Встретимся через 500 лет!

После ужина они сели с Шараповым в баре за дальний столик. Глеб рассказал о визите в «Три Дуба».

– Ну, ты даешь!
– восхищенно сказал Шарапов, выслушав напарника.
– Бабе в трусики таракана запустить! Берия, наверно, в гробу от профессиональной зависти перевернулся.

– Зато все рассказала, - отпил вискаря Жеглов.

– Рассказала-то, рассказала, но что? Правду или байку очередную?

– Я думаю, полуправду. Как и ты.

– Обижаешь, шеф. Я тебе рассказал, что знаю. А правда это или полуправда, один бог, то есть Перен, знает. Ну, как, идем сегодня на Наполеона?

– Ты же сегодня опять со своей цацей трахаешься?

– Часа в два ночи она уйдет...

– Хорошо, тогда в четыре у двери морга встретимся.

– Заметано.

– Слушай, Володя, а что за фрукт этот Пелкастер?

– Юродивый, ты же общался с ним. И, похоже, - сказал шепотом, - состоит у Перена в нештатных сотрудниках, как и Карин Жарис.

– То есть?

– У нас же половина пациентов – доходяги. И Пелкастер по наущению Перена им лапшу на уши вешает. Говорит: как только они умрут, сразу же окажутся не на том свете, стремном и малопонятном, а в две тысячи пятисотом году, то есть в будущем, в котором научились воскрешать всех когда-либо живших людей. Это один ваш чудной ученый придумал, и многим его бред пришелся по вкусу.

– Понятно. Значит, он человек Перена.

– Определенно.

– Это первый вывод. А второй вывод вытекает из того, что Пелкастер со мной говорил, и, значит, я - доходяга.

– Да брось ты, Глеб! Какой ты доходяга? Ты ж как лиственница крепкий. Ну, скажи, у тебя что-нибудь болит? Что-нибудь тебя беспокоит? Ничего!

– Это точно. Ничего не беспокоит, но пять таблеток и три укола в день я имею.

– Он всем назначает. Вот я горсть таблеток каждый день глотаю, и жопа вся исколота. И ничего – уже сто лет как тут.

– Ты лучше скажи, за это время кто-нибудь отсюда выписывался?

– При мне – никто. А до меня, по словам старожилов, выписались двое. Пьер Пелегри с невестой, они скоро вернулись на носилках, и Огюст Фукс. Потом его в лесу нашли... Километрах в пяти отсюда.

– Интересные шляпки носила буржуазия...
– помолчал.
– Ну, что, пойдем?
– допил виски залпом.

– Пойдем.

– Так, значит, в четыре утра у морга?

– Да, в четыре. Слушай, а твоя Аленка?

– Думаю, ее сегодня не будет, - Жеглов братски положил руку на плечо Шарапова.

– Почему?

– Сдается мне, всеми этими делами Генриетта заведует. А она, похоже, глаз на меня положила.

– Какими это делами она заведует?

– Сексуальными. Профессор, видимо, по органам специалист, а она... а она по другим органам.

– По каким таким органам?

– Полагаю, по сперме, которая сейчас весьма дефицитный товар в повсеместно загнивающем капитализме.

– Ты думаешь, они ее продают?!
– расширились глаза Шарапова.

– Думаю. Я тебе не говорил, моя Аленка после каждого раза гондоны деловито так снимала, а утром их в мусорной корзине не было.

– Может, она их в унитаз спускает?
– Шарапов был более чем озадачен и потому не стал шутить на тему: «Капитан Жеглов ищет в мусорной корзине б/у гондоны».

– Может и спускает. А ты что такой сделался? Будто кий проглотил?

– Знаешь, моя тоже без кондома ни-ни. И потом всегда сама снимает. Черт, ты меня своей догадкой совершенно развалил. Неужели она со мной из-за этого живет? Я ее столько раз просил, чтоб без шубы потрахаться, а она ни в какую...

Потомственный дипломат готов был расплакаться. Жеглов, покачав головой, сходил к бару, вернулся с парой стаканчиков Black Label безо льда - бармен Жак не решался отказывать русскому в повторе после того, как тот раздавил отвергнутый стакан рукой, немало ее поранив. Шарапов неловко выпил, виски полились по подбородку.

– Слушай, Володя, не надо так раскисать, - сказал Жеглов отечески.
– Мы ведь работаем. Ты лучше соберись, и проверь все это сегодня.

– Что проверь?

– Ну, прячет она куда гондоны или нет. Только в руках себя держи - женщины масть с пол-оборота секут.

– Я не смогу...

– Должен смочь. Ты ведь мужчина. К тому же, возможно, Лиза любит тебя, а этоделает под принуждением. Да, скорее всего, ее заставляют делать это...

– Ты думаешь?

– Уверен. Если бы не любила, ты бы почувствовал.

Маар поверил, потому что хотел верить. Заулыбался - виски разгорячило кровь. Сказал:

– Я ничего не буду проверять. Я просто попытаюсь сделать это без презерватива.

– Вот это по-мужски! Пошли ночевать. Надо выспаться перед делом.

– Я не высплюсь. Я буду трахаться.

– Может, тогда я один к императору схожу?

– Нет, в четыре я буду в морге, - пьяно замотал головой Шарапов.

– Нет, брат, не стоит. Сделай лучше не два дела, а одно, но хорошо. Да и толпой ночью на дело идти – это не дело.

– Как скажешь, начальник. Честно говоря, я трупов не люблю. Желтые они какие-то и мертвые. Я живых люблю. Давай расцелуемся по-русски, а?

– С мужиками я не целуюсь, я крепко им жму руку.

Они долго жали друг другу руки, потом Шарапов отдал напарнику отмычки Пуаро, встал и пошел к выходу на нетрезвых ногах.

«Хорошо человеку, - подумал Жеглов, провожая его взглядом.
– Сто пятьдесят – и готов». Когда дверь за Мааром закрылась, посмотрел на бармена свинцовым взглядом. Тот выставил на стойку стаканчик и, преданно улыбаясь, налил можжевеловой водки.

Выпив и закусив лимоном, Жеглов изучил полученные отмычки. Не удовлетворившись ими, направился в мастерскую - в Эльсиноре, помимо театральной студии была и слесарно-столярная, гордость профессора, в которой работали пациенты, тосковавшие по ручному труду.

13.Черт-ти что

Аленка и в самом деле не пришла, и Жеглов в 4-15 стоял у дверей морга, располагавшегося в цокольном этаже Эльсинора. Замков в них было два, оба хитрые, так что пришлось повозиться. Посереди мертвецкой, в мертвецкой тишине, на операционном столе, лежал под простыней Наполеон Бонапарт, более чем короткий на вид. Органокомплекс в нем отсутствовал. В этом Глеб убедился, распоров пару стежков и запустив руку в брюшную полость императора - хирургические перчатки нашлись в шкафу. Язык во рту также отсутствовал. Все отсутствующее пребывало в смежной с моргом комнате (всего их вместе с центральной было четыре), видимо, лаборатории, оставленной открытой. Пребывало на полке шкафа со стеклянными дверками в герметичных банках и целлофановых пакетах, помеченных витиеватым вензелем императора. На полке ниже располагались банки и пакеты, помеченные аббревиатурой Э.П.

– Потроха Пуаро, - поежился от холода, Жеглов, рассматривая пакет с вполне товарно выглядевшей печенью.
– Вот дела... Но где сперма?

Сперма нашлась в термостате, стоявшем в дальнем углу второй смежной с моргом комнате. Раскрутив агрегат, он увидел десяток пробирок темного стекла, плотно сидевших в резиновых гнездах. На крышке одной из них были его инициалы. Рядом в холодном тумане прозябала пробирка со спермой Луи де Маара - на ней был вензель, такой же, как на бесчисленных платочках дипломата. Жеглов взял свою пробирку, посмотрел на просвет. Ничего не увидев, понюхал. Она пахла горьким шоколадом. Вернул на место, взял пробирку с семенем Пуаро. Представил детский сад, набитый ребятишками, похожими на сыщика, как две капли воды. Тут где-то под потолком зашуршали вентиляторы. Из мертвецкой раздались звуки уверенных шагов, затем - интимный скрип двери. Мысленным зрением Жеглов увидел Наполеона Бонапарта, вставшего со своего паталогоанатомического одра, чтоб помочиться. Холодная испарина окропила лоб бывшего опера – в этом сатанории, он знал твердо, возможно все. Отерев пот омертвевшей рукой, пошел к двери посмотреть в замочную скважину. Нагибаясь, вспомнил, что мочевой пузырь императора покоится в герметичной банке, и потому никак владельца позывать не может. Глеб успокоился. Глянул в скважину. Никого не увидел, кроме Наполеона. Тот по-прежнему лежал под своей простыней. Выпрямившись, стал слушать тишину. Опять шаги! Посмотрел в скважину, увидел мельком двух тощих человек с носилками, на которых под простыней, измазанной шоколадом и кровью, лежала мертвая девушка. Девушка, являвшаяся к нему во снах. Выждав минуты две, осторожно открыл дверь. Высунул голову, посмотрел направо налево. Никого. Отерев со лба пот, лившийся как из ведра, пошел в лабораторию. Органов Пуаро в шкафу не увидел. Вернулся в мертвецкую, посмотрел на входную дверь, которую закрывал на щеколду. Та надежно исполняла свои обязанности. Подумал: