Все женщины - химеры

–  Ну… ладно, я тебе верю. А мой меч прорубит?

–  Не знаю, - ответил я честно.
– Но лучше не пробовать. Главное, не прорубят мечи наших противников. Или у тебя их уже нет?

Он встрепенулся.

–  Ты чего пугаешь? У меня сердце схватило!… Конечно, есть! Как без них жить?

Одевался медленно, осторожно, все время прислушиваясь к ощущениям, не такой уж и беспечный, как выглядит.

–  Там все на липучках, - пояснил я.
– Можно носить по частям. Сам такой, на морду не надену, хотя надо бы. Но перчатки носи. Если спросят, объяснишь своей аристократической чистоплотностью. Вообще только аристократы носят нижнее белье, а это у нас и будет нижним бельем.

Он хмыкнул:

–  А мы аристократы?

–  Точно, - заверил я.
– Ровно настолько, насколько потянем.

Он так же неспешно натянул поверх этого нижнего белья повседневную одежду, по лицу пробежала гримаска, после той нежной прохлады эта кажется тяжелой и грубой.

–  Ее и не чувствуешь, - сказал в недоумении.
– А ты уверен…

–  Уверен, - сказал я, - давай в седло, и поехали. Мир, затаив дыхание, следит за нами.

Он лихо вспрыгнул в седло, не касаясь стремян, конь с удовольствием сразу пошел лихим галопом.

Я поспешил следом, ворча про себя, что какая-то планета неровная: под копытами то вверх, то вниз, тропа либо вилюжит, либо несется вскачь и с разбега прыгает через бурный ручей, но через сотню шагов, опомнившись, бежит обратно и перепрыгивает в другом месте.

Копыта только что стучали по камням, а теперь расплескивают болотную жижу, над головой то три солнца, то две луны, то густые ветки таких деревьев, что уже и не веришь в какое-то вообще небо, а не то что в ясное.

Мы избегали людных дорог, все-таки уже двигаемся по королевству Уламрия, хотя простые крестьяне вряд ли даже знают что-то о королевстве, для них все королевство и вся власть - местный феодал.

То, что нас могут видеть, когда сворачиваем с дороги, Фицроя не тревожит: мало ли какие у нас тайны, не обязательно же разбойники, может быть, к чужим женам едем? Тем более такие нарядные…

Далеко за деревьями раздался дикий крик. Мне показалось, что кричит даже не животное, а разъяренный камень размером со скалу. Мрачная угроза всему живому, жажда поквитаться с отвратительной биологической формой жизни, что каким-то чудом или нелепой случайностью взяла верх над более совершенной кремниевой…

Фицрой зябко передернул плечами.

–  Ну и твари…

–  Мне кажется, - сказал я, - там вообще одна тварь.

Он поморщился.

–  Мне тоже, но так еще страшнее.

–  Когда одна?

–  А тебе нет?

Крик прогремел совсем близко, на этот раз настолько громко, что у меня зазвенело в ушах. Фицрой пошатнулся и ухватился за луку седла.

–  Это рана, - сказал он высокомерно.
– Видать, я в самом деле потерял много крови.

–  Точно, - согласился я, - потому объедем. Не желаю встречаться с такими крикливыми.

Он криво ухмыльнулся:

–  Недостаточно музыкально?… Как скажешь. Только потому, что ты так хочешь.

Я открыл рот, но на землю пала странная тень, словно дергающаяся рябь, торопливо вскинул голову и едва успел отпрыгнуть от чего-то падающего мне прямо на голову.

На землю тяжело плюхнулась мертвая птица, если не ошибаюсь, ворона. Почти сразу в двух шагах ударилась еще одна, да с таким стуком, словно каменная, хотя перья от удара полетели во все стороны.

Фицрой крикнул:

–  Сюда!

Я пустил коня к нему под дерево, а на поляну продолжали падать мертвые птицы. Некоторые застревали в ветвях, я слышал их треск, другие проламывались до самой земли, но вблизи ствола чисто, здесь самые толстые и прочные ветки.

Синевато-оранжевая трава покрылась выпавшими перьями и птичьими трупами. Кроме ворон еще и всякая мелочь, но ворон больше всего, зловещий крик настиг целую стаю.

Фицрой потрепал коня по холке, сам с трудом перевел дух.

–  Пронесло…

–  Это пронесло?

–  Да, - ответил он.
– Кто-то орет просто так. Для удовольствия. Или прочищает глотку.

–  Скорее, - предположил я, - защищает свой кормовой участок.

–  Думаешь, кормится воронами?

–  Вообще свою территорию, - пояснил я.
– Потому давай сперва взад, а потом крюк…

–  Давай, - согласился он.
– Перед человеком я бы постыдился отступать, а перед каким-то крикуном в ночи…

–  Это была самка, - предположил я.

–  Да, - поддержал он охотно, - они крикливее. Да перед самкой и отступить не стыдно, как думаешь?

–  Конечно, - согласился я.
– Они не соперники. Мы им уступаем для того, чтоб их унизить. Показать им наше превосходство.

Он посмотрел на меня с такой благодарностью, что мне даже стало неловко за свой умело подвешенный язык и насобаченность в жонглировании доводами.

–  Что-то не нравится, - сказал он, - переть вот так в ночи… Вон там поляна, остановимся до рассвета?

–  Выбирай место, - ответил я.
– Я бы вообще остановился и не двигался, как вон те деревья.

Он посмотрел на деревья, еще раз посмотрел, голос его прозвучал очень настороженно:

–  Лучше проедем дальше. Эти деревья как раз ночью и двигаются.

–  Что?… Деревья?

Он кивнул.

–  Медленно, но если заснешь под ним, то корни вылезут из-под земли и спеленают достаточно крепко, чтобы утащить поглубже. Так что давай вперед, я скажу, где переждем ночь…

Вообще не представляю, как бы ехал по чужим средневековым дорогам без такого напарника, который знает здесь все настолько, словно с лупой в руках прополз все королевство вдоль и поперек.

Правда, был момент, когда и я почти что блеснул, наши кони пошли по лесной дороге, хотя достаточно широкой и проходимой для повозки, и я вдруг ощутил странное чувство неуверенности и даже ошибочности того, что делаем.

Фицрой проехал вперед, но меня нет рядом, обернулся.

–  Ну что там?

Я покинул седло, прошелся вдоль дороги. Фицрой повернул коня и смотрел, как я присел и щупаю кончиками пальцев землю.

–  Да что там?

Я сосредоточился, покряхтел, очень неуверенный, что не сяду в лужу, Фицрой поглядывает с интересом, ждет откровений.

–  Его провезли, - проговорил я не совсем уверенно, - не по этой дороге. След свежий, но я не чувствую

Рундельштотта.

Он хохотнул: