Все женщины — химеры
Шрифт:
Она посмотрела на меня внимательнее.
— Вот снова что-то в твоем лице… это новое… С чего бы стал заботиться? Я же могу привлечь за сексизм!.. Забота о женщине — это по-мужски оскорбительный и оскорбляющий намек на неравноправие полов.
— Неужели ты меня выдашь оккупантам? — спросил я жалобно.
— На первый раз прощу, — ответила она. — Сама накажу после ужина.
— Ну вот, — сказал я, — вам можно, а нам нет…
— Именно, — подтвердила она. — Мы должны отыграться за все тысячелетия неравенства, а вы должны чувствовать постоянно вину
Ужин в самом деле удался. Даже я, равнодушная к еде скотина, как и положено настоящему мужчине, и то ощутил некое удовольствие, из-за чего и съел, как мне кажется, лишнего.
Принял еще раз душ, а то упрел за столом, и рухнул в постель. Мариэтта пришла на пару минут позже, влезла под одеяло, уже настроенная на улучшение цвета лица, как вдруг вскрикнула:
— А это что еще?
Я приподнял голову, ящеренок с трудом уцепился за свисающий край одеяла, но забрался по нему на постель быстро и, подпрыгивая бодро, поспешил к нам.
— Это Яшка, — пояснил я. — Бедненький…
Она сказала сердито:
— Как такое чудовище может быть бедненьким?
Яшка подошел по ней и, встав на груди всеми четырьмя лапами, уставился в нее по-детски большими и серьезными глазами.
— Матери и уродливых детей любят, — ответил я обвиняюще. — Нет в тебе материнского инстинкта!.. Ты сама чудовище, если тебя не тянет ухватить его и тискать, целовать, ласкать, щекотать…
Она попробовала спихнуть его из-под одеяла, но Яшка, цепко вгоняя коготки в мягкую ткань, удержался в этот шторм и победно пробрался в ложбинку между нами, где и затих, довольный и счастливый.
— Ну и урод, — сказала она с отвращением. — Что-то вообще допотопное. Зачем ты его завел?
— Для красоты, — объяснил я.
— Чего-чего?
— Я эстет, — объяснил я. — Мне для развития души необходимо прекрасное и возвышенное начало. Желательно еще и кончало. Земное уже есть рядом под одеялом, а это существо для души и тонкой изысканности стиля в туманной зыбке образа.
— Ничего не поняла, — отрезала она. — У тебя инсульта не было?.. А то мелешь такую чушь. Тебе нельзя мозгами перенапрягаться, они у тебя слабые. Чего твой урод сюда прилез? Тебе что, жалко бросить ему тряпочку у порога?
Я ответил со вздохом:
— Он еще маленький, считает нас папой и мамой. Вот и жмется к родителям. К тебе даже вроде бы больше…
Она приподняла голову, оглядывая бедного дракончика с нескрываемым отвращением.
— Ничего подобного. Это просто тропизм.
— Значит, ты теплее, — сказал я и протянул к ней под одеялом руку, — вообще-то да, он прав, особенно в отдельных местах…
— Он на меня смотрит, — сказала она. — Я не могу так. Словно в общественном месте! Я девушка скромная.
— Мы эту проблему решим, — пообещал я. — Сейчас я его просто укрою…
Она с недоверием смотрела, как я набросил на дракончика свою майку, подоткнул с боков, чтобы не дуло, и он сразу довольно засопел в своей пещерке.
— Вот видишь, — сказал я с укором, — такое простое решение проблемы.
— А
если он вылезет? Не вовремя?— Да что дети понимают, — сказал я, — будь великодушнее. А то ты и в постели вся такая полицейская… Как ты униформу решилась снять! Наверное, с душевной борьбой?
Через сорок минут она заснула, раскрасневшаяся и довольная, одеяло сдвинулось до пояса, но я снова натянул ей до подбородка, прислушался к ровному дыханию, спит все так же крепко, отошел на цыпочках к двери.
На стене над кроватью появилось лицо Ани Межелайтис, молча кивнула, дескать, да, все верно, крепко спит, не волнуйся, я мониторю ее состояние, можешь идти туда, куда собрался.
Я спросил шепотом, едва двигая губами:
— Заказ из магазина прибыл?
— Спорттовары? — ответила она так направленно, что голос раздался только у меня прямо в ухе, — да, я велела положить в кладовке. Надеюсь, не краденое?
— Ты ж моя хозяюшка, — сказал я нежно, — поскорее обзаводись тактильностью, и я на тебе женюсь.
— Животное, — ответила она с подчеркнутой брезгливостью, — тебе мало духовной близости?.. Ну ладно-ладно, дамся щупать…
Я торопливо спустился на первый этаж, забрал пакет, он не больше обувной коробки, пробежал, как мышь, к трансформатору. Там в шкафчике упрятаны кафтан, кожаные штаны, сапоги, даже кираса, хотя я же участвовал в косплеях, прятать не обязательно, можно с гордостью вешать на стену.
Быстро одевшись, я включил трансформатор, с сильно стучащим сердцем огляделся.
— Вроде бы ничего не забыл?.. Или забыл?.. Ну ладно, последний бой! Он трудный самый…
Я вернулся в гостиную к заветной стене и быстро перенес ногу через нижний край портала.
Глава 10
Пахнуло холодом и сыростью, подошвы ударились о пол полутемного мира лаборатории Рундельштотта, но здесь всегда так, просто после моей стерильной квартиры заметнее мрак, запустение и обилие запахов.
Подхватив мешки с гранатами, мечом и прочим, я торопливо пробежал к двери. Стражи в коридоре вздрогнули, едва меня вынесло из лаборатории, как вихрем.
Я сказал бодрым голосом:
— Ну что, орлы, в самом деле быстро?
Они вытаращили глаза, один выговорил с трудом:
— Быстрее некуда… Но у вас мешок…
— Наблюдательный, — похвалил я. — Но это теперь государственная тайна королевской важности. Кто пикнет — того в каменоломни. Или того проще — в жабу. Кто-то готов распустить язык?
Они попятились, старший сказал поспешно:
— Глерд Улучшатель, раз это государственная тайна, то мы ничего не видели!
— Правильное решение, — одобрил я.
Второй крикнул вдогонку:
— И вообще мы вас уважаем! Вон вы как коней пожалели…
Я сбежал вниз, стараясь не задеть мешком с гранатами за стену. Хотя и знаю, что не взорвутся, кольца сами по себе не выпадут, но страх уму не подчиняется, он в самом деле от неандертальцев и туда дальше во тьму веков, чуть ли не до амеб.