Все женщины - химеры

–  Готовить газекса, - объяснил он, - это ритуал. Сложный! Но ради тебя и Рундельштотта сократим. Хотя и обидно. Ты в искусстве приготовления газекса ничего не смыслишь, верно?

–  Вообще в приготовлении ничего не смыслю, - признался я.

–  Ну да, - сказал он, - слуги приносили готовое?

–  Что-то вроде того, - нехотя сознался я.

Он ухмыльнулся:

–  Но не газекса! К нему могут прикасаться только люди благородного происхождения. Потому готовлю я, а тебе, так и быть, дам кусочек. Как существу непонятного происхождения.

–  Согласен, - ответил я.
– Только кусок побольше.

Он в самом деле молниеносно ободрал эту редкую

птицу, умело выпотрошил, а дальше мы уже расслабленно смотрели, как на пурпурных углях костра поджаривается расчлененная тушка.

Впрочем, даже в этом состоянии я все-таки остаюсь слитком того мира, где человек постоянно должен трудиться, даже если нет работы: таскать железо в спортзале или бегать марафоны, а сейчас я в эти минуты как бы отдыха старательно напрягал мозги, пытаясь добиться хоть какой-то материализации образов.

Пистолет - да, может быть, сумею как-то даже насчет гранат, но куда важнее научиться воздействовать на уже существующее. К примеру, от усилий пошевелить вот тот листок на дереве уже начинают шевелиться уши, шерсть вздымается по всему телу, в жопе мышцы чуть не рвутся, а листок хоть бы хны, и не думает колыхнуться.

Хотя и подпитываюсь магией, но мне труднее местных магов в том, что нужно всерьез поверить в явную хрень, потому напрягался, еще не зная, что напрягать, как ни дулся, ни задерживал дыхание, вздувал все мышцы, таращил глаза так, что чуть не лопались, но с материализацией глухо.

Правда, прогресс есть в другом, достаточно устремить на кого-то взор и сосредоточиться особым образом, как тут же ловил идущую от него либо злость, либо зависть, хотя, чаще всего, конечно, полнейшее равнодушие.

Донесся собачий лай, Фицрой насторожился, мне вообще-то показалось, что лай идет к нам со всех сторон, но это такое эхо, да и собаки, похоже, в самом деле мчатся в нашу сторону.

–  Охотничьи, - определил Фицрой.
– А что, в таком лесу раздолье для кабанов и оленей.

–  А мы кто?
– спросил я.

Он ухмыльнулся:

–  А как думаешь?

–  Думаю, - сказал я гордо, - я лев. Или орел сизокрылый.

–  Сейчас узнаем, - ответил он серьезно.

Я нервно огляделся. Фицрой опустил ладонь на рукоять меча и чуть шагнул вперед, уже понимает, что я типа лучника, которому сподручнее стрелять из-за спины.

Кусты с треском распахнулись, свора собак выметнулась чуть левее по курсу, но увидели нас, затормозили. Половина ринулась прежним путем, другие же подбежали к нам, завиляли хвостами.

Фицрой сказал довольно:

–  Люблю охотничьих. Никакой вражды к человеку.

–  Я тоже, - сказал я с облегчением.
– Хотя я вообще-то всяких собак люблю. Которые не кусаются.

Через пару минут с треском веток и грохотом копыт в нашу сторону проломились всадники на рослых конях. Все одеты для лесной охоты, что означает плотные плащи поверх любой одежды, которую порвут ветки, в подвязанных веревочками под подбородком шляпах и сапогах с высокими ботфортами на случай болот.

Впереди, естественно, загонщики, молодые парни на легких конях, следом подъехали лорды. Старший махнул им рукой, и все с облегчением понеслись в ту сторону, куда умчались собаки.

Он повернулся к нам, солидный и представительный, лет за пятьдесят, судя по седым вискам и короткой седеющей бородке.

–  Вы не здешние, - произнес он гулким рокочущим голосом.
– Я лорд Нельтон из Гленна, хозяин этих земель.

–  Едем в столицу, - ответил Фицрой кратко.
– Малость сбились с пути…

Он ухмыльнулся:

–  Тут сбиться нетрудно. Вы, как и многие, решили сократить дорогу? На этом многие попадаются, когда не хотят делать огромный крюк…

–  Вот-вот, - сказал Фицрой виновато, - кто же знал, что здесь столько оврагов, ручьев и лесных завалов!… Хотите отведать газекса?… Правда, мало осталось. Целую стаю зажарили, но вот не знали, что вы наткнетесь, все съели сами.

Он даже отшатнулся.

–  Газекса?… То-то смотрю, перья какие-то странные… Здесь, в этом лесу?

Он поспешно покинул седло, Фицрой поднял прутик с нанизанным ломтиком мяса, лорд Нельтон ухватил его дрожащими руками, несколько мгновений просто нюхал и любовался, прежде чем жадно впиться зубами.

Я подумал, что да, Фицрой не разыгрывает меня, простофилю, птаха в самом деле чем-то весьма ценится.

–  Бесподобно, - прорычал лорд. Лицо его разрумянилось, на глазах помолодело, а глаза заблестели, как у юноши.
– Сказочная птица… Я просто чувствую, что могу поднять коня и бегом отнести его в замок!

Я спросил осторожно:

–  А почему не попробовать этих птиц разводить дома? Как кур или индюков?… Поставить сверху ограду, чтобы не разлетались… Кормить хорошо, чтобы размножались…

Лорд Нельтон посмотрел на меня в изумлении, а Фицрой охнул, проговорил почтительным шепотом:

–  Юджин… это твое новое улучшение?

Лорд Нельтон даже жевать перестал, глаза его полезли на лоб.

–  Даже в наш глухой угол, - сказал он, - дошли слухи о появлении в нашем мире Улучшателя… Это вы и есть, благородный лорд?

–  Он, - ответил за меня Фицрой.
– Он многое улучшил в нашей жизни.

Лорд вскочил, весь полный силы, энергии и жажды действовать.

–  Чего мы сидим?
– вскричал он.
– Наступает вечер! Если не хотите заночевать здесь в чаще, где опасно даже днем, вам нужно поскорее выбраться на дорогу… Я покажу, как это сделать проще. Переночуете у меня, а утром можете продолжить путь.

Фицрой посмотрел на меня, я ответил вежливо:

–  Спасибо, лорд Нельтон. Ваше предложение как нельзя кстати. Мы сами устали, а кони вообще едва переставляют ноги. Думаю, они вашему предложению обрадуются не меньше, чем мы.

Он сказал бодро:

–  Тогда за мной!… А моя команда закончит охоту без меня.

Фицрой сказал с глубоким сочувствием:

–  Приносим свои глубочайшие соболезнования…

Лорд отмахнулся.

–  Сказать по правде, что-то начал уставать от этой беготни по лесам за бедными оленями.

–  А за кабанами?
– спросил Фицрой.

Лорд ответил со вздохом:

–  За теми не гоняюсь уже лет пять. А медведей оставил в покое еще раньше.

Фицрой сказал учтиво:

–  Нужно чувствовать, когда нам пора становиться совсем уж миролюбивыми.