Вспомнить, нельзя забыть

НЕПОКОРНАЯ

Если придет за моей душой дьявол, Я выйду встретить его на крыльцо И спрошу: «а какое Вы имеете право?» И дерзко засмеюсь ему в лицо. А потом скажу: «я еще не готова, Потрудитесь подождать пару минут! В таких случаях и кредиторы ни слова, В таких случаях и кредиторы ждут!» Голос мой будет насмешливо-строгий, Приглашу дьявола в комнату и скажу ему так: «Милостивый государь, вытрите ноги, И прошу не выражаться, здесь не кабак! Вы говорите, что я адова невеста И, что все черти в аду — мои женихи? Вы хам! Шутить не время и не место. Помолчите, пока я дописываю стихи!» А потом… «Фи, от вас пахнет дымом и серой. Неужели одеколон не заглушит эту гарь? Лучше бы меня забрала холера, Только бы не вы, милостивый государь!» А потом… а потом мне будет очень плохо… Но предсмертный план мой ясен и прост: Я буду бороться до последнего вздоха, И, может быть, успею оторвать ему хвост! «Рубеж», 1929, № 11

ПЕРЕЗВОНЫ СЕРДЦА

«Христос Воскресе из мертвых!» Пасхальный звон не затих, — Открытки в цветных конвертах От незнакомых и от родных… Беру наугад, читаю: Ах, кто это пишет мне? — Живем мы с Вами в Китае, А тоскуем о другой стране; На свете народов много, По-разному все живут, По-своему верят в Бога, По-своему чуда ждут… Что завтра будет, не знаю, Вчерашний день не забыт… Шкатулка моя резная Мои чудеса хранит. В ней письма в конвертах серых, А в письмах — мой яркий сон: Любовь и тоска и вера — Сердечный мой перезвон! Не знаю, я небо люблю ли? Но дорог праздник земли… Судьба и жизнь меня гнули, Да только согнуть не могли! Вчера, в Страстную субботу, Молитва… тоска… и вздох… Над моей великой заботой Сегодня сжалился Бог. Я снова пламенно верю В себя, в людей и весну. Кому-то открою двери И чью-то любовь верну… Привет посылаю дальним, А близкому — жизнь отдам! И сердце звоном хрустальным Вторит колоколам! Письмо в знакомом конверте: Надежда и радость вновь… «Христос Воскресе из мертвых, Воскресла жизнь и любовь!» «Рубеж», 1929, № 19

ОГОНЬ ОБИДЫ

Встречаем Новый Год вдвоем С лохматой собачонкой. Мы не танцуем, не поем И не смеемся звонко. Забытый и остывший чай К себе придвину ближе. Ты слез моих не замечай, А я твоих не вижу… Что принесет нам этот год? О прошлом песня спета… А, может быть, и он пройдет Без перемен, как этот? Блеснут ли в этом мне году Лиловые миражи? А вдруг я нового найду Богатыря на страже? Он разлюбил? Ну, что же, пусть. Со мной моя усталость. Мечта и творческая грусть — Вот все, что мне осталось… Пускай молчит моя тоска В неузнанных сонетах… Обида и в душе горька И в песнях недопетых. Обида — боль… Обида — сталь! А комнаты пустынны: Похитил кто-то мой хрусталь И сжег мои картины… А в сердце, как струна звенит С такой безумной силой: — Больней и горше всех обид, Когда обидит милый! Нет на моем столе вина, Ни фруктов, ни пирожных. Ведь, Новый Год (когда одна) И чаем встретить можно. Но, все же, свежие цветы Перед твоим портретом… Далекий ты, любимый ты, Дороже тебя нету! Сегодня буду письма жечь С твоим портретом вместе. Смотри, какой тяжелый меч У совести и чести! Все прошлогоднее сгорит… Ах, гордость это… Сила! Запомню: всех больней обид, Когда обидит милый… И в даль, в грядущее, во тьму Протягиваю руки: Ах, Новый Год, скажи ему, Что я умру от муки! «Рубеж», 1929, № 1

ИНКВИЗИТОР

Я не знаю, зачем Пьяным ветром окошко разбито? Алый знак на плече — Отпечаток ночного визита… Не в двенадцать часов, — Пред зорькой пришел посетитель. Мало сказано слов, Резко брошено слово: — пустите! Я молчала в ответ, Я закрылась плотней одеялом. — Ах, скорей бы рассвет! — Боязливо и глухо стонала… Он не в двери вошел… Пьяным ветром окошко разбито! — Мне с тобой хорошо! — Прошептал мой ночной инквизитор. Клубом белого льна Покатилась к порогу собака, Испугалась она Черных глаз, алых губ вурдалака. Усмехнулся чуть-чуть, И махнул безнадежно рукою: — Не умею уснуть И нигде не найду я покою. А потом… а потом… И грозил и молил черноглазый: — Расскажи мне о том… Я люблю твои слушать рассказы… Не шептал, а кричал: — Угадала ты, как я несчастен! Для меня по ночам Разрывай свое сердце на части! Расскажи, расскажи Мне о том, что от глаз моих скрыто. Как сверкают ножи, И убийца бывает убитым. Ах, об этом молчат Золоченные в небе созвездья… Я ищу палача, За грехи мои жажду возмездья!.. В покаянный свой час Вурдалак содрогался и плакал… Не сводя с него глаз, Мелкой дрожью дрожала собака. Горькой мыслью пойму, Почему его сердце жестоко… Расскажу я ему Как мы ищем вождя и пророка. Верю я — он идет, Виден облик его сквозь туманы. И начнется исход Человечества в новые страны. Загорится звезда, Но не та, и не та, и не эта! Все мы будем тогда Музыканты, певцы и поэты… Слушай, слушай меня Кровопийца, упырь, инквизитор! Ведь, до этого дня Все убийцы будут убиты. Сгинуть вам бы пришлось, Никого бы из вас не осталось, Чтобы легче жилось, Чтобы легче на свете дышалось! — Напряженно молчал И рассказы внимательно слушал. Сладко взмахом меча Усмирять кровожадную душу! Есть такая черта, Уничтожить которую нечем… Ах, в углах его рта Неостывшая кровь человечья! Знаю я, что потом, Наклонившись, рванет одеяло! Чтоб под пламенным ртом Проклинала! Рвалась! И рыдала… А, в ответ на мой стон, Его губы все ярче алеют. Да, такие, как он, Никогда, никого не жалеют!.. Рвется голос, звеня: — За великую жалость — расплата, Выпьет жизнь из меня Вурдалак, кровопийца проклятый! — Пропоют петухи, И уйдет он из этого мира, Напишу я стихи О кровавых объятьях вампира. В наступающий день Только другу я правду открою: Он не дух и не тень, И у многих слывет он героем… ……………………………. Я не знаю, зачем И во имя чего это надо? Алый знак на плече — Огневой поцелуй Торквемады… «Рубеж», 1929, № 17

ВОЕНКОМ

Где вы теперь,

Песенка не Вертинского

Мой мальчик черноглазый, Влюбленный паж, Капризный мой жених? Вы помните, Как падали алмазы Из ваших глаз И… из моих… Любовь в сердцах Была подобна шторму! Нас даль звала И нас манила высь! Но… из-за «политической Платформы» Вы, все-таки, Со мною разошлись. Любили вы… И я любила тоже! Нас разлучить Не должен был никто. Но наши души Были непохожи: Вы — коммунист. А я… совсем не то… Где вы теперь, Мой мальчик несуразный, Упрямый мой, Сердитый военком? Быть может вас В селе глухом и грязном Повстанец Заколол штыком? Быть может, вы Сейчас с отрядом Чона Сожгли мое Родимое село? И, может быть, Под пулями, без стона Моих друзей немало полегло?.. О, если так, То почему сама я Не приколола вас Тогда… штыком?! О, если так, То я для вас — чужая, Мой маленький… Проклятый военком! А, может быть, Сжимая ствол зубами, Вы тронули курок… Огонь и дым!.. И черный браунинг Упавший рядом с вами… И кровь… И смерть — Покровом голубым… Не надо так! Ах, если вы устали, Все поняли И в сторону ушли, — Идите к тем, Кто выкован из стали, — К заступникам Родной нашей земли. А наше прошлое… Как это было просто… Любовь, как жизнь, — Печально хороша. У военкома Маленького роста Была большая, Чуткая душа! «Рубеж», 1929, № 35, с. 12

ВСЮДУ С ТОБОЙ

Ах, не люблю я осени унылой И ветра, ноющего за окном, Уж сколько раз тебе я говорила: Уйдем от осени куда-нибудь… уйдем! Ведь, где-то есть под тропиками остров… Там летний день в цветении сердец, Там вечер тих, и звезды волнам сестры, Там зверству человечьему конец. Там моря смех и паруса, как птицы, Легко дышать, и можно гордым быть! Под солнцем петь и плакать, и молиться, Любовно верить, и доверчиво любить. Здесь истеричный шепот листопада. Чужая ненависть звериных тусклых глаз… Ни денег нам, ни почестей не надо, Им тоже нечего отнять у нас сейчас. Уйдем скорей от этой жизни лютой, От волчьей злобы, скуки и тоски, Забыть года и не считать минуты, Не выпускать из рук родной руки… Ты говоришь, — нельзя уйти отсюда? Мы будем здесь, где горе и борьба? Не покорюсь я! Не хочу! Не буду! Под тропиками ждет меня судьба. Да, я уйду от осени и горя, От ветра и от злобы… от всего! Уйду туда, где тишина и море… Но… как тебя оставить одного? О, сокол мой, надменный и угрюмый, Единственный и нерасстамный друг! Прости меня… как смела я подумать, Чтоб ты один?! Чтоб никого вокруг? Зачем мне остров без тебя? Не надо. Зачем мне солнце, если нет тебя? В осенний мрак пойду с тобою рядом, Оберегая и любя! «Рубеж». 1930. № 46

ПОЗДНО!

Этого больше не будет со мной никогда, Этого больше со мной никогда не случится… Встреча с одним человеком в былые года В будущем не повторится… Имя того человека… Не надо! Молчу… Именем этим другие других называют. Неповторимое произносить не хочу, — Губы оно обжигает. Встреча возможна всегда, если я и другой Будем живыми на нашей веселой планете. Версты, разлуку, вражду одолеет живой, Все забываю на свете… Все забывая на свете, чтоб видеть его!.. Можно рвануться — и все опрокинуть преграды! Поздно уж… Умер он… больше теперь ничего Думать и делать не надо. Раньше могла я послать телеграмму ему, Или приехать внезапно в тот город далекий. Умер он… И хлопотать и писать ни к чему, — Все уж пропущены сроки. Этого больше не будет со мной никогда, Этого больше со мной никогда не случится… Встреча с одним человеком в былые года В будущем не повторится… «Рубеж». 1935. № 23. с. 4

НЕ УБЕЖАТЬ…

Пора устать от этой чепухи, От этого надуманного вздора: Вам — пересчитывать мои грехи, А мне — скучать от ваших разговоров! Друзья мои, знакомые мои Все мечутся без толку и без цели. Я часто повторяю в эти дни: «Ах, как вы мне безумно надоели!» И, наконец,… тряхнуло их чуть-чуть. Забыта я. Друзья — в огне событий! Я рада. Хорошо бы отдохнуть, Уехать… все равно, куда хотите. И жить в тиши, и не читать газет. Не слышать злых однообразных споров О том, чего и не было, и нет, О чем не может быть и разговора. Замучила меня белиберда! Кто прав, кто виноват — неразбериха! Бежать, бежать от всех и навсегда, Чтоб жить светло и радостно, и тихо. Но ужас в том, что нет дорог иных, И люди одинаковы повсюду! И даже… если я уйду от них, То, все равно, счастливою не буду… «Рубеж». 1938. № 15. с. 1

СТИХИ, ОПУБЛИКОВАННЫЕ ПОД ПСЕВДОНИМОМ «Н. ЮРТИН»

ВНЕ КРУГА

Замкнуть свой круг я не могу; Ведь, в замкнутом кругу — неволя! Я в недрах сердца сберегу И ненависть мою к врагу, И луч моей любви и боли. Замкнуть свой круг я не хочу! Зачем безгранному границы? Вверяя жизнь свою мечу, Встречая смерть — я промолчу Перед тобой, судьба царица! Боюсь, что в замкнутом кругу Я истомлюсь, как в клетке птица… Ведь, не иду я, а бегу! Я ждать и медлить не могу, — Душа навстречу жизни мчится! Люблю сейчас я и любим, В глаза смотрю сегодня чьи-то… Но завтра буду жить иным, И будет прошлое, как дым, — Развеяно и позабыто… Быть может, завтра будет бой… И, вот, солдат, влюбленный в шашку, Прощаясь мысленно с тобой (Сраженный пулей и судьбой), Я уроню мою фуражку… Под сводом голубых небес Мне станет вдруг темно и скверно? Вдруг черт покажет край чудес? Но не смутит меня и бес, А беса я смущу, наверно! Замкнуть свой круг я не хочу Я не привык к тискам неволи И если с жизнью я шучу — За шутки смертью заплачу! Скажите, плохо это, что ли?! «Рубеж». 1929. № 41

РУБИКОН

Вот и близко, а как будто вдалеке? Все друзья, а мне все чудится — враги? Говорят на непонятном языке, Вместо лиц у них — белесые круги. Кто-то спрашивал: «ты, что не узнаешь? Я знаком с тобой давно, уж пятый год. Отвернулась? Стал я видно не хорош?» Кто-то руку по-приятельски мне жмет. Моя новость всех новее новостей, Потому-то я о ней и промолчу… И никто из окружающих гостей Не поймет, чего так жадно я хочу… Говорю и пью вино я не спеша. Дрогнул, звякнул мой надтреснутый бокал! Ах, страшней всего, когда кричит душа! Это знает только тот, кто испытал… Что же делать, если молодость бледна? Что же делать, если молодость, как сон? И недаром, эта песня — «пей до дна»! С губ прикушенных срывается как стон… Песня, ночью вместе с нами плачешь ты, Ты мне снилась в невеселых моих снах. Мне казалось, — плачут звезды и цветы, Потому что наша молодость в слезах… Так смешай же вместе слезы и вино, Терпкий Вермут будет чуть солоноват. Ты страдаешь? А кому-то все равно, В нашем горе кто-то третий виноват… Как тоскливо! Чем ты это объяснишь? Мне мешает рассмотреть тебя туман. Ты как маленькая, серенькая мышь Неожиданно попавшая в капкан. Только выручить тебя я не могу, А советую смириться и терпеть. Пусть и я свою мечту не сберегу, Но с достоинством сумею умереть! Твое платье, твое платье цвета беж, Жемчуг крупный, камни — слезы-перезвон! Берегись, быть может это не рубеж; Берегись, быть может это… Рубикон! Ты не каждую черту перешагнешь, Ах, запуталась душа твоя в шелку! За наряды свою гордость продаешь И за жемчуг — полюбовную тоску… Но бессильна твоя тонкая рука; Посмотри-ка, мои пальцы словно сталь! Я не знаю, почему ты мне близка, Я не знаю, почему тебя мне жаль? Этой ночью плачут звезды и цветы… Потому что наша молодость, как сон… Мы с тобою возле горестной черты. Возле речки, чье названье — Ру-би-кон! «Рубеж». 1929. № 19

САД САТАНЫ

У ворот сатанинского сада Ядовитая никнет трава. Заостренные колья ограды, — И на каждом колу… голова. И нигде никому не расскажут, — Потому что никто никогда — Сатанинского странного стража Из живущих еще не видал. Честным словом заверить не смею, — Не поверит ни враг и ни друг: Страж — с изящной головкой камеи, — Многолапый огромный паук. Сад чернее самой преисподней, — Грешных душ золотая страна! В ночь Голгофы печалью Господней Проклят он, как и сам сатана… Расцветают гигантские розы, — Грешной кровью полны лепестки. Словно туча, — над садом, угрозой, — Тень от черной хозяйской руки. Сладострастие огненных лилий И бесстыдство чудовищных роз Взмахом черных тяжелых воскрылий Затхлый ветер из сада принес. Меж корнями гниющего дуба, Тело в круглые кольца свия, Человечьи пунцовые губы К поцелуям готовит змея. Чей-то вскрик приглушенный и слабый… Кто-то пал к сатанинским ногам… Желтой лапой огромная жаба Бьет Иуду по бледным щекам. А в пруду — стоаршинные спруты С хищной страстью прекраснейших лиц Ласки ищут земной на минуту У непуганых насмерть блудниц… Там — камыш шелестящий и гибкий… А цветы сатанинской страны Расцветают от злобной улыбки Властелина судеб — сатаны. И кричит сатана гулким криком, Зажигая над садом звезду: «Я — мудрейший, великий в великом, Ни к кому на поклон не пойду! Ни цветистый Коран Магомета, Ни блаженная мудрость Будды, Ни рожденный в стенах Назарета — Не потушат горящей звезды!» А звезда над деревьями сада Брызжет кровью, сверкает огнем! У властителя черного ада Черный сад, черный день, черный дом… ……………………………………………………………………….. В алый час наступленных страданий Знаю, что в сатанинском саду После долгих бездельных скитаний Свою горькую пристань найду!.. «Рубеж». 1929. № 31