фресками находиться в особняке. Мой взгляд надолго задержался на одной из картин, где разноцветные кусочки стекла изображали пруд с лебедями. Мне очень хотелось узнать, что же скрывают чудесные узоры, какие тайны хранят комнаты с фресками. Совсем задумавшись, я повернула к другому окну и тут же тело сковал ужас. Внутри я отчетливо увидела мужчину, разглядывающего меня в бинокль, ровно так же, как я это делала минуту назад, любуясь картинами. От испуга мой бинокль вылетел из рук и устремился вниз по склону, прямиком к особняку. Машинально я метнулась за ним, поскользнулась на липкой береговой жиже и полностью выкатилась из камышей на обрыв. В последний момент мне удалось ухватиться за растения, иначе мое тело кубарем скатилось бы к подножию холма. Тимофей молниеносно среагировал, и обхватив мою руку обеими ладонями, затащил со склона обратно в камыши. В голове тут же пронеслась мысль. “Теперь он точно видел нас”. Я представила как выглядела из окна дома, пока болталась на обрыве. Как выглядел Тимофей, выскочивший с профессиональной камерой из камышей и наспех поднявший меня. И если заметив через бинокль мужчину в окне я могла решить что он не увидел нас сквозь толщу растительности, то теперь-то в доме точно знают о прибытии моей команды.
Ворвавшись в озеро, я громко прокричала о своей находке коллегам и бросилась бежать. Я прекрасно понимала, что передвигаться по мощеным дорожкам, ведущим от особняка гораздо удобнее, нежели нестись через озеро по зарослям камышей. Надо было поторопиться, иначе нас встретят у подножия города.
По дороге я потеряла один сапог, но это нисколько не помешало скорости моего продвижения. Если в ту сторону мы шли, создавая значительный шум, то теперь звуки, с которыми коллеги неслись по воде можно сопоставить с ревом ракеты, взлетающей на Луну. Периодически раздавались оглушающие лес всплески воды: это кто-то из команды падал в озеро. Наконец я оказалась на окраине водоема. Дождавшись друзей, я бросилась вниз по тропинке, ведущей к городу. Спуск прошел практически мгновенно, и оказавшись внизу, мы обернулись, желая посмотреть на холм, скрывающий собой злополучный дом. Вот-вот из-за него должен появиться несущийся за нами маньяк. Но погони почему-то не наблюдалось.
***
“Я читала одну из рукописей предпринимателя, автора различных книг по физике, и просто хорошего человека, неоднократно дававшего интервью в местные газеты, в то время как дома разразился очередной скандал. Эта рукопись отличалась от предыдущих, написанных сухим языком с множеством скучных схем и непонятных обозначений. На этот раз Кладищева от чего-то прорвало и он решил написать фантастическую книгу про древнюю акулу – мегалодона. Данная тема казалась мне крайне интересной, я обожала доисторических тварей и с удовольствием пожирала страницы взглядом. Однако, в рукописи хватало и довольно странных сцен. Мне хорошо запомнились две из них. В самом начале несчастная акула, видимо от голодовки, слопала консервную банку, и поплатилась за обжорство напрочь забитой прямой кишкой. Но в жизни прибившейся к берегу, издыхающей доисторической твари появился луч света, спаситель, добрый и умелый человек (читай – Кладищев), который не побоялся помочь акуле, основательно поковырявшись рукой с целью извлечения банки сами знаете откуда. Вторая сцена смутила меня еще больше –
когда акула была вылечена, и завела дружбу (после такого-то) с доблестным и умелым человеком, поглазеть на нее прилетела некая дама. Она добралась до места событий на вертолете, зачем-то решила спуститься с вертолета по веревке, запуталась, повисла вниз головой, и добрый, доблестный, умелый человек вдоволь насладился видом ее раскачивающейся на ветру груди, поскольку майка с дамы слетела. В книге я вычитала много интересных сказочных сцен. И как веселая маленькая девочка (читай – я) каталась на мегалодоне, как благодарная акула выловила доброму, умелому, доблестному человеку ракушки с дорогостоящим жемчугом, как она же спасла дельфина от других хищных тварей. В рукописи, огромное прожорливое чудовище, гигантское безжалостное плотоядное являлось олицетворением добра, любви и дружбы между человеком и животным.– Ты что, не видишь, я все время болею, а мне работать надо! Зачем ты устроила дома сквозняк, открыла эту чертову дверь на балкон?! Мне иногда кажется, что ты специально ждешь, когда я сдохну! – Она отвлекла меня от чтения.
– Чего ты, зачем такие вещи говорить? – голос Ирины Григорьевны дрожал от наворачивающихся на глаза слез.
– Я лежала с туберкулезом полгода, чуть не подохла, меня все тогда бросили, включая вас! Вы уехали на турбазу, да… и веселились там, а Я!, я до рынка дойти не могла, лежала, исхудала на восемь килограммов!
Далее я услышала знакомые обвинения в адрес Ирины Григорьевны. Ирина Григорьевна – отвратительный, черствый (Она очень любила именно это слово) человек, который ненавидит Ее, и с нетерпением выжидает Ее смерти, чтобы порадоваться. Подобные скандалы происходили постоянно. Она кидалась оскорблениями, Ирина Григорьевна оправдывалась, и спустя пару часов все заканчивалось обоюдными рыданиями в разных комнатах. Хорошенько проревевшись, Она убегала на улицу, одинокая, беззащитная, выключив телефон. Я во время уходов начинала представлять что Ее убьют, Она попадет под машину, загрызут собаки – и так далее, насколько позволяла фантазия. Доводила себя до истерики мыслями и Ирина Григорьевна приходила меня успокаивать.
– Насколько же ты черствый человек, – казалось, из Ее уст вытекает яд, а не слова, – У тебя не сердце, а камень. Вот! – Она достала из кухонного ящика батон хлеба недельной давности и долбанула им по столу.
Теперь и мое настроение испорчено. Я слышу, как Она с грохотом открывает дверцы шкафа, собирается на улицу, хоть и болеет, подходит к двери, но.. останавливается. Ага, сегодня день укола, так что времени на прогулки нет.
Я покорно вошла в комнату, и задержавшись около стола принялась стягивать штаны с трусами. На тумбе ожидает набор юного медика – шприц, ампулы, спирт, стерильная вата и круглая острая пилочка, что открывает флаконы с лекарством. Она работает крайне профессионально – щелчок и ампула открыта, через секунду я слышу как набирается препарат в шприц, тут же моей кожи касается холодная ватка, ощутимый шлепок рукой (Она так делала, потому что считала – после удара укол покажется менее болезненным), и игла вонзается в место назначения.
Я терплю. Морщу лицо. Она делает укол очень медленно, по другому не получается: задница и так вся в шишках, новые допустить нельзя. Облегчение, укол окончен. Минут через сорок начнет кружиться голова – его не просто так делают на ночь. Ну а пока есть короткий промежуток времени, за который надо выпить гору таблеток, поужинать и подготовиться ко сну. Она медленно выкурит две сигареты в туалете – Ее допустимая доза за день, и немного поболтает со мной перед сном.
На кухне уже накрыто. Ирина Григорьевна, настоящая кухарка, готовит вкуснейшие блюда, и мы с Ней проходим на кухню. Сегодня в меню бефстроганов и картофельное пюре. Мясо, как я выражаюсь, без единой “салки” – отборнейшая говяжья мякоть, другое я не употребляю в пищу. Ирина Григорьевна застыла напротив, у соседнего стола, и внимательно разглядывает как мы принимаем пищу – с нами никогда не ест, и у нее почему-то всего один прием пищи в день, часов в двенадцать. В полдень она наливает себе в тарелку столько супа, что из нее разве что не хлещет на пол, садится и в полном одиночестве чавкает. Упаси боже кого-ни будь подойти к Ирине Григорьевне в этот момент – сожрет вместо первого.
– Чего какая квелая? – Она спрашивает у меня, даваясь едой. Ужин благодаря скандалу молчаливый и напряженный.
– Надоели уколы.
– Ты знаешь что их надо делать.
Да, я знаю. У меня системная красная волчанка и я проживу свою короткую жизнь мучаясь от болезни.
– А сегодня можно голову помыть? – на моем лице появилась нотка надежды.
– Конечно, нет! После метотрексата, о каком мытье головы может идти речь! Ты и так из-за него без иммунитета.
Ужин окончился тем, что Ей позвонил дядя Леша. Она быстро ускакала в комнату и до кухни донесся воркующий голосок.