ВШ 3

— Сергей Борисович, — протянул я, — да чем же вы меня обидите? Давайте я так и буду к вам на «вы» обращаться, а вы ко мне на «ты», так будет и мне, и вам привычнее.

На том и порешили. Когда я дошел до предстоящей в встречи с поклонниками и журналистами в редакции «Юности», Сергей Борисович стал серьёзен:

— А я, собственно, об этом и хочу с тобой поговорить. Ты понимаешь, тут вот какая штука получается… На пресс-конференции собирается появиться собкор в СССР американского издания «USA Today» Генри Стоун. По нашим данным, этот самый Стоун связан с ЦРУ. То есть, судя по всему, ты сумел каким-то образом заинтересовать американцев.

— Надо же, — покачал я головой. — Что же мне теперь, всё отменить?

— Не стоит, это ещё больше их насторожит. Просто старайся быть более осмотрительным в ответах. А некоторые из них можно подготовить заранее. Например, Стоун может спросить, откуда ты знаешь английский язык…

— А я разве на нём часто разговариваю?

— А песню «Heart-Shaped Box» кто написал? Ну или позаимствовал у какой-то там «Нирваны», не суть важно, журналист знает только то, что её автором являешься ты. И естественно, может спросить у тебя про такое хорошее знание английского. Отговорка с якобы оконченной спецшколой, которой ты попотчевал Свиридова, здесь не пройдёт, они наверняка про тебя уже кое-что нарыли, в том числе, что учился ты в обычной средней школе и прежде особого владения иностранными языками не демонстрировал.

— А откуда вы знаете о нашем разговоре со Свиридовым? Он что, тоже из… из ваших?

— Неважно, — хитро улыбнулся Козырев. — Моё дело — тебя предупредить и придумать легенду. Так вот, запомни имя, отчество и фамилию — Леонид Аркадьевич Фигельман. Это профессор, доцент кафедры иностранных языков пензенского педагогического института. По легенде, ты обратился к нему с просьбой перевести на английский язык текст песни, что он для тебя с удовольствием и сделал.

— Леонид Аркадьевич Фигельман, профессор, доцент кафедры иностранных языков пензенского педагогического института, — как попугай, повторил я. — Вроде запомнил.

— Если будут интересоваться, от куда ты знаешь профессора, скажешь, что познакомился с ним через одного из своих друзей-студентов. Думаю, дальше никто уточнять не станет, это будет уже походить на допрос. А теперь давай проработаем ещё некоторые из возможных вопросов.

Когда уже собирались прощаться, я осторожно закинул удочку, словно бы про себя пробормотав:

— Как же не хочется заниматься нелюбимым делом…

— Ты это о чём?

— Что? А, это у меня мысли вслух, — улыбнулся я немного смущённо. — Просто ведь знаю, что не буду работать помощником машиниста, но придётся ещё почти два года торчать в училище, осваивая ненужную мне профессию.

— А, вон ты о чём… Ну а куда деваться, каждый советский подросток обязан учиться. Со своей стороны, я прекрасно понимаю, что учёба у тебя лишь отнимает время, но что в этой ситуации можно придумать?

— Может быть, реально выхлопотать что-то типа перевода на заочное обучение?

— Я знаю, что в вузах есть заочное обучение, но про училища такого слышал.

— В виде исключения, — соорудил я жалостливую мину.

— Хм, эк тебе учёба поперёк горда встала. Я доложу руководству, может, у него какие-то мысли появятся. Но, опять же, став заочником, ты можешь привлечь к себе ненужное внимание. А мы, напротив, стараемся, чтобы ты как можно меньше выделялся из числа своих сверстников.

— Да уже выделился, — грустно хмыкнул я.

— Это да, — согласился Козырев, — трудно найти в Союзе, да и, пожалуй, во всём мире 16-летнего юношу, который мог бы похвастаться подобными достижениями. Но лучше всё же лишний раз не привлекать к себе внимания.

Вечером пятницы, 15-го сентября, я в который уже раз за последний год садился в спальный вагон фирменного поезда «Сура», по радиосвязи которого, едва мы тронулись, тут же включили «Гимн железнодорожников». Соседи мне достались спокойные, москвичи. Приезжали навестить пензенских родственников, хотя когда-то и сами были пензяками. Субботним утром я выгрузился из вагона и потопал к станции метро. Можно было, конечно, взять такси, но это нужно отстоять очередь, в метро быстрее. Билет на вечерний поезд я брать не стал, неизвестно ещё, на сколько затянется мероприятие.

Пресс-конференция назначена на 18.00. Я решил заглянуть в редакцию заранее, провести, так сказать, рекогносцировку на местности. Да и с Полевым не помешает предварительно побеседовать.

Борис Николаевич, как накануне и договаривались, ждал меня на рабочем месте. С его секретаршей я поздоровался как со старой знакомой и вручил купленную перед отъездом коробочку конфет «Птичье молоко» от пензенской кондитерской фабрики. Та приняла подношение с улыбкой и тут же спрятала коробку в ящик стола.

— А-а, Максим! Как добрался, нормально?

Полевой встал из-за стола и не то что пожал мне руку, а буквально заключил в свои медвежьи объятия. Силён старик, подумал я, есть ещё порох в пороховницах. Наконец разомкнул объятия и кивнул на стул:

— Садись, обсудим твою предстоящую пресс-конференцию. Сильно устал с дороги? Чайку выпьешь?

— Да устать-то не успел, ночью в поезде выспался, соседи спокойные попались. А от чая не откажусь, я сегодня, честно говоря, и позавтракать не успел.

— Полноценного завтрака не обещаю, а чай с печеньями и конфетами организуем.

Пять минут спустя на столе передо мной появилась фарфоровая чашка на блюдце и тарелочка с обещанной закуской. К тому времени мы успели обсудить некоторые моменты предстоящей пресс-конференции. Полевого, как и Козырева, интересовало, насколько я готов отвечать на любые, даже самые каверзные вопросы. О том, что на мероприятии будет присутствовать корреспондент газеты «USA Today», он знал, а вот насчёт его «двойного дна» если и догадывался, то не счёл необходимым меня со своими догадками познакомить.

Когда мы уже вроде бы всё обсудили, Полевой устроил мне экскурсию в актовый зал, служивший одновременно помещением для встречи с известными людьми и пресс-конференций. Уютный такой зальчик на 70-100 мест, тут даже при желании можно и камерный концерт провести. Только, думаю, артистов будет немного смущать большая чеканка на стене позади сцены в виде головы Ильича.

Когда Полевой стал поглядывать на часы (видимо, помимо меня у него были и другие дела), я понял, что пора прощаться. Пообещал прийти не позднее половины шестого.

— Давай, погуляй по Москве, погода хорошая, — поддержал меня главред. — И вот, это тебе компенсация за траты на проезд.

Он вытащил из кармана три десятирублёвых купюры и протянул мне.

— Борис Николаевич, да не надо…

— Надо, Максим, надо! Бери!

— Да тут ещё на один проезд туда и обратно хватит!

— Ничего, считай, это за амортизацию. Кстати, у тебя поезд во сколько?

— Около восьми вечера.

— М-м-м… А билет уже взял?

— Нет, кто знает, насколько долго эта пресс-конференция затянется.