Всё становится на места

Дугальд, опершись на лопату, внимательно разглядывает нас, а мы — его. Это невысокий плотный человечек с тёмными кудрями вокруг блестящей загорелой лысины. Над светлыми глазами, будто выгоревшими на солнце, нависают чёрные кустистые брови. Обветренное лицо украшает покрасневший нос в виде среднего размера картофелины. В вырезе простой рубахи виднеется поросль на груди, руки также густо покрыты тёмными волосками. Но в целом он выглядит как самый обычный человек, я так и не могу понять, что же у него за особенность.

— Ты пойдёшь на огуречную грядку, — указывает он на Гилберта. — Вот такую высоту запомни, — и он показывает чуть повыше коленки. — Всё, что ниже — боковые побеги, пожелтевшие листья — срывай, а выше пока не трогай. Если не разберёшься, спросишь у тех, кто там работает.

Мой друг соглашается и идёт в направлении грядок.

— А ты в саду поможешь, — поворачивается ко мне Дугальд. — Возьми вот в сарае свободное ведро, будешь воду носить, поливать деревья.

— То есть, ему листочки с огурцов обрывать, а мне — вёдра таскать? — возмущаюсь я.

— Ты видел, у него руки перевязаны? Я ему сложную работу давать не собираюсь! — и коротышка потрясает лопатой, зажатой в правой руке. — А тебе, я вижу, не помешает небольшая нагрузка, а то выглядишь как принцесса, которую даже до уборной на ручках носят.

Я возмущённо иду в сарай и назло всем выбираю самое большое ведро, какое только находится. Затем озираюсь в поисках фруктовых деревьев и направляюсь к ним.

— Куда? — кричит мне Дугальд.

— Как куда? — возмущаюсь я. — Вы же в сад меня отправили!

— А что, пустым ведром поливать собрался? Колодец там, — ехидно заявляет садовник и указывает рукой в другую сторону.

Приходится идти туда.

У колодца уже топчется знакомый мне человек с кошачьими усами. Он нервно машет хвостом, пытаясь достать ведро. Оно то ли застряло, то ли просто тяжёлое.

— Добрый день! — вежливо говорю я.

— А-ах! — пугается кошачий человек, взмахивает руками и упускает ведро. Оно падает с громким плеском.

— Помочь? — предлагаю я.

Он молча отходит в сторону, и мне приходится в одиночку сматывать тяжёлую цепь. Я недовольно кошусь на усатого.

— Может быть, всё-таки попробуем вдвоём? — наконец не выдерживаю я.

— Я бы рад, но... у меня — вот, — он мнётся, затем протягивает руки, которые прятал за спиной, — лапки.

Пальцы у него и вправду раза в два короче, чем обычно у людей, и толще. Между ними растёт негустая шерсть, светло-коричневая. Такая же покрывает и его голову, немного переходя на щёки. На пальцах небольшие аккуратные коготки, похоже, втягивающиеся.

— Эх, ты, — говорю я, — зачем же за водой пошёл?

— Да я... — пищит он, испуганно округляя жёлтые глаза и втягивая голову в плечи. — Сирса должна была, а я хотел помочь...

Тащить два полных ведра в конце концов приходится мне. Мы делаем частые передышки, и когда подходим к фруктовому саду, я уже знаю, что кошачьего человека зовут Альдо, что он больше всего на свете любит две вещи — цветы (кошачью мяту) и Сирсу, но она пока не отвечает взаимностью, и потому он старается делать для неё всё, что может.

— Сирса необычная, — заявляет мой собеседник и шевелит усами.

Я не спорю. Конечно, необычная. Обычных здесь и не бывает. А что в ней привлекает Альдо больше всего?

— Ну, у неё такие, — Альдо описывает в воздухе два полукружия и заливается румянцем. — Такие большие, беленькие, красивые...

Я соглашаюсь, что девушку с такими выдающимися достоинствами сложно не полюбить.

— Ох, а вот и она! — начинает суетиться кошачий человек. — Скорее, дай мне ведро, чтобы она подумала...

Нам навстречу идёт невысокая, но крепко сбитая девушка. Вот уж кто мог бы донести два ведра от колодца и даже не запыхаться. На широких скулах горит румянец, карие глаза блестят. Брови и волосы у неё очень светлые, почти белые, нос остренький. Но в первую очередь взгляд падает на её большие округлые уши, расставленные в стороны и покрытые светлым пухом, которыми она ещё и машет, отгоняя назойливую мошку.

— Эх, ты, — обращается она к Альдо, презрительно щурясь. — Тоже мне, помощничек!

Затем Сирса без особых усилий берёт своё ведро и отправляется поливать деревья.

— Ты видел, видел? — тает мой спутник, вновь выписывая в воздухе лапами круги. — Какая девушка!

— Эт-то ещё что? — раздаётся за нашими спинами громкий рык Дугальда. — Альдо, я кому сказал собирать яблоки?

— Но я!... — мямлит тот.

— Занимайся тем, что у тебя хорошо получается! Ты лучше всех карабкаешься по деревьям, так что вперёд!

Альдо испаряется так быстро, что я даже не успеваю заметить, куда.

— А ты чего встал? — Дугальд сурово глядит на меня. — Гляди, какие деревья не политы, и поливай.

Я успеваю полить целых четыре дерева, когда этот изверг вновь торопливо проходит мимо меня.

— Да что же ты делаешь, горе луковое, — возмущается он, останавливаясь и воздевая руки. — По два ведра на каждое. Ты думаешь, деревьям будет польза от горсточки воды?

Я вздыхаю, опустошаю ведро под какой-то вишней и вновь иду к колодцу.

Мне удаётся осчастливить ещё три дерева, а после этого я начинаю чувствовать, что заслужил перерыв, праздничные дни и торжественные проводы на покой. Я оглядываюсь в поисках укромного местечка, где усталый работник мог бы скрыться от бдительного глаза надсмотрщика.

Просто удивительно, как Дугальд всё успевает. Он носится между овощными грядками, фруктовым садом и пасекой, не выпуская из рук лопату, что придаёт ему веса. Держит под надзором всё, что происходит, кого-то хвалит, кого-то подгоняет, кому-то показывает, как действовать. Между тем — я лично видел — он успел ещё самостоятельно вскопать здоровенный участок под новые грядки. Мне кажется, что он мог бы даже работать один и прекрасно справляться.

Я направляюсь вглубь сада, подальше от остальных работников, и уже было нахожу подходящее местечко у старой яблони, как слышу голоса с другой стороны ствола: