Все равно тебя не брошу

– Муравей! Муравей!
– заголосила Белка. Ответа не было, и, крикнув еще раз, она не услышала своего голоса. А потом и ее собственные пальцы и хвост на глазах у нее сделались невидимыми.

"О, - подумала она, - я...
– И тут ее собственные мысли тоже исчезли.

Больше не было ничего. Ничего.

Очень постепенно и, может быть, только по прошествии долгого времени, а может, и совершенно внезапно, послышался шорох, еще почти едва различимый.

Это была травинка - она распрямлялась, возникши из ничего. Немного погодя появился лютик, и запахло ивовой корой.

"... здесь...
– подумала Белка. Перед ней возник волосок, а там

постепенно нарисовался и весь хвост.

– Ну, наконец-то, - вздохнула она.

Немного погодя мир снова был в полном порядке, и они с Муравьем сидели рядышком и болтали.

– Это была передислокация, - объявил Муравей.

Белка никогда не слыхала ни о каких передислокациях.

– Это катастрофа такая, - пояснил Муравей.
– Очень редко случается, - значительно прибавил он.
– Все передислоцируется куда-то в никуда. А потом, потихонечку - обратно.

В тот вечер Муравей показал Белке книжку с картинками. Большинство

страниц были вырваны, или их там попросту никогда не было. И когда Белка перевернула последнюю страницу, книга рассыпалась по листочку. Муравей сдул ее со стола, и листочки, кружась в воздухе, полетели на землю.

– Это просто чудо еще, что мы тут сидим, - сказал Муравей.
– Но само по себе это, в сущности, совершенно обыкновенное дело.

Белка к тому времени уже проголодалась, и ее больше интересовало, не найдется ли у Муравья чего-нибудь, чтобы заморить червячка. Хотя бы какого-нибудь завалященького букового орешка.

ОДНАЖДЫ УТРОМ Белка села за стол и решила написать письмо Муравью. Но ей никак не удавалось выразить словами то, что она чувствовала.

Привет, Муравей!

начала она. Но это было совсем не то. Она бросила письмо на пол и

начала снова.

Дорогой Муравей!

написала она. Но это было еще хуже.

Следующее письмо начиналось так:

Здорово, Муравей!

Следующее:

Муравей!

И затем:

Муравей...

И потом:

О Муравей...

И:

Любезный Муравей,

И:

Глубокоуважаемый Муравей...

За этим занятием она провела все утро, и вздохи ее становились все тяжелее и тяжелее. Должно было быть особенное начало, только для Муравья.

Это она знала точно. Но найти такое начало ей не удавалось.

Стопка писем на полу все росла.

В конце концов Белка встала, пробралась через письма и распахнула дверь, чтобы сесть и подумать на большой ветке возле своего домика.

Но стоило ей выйти из дому, как в комнату ворвался ветер, подхватил письма, и бумажная буря помчалась в сторону Муравья.

Был чудесный день, и Муравей как раз сидел на солнышке перед домом, размышляя о дальних странах.

Внезапно его осыпало ворохом белкиных писем. Они облепили его с головы до ног. Не без труда выбрался он из огромной бумажной кучи и принялся читать.

И только поздно вечером, при лунном свете, прочел последнее.

Некоторое время он сидел неподвижно, уставившись на темные заросли.

Потом сложил письма в аккуратную стопку, так, что она достигла конька крыши, выбрался через чердак наружу, улегся на письма, накрылся вместо одеяла письмом, начинавшимся "Дорогой Муравей", и уснул.

Светила луна, и письма шуршали, когда Муравей ворочался с боку на бок.

Тогда он согласно кивал головой и бормотал сквозь сон: "Муравей, это я".

ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ Муравей и Белка сидели рядышком на ветке перед Белкиной дверью.

Светила луна, и они лакомились медом и сладкими буковыми орешками.

Довольно долго они предавались этому занятию в молчании. Потом Муравей спросил:

– А ты вообще никогда от меня не устаешь, а, Белка?

– Я?
– переспросила Белка.
– Да нет.

Муравей помолчал и продолжил:

– Но ведь может такое случиться?

– Нет, - возразила Белка.
– Такого случиться не может. Ну, скажи на милость, как это я вдруг от тебя могу устать?

– Да очень просто, - сказал Муравей.
– Устать можно от чего угодно. Вот ты же иногда устаешь от буковых орешков?

– От буковых орешков...
– проговорила Белка. Она глубоко задумалась, но так и не смогла припомнить, чтобы ей когда-либо случилось устать от буковых орешков. "Хотя все может быть", - подумала она.

– Но от тебя - ни в жизнь!
– сказала она.

– О, - только и вымолвил Муравей.

Наступило долгое молчание. Нежные облачка осторожно выпутывались из кустов и медленно плыли по лесу, запутываясь в деревьях.

– А я порой сам от себя устаю, - наконец нарушил молчание Муравей. – А ты что ли нет?

– Ну и от чего ты устаешь-то?
– полюбопытствовала Белка.

– И сам не знаю, - сказал Муравей.
– Так, устаю, и все. В общем смысле.

О таких вещах Белке еще слыхивать не приходилось. Она поскребла за ухом и задумалась о самой себе. И вот, посидев таким образом часок-другой в глубокой задумчивости, она, к своему удивлению, тоже ощутила усталость от самой себя. Чувство было довольно необычное.

– Да, - сказала она.
– Вот теперь и я от самой себя устала.

Муравей кивнул.

Был теплый вечер. Где-то вдали с ветвей ухала Сова, а высоко в небе висела Луна, большая и круглая.

Муравей и Белка молчали и отдыхали от самих себя. Время от времени они вздыхали, хмурили лбы и отправляли в рот парочку буковых орешков и ложку-другую меду.

И только поздно ночью, когда луна уже почти зашла, они полностью

восстановили свои силы и уснули без задних ног.