Вторая молодость Фаины

— Да уже всё сделали! Как телеграмму вашу получили, так всё сразу сделали, — ответил Кузьма.

— Вот и хорошо, — улыбнулась я.

И тут Полинка вдруг дёрнула Кузьму за рукав.

— Де-да… — сказала она.

Кузьма замер. Я даже испугалась за него.

— Полюшка, внученька… — прошептал Кузьма, всё-таки опускаясь на колени. Он поцеловал Полинку в лобик.

— Деда, — ещё раз сказала Полинка и хитренько улыбнулась.

У меня у самой чуть слёзы не полились, настолько умилительно это смотрелось: старый, древний совсем Кузьма и Полинка, малышка.

— Барыня, давай я Полюшку поведу, устрою отдыхать, — сказал Кузьма.

Я кивнула. Конечно, самой хотелось пойти и тоже отдыхать, но сначала надо было разобраться с любительницей шумных вечеринок.

Кузьма встал, взял Полину за ручку, но перед тем, как уйти, сказал:

— Няньку вашу новую, Фаина Андреевна, поселил в комнате на первом этаже, пока.

— Молодец, Кузьма, — похвалила я его, понимая, что он говорит про Анфису Васильевну.

Кузьма, воодушевлённый похвалой, сказал:

— Отдыхает, утомилась. Всё же немолодая, но женщина хорошая, сразу видно.

После того как Кузьма увёл Полину на второй этаж, я прошла по коридору туда, где была расположена гостиная, которую я использовала как столовую. Из гостиной слышались весёлые голоса, кто-то наигрывал на гитаре.

Я обернулась к Вере:

— Пойду одна.

Но стоявший у входа Иван Иванович сразу же сообщил:

— Пойду с вами.

И из темноты улицы вышли ещё двое в черкессках.

Я удивлённо посмотрела на старого капрала:

— Всё так серьёзно?

Он ответил мне прищуренным взглядом:

— Ну так вы же ругаться будете.

Я улыбнулась:

— Как пойдёт.

— Ну так мы тихонечко за спиной постоим, — сказал капрал.

Я распахнула дверь в гостиную и мне открылась следующая картина. За накрытым столом, уставленным бутылями французского шипучего, в красивом, яркого сиреневого цвета платье сидела Анна Игнатьевна. Рядом с ней месье Жак, который снова что-то жевал. Напротив «столичной пары» сидели трое офицеров в белой форме. Двое мне были отдалённо знакомы, похоже, они приезжали как-то к имению, лица были знакомые. А одного я знала очень хорошо — это был Пётр Орлов.

Увидев меня, офицеры вскочили, а Пётр Орлов подскочил ко мне, да так быстро, что я даже среагировать не успела и схватил меня за руку. Я вырвала руку, оглядела их и сказала:

— Господа, у меня была сложная дорога. Я устала и прошу вас всех покинуть мой дом.

Тут из-за стола отозвалась Анна Игнатьевна. Язык у неё слегка заплетался, видимо, маман перебрала шипучего.

— Фаинушка… Как ты можешь так с гостями…

— Анна Игнатьевна, — всё так же холодно сказала я, — мы с вами завтра поговорим.

Боковым зрением я увидела, что позади меня встал Иван Иванович. И, похоже, подтянулись ещё двое в черкессках.

Я, воодушевлённая такой поддержкой, ещё раз обратилась к офицерам:

— Господа, вам пора.

Один из офицеров, который сидел, держа в руках гитару, неизвестно откуда взявшуюся в моём доме, встал, слегка пошатнулся и повторил:

— Господа, нам пора.

При этом Пётр Орлов почему-то виновато на меня посмотрел, но мне было не до того, чтобы анализировать, кто есть кто и почему они оказались в моём доме, и откуда Анна Игнатьевна их всех знает.

Выпроводив матушкиных гостей, я пошла сразу на второй этаж, уж больно мне не хотелось пересекаться с Анной Игнатьевной, и я решила, что сделаю это завтра, когда хоть немного отосплюсь на нормальной кровати.

Но за завтраком увидеть Анну Игнатьевну мне не удалось, потому как она приказала завтрак принести ей в комнаты, потому как у неё болела голова.

Ну, судя по тому количеству пустых бутылей, которые я видела стоящими на столе, не мудрено, что она неважно себя чувствовала.

Пока Анна Игнатьевна отдыхала в своих комнатах, я времени зря не теряла: приняла отчёты от начальника охраны и потом от Ивана Киреева. Затем мы все вместе, Иван, Вера и я, закрылись и начали обсуждать косметический бизнес.

По всему выходило, что спрос у нас сейчас сильно превышал предложение, а с учётом тех заказов, которые начали приходить благодаря моему столичному турне, нам нужно было выходить на другой уровень производства. А для этого надо срочно искать помещение, где можно было бы разместить необходимое лабораторное и производственное оборудование.

— В городе есть такое помещение, — сообщил Иван, — но с учётом непонятной ситуации с градоначальником, я бы посоветовал сделать это либо на вашей земле, либо посмотреть какие-то небольшие города по дороге.

Мне эта идея показалась здравой, но я рассчитывала, что ситуация с Нуровым должна была как-то разрешиться в ближайшее время, поэтому сказала Ивану:

— Проработай идею, но пока подожди с действиями.

Без подробностей о золоте я рассказала и Ивану, и Вере про то, что скоро часть земли будет отдана под геологические разработки государству, и что я уже подписала соответствующий договор. Как только приедут размечать территорию, надо будет смотреть, может быть, пасеку придётся переносить, потому как, скорее всего, к разработкам будут строить дорогу.

— Дорога — это хорошо, — заметил Иван. — Особенно если государство будет за это платить.

Матушка Фаины выбралась только к ужину. И вместо того, чтобы извиниться и как-то объяснить, по какому праву она решила, что имеет право приехать ко мне в имение, она вдруг стала мне рассказывать, что мне пора замуж, и что она подобрала мне прекрасную кандидатуру.

Я вспомнила « Леди Макбет Мценского уезда» * , прочитанную мной когда-то, и только то, что меня могут отправить на каторгу, остановило меня от того, чтобы ночью прийти и задушить матушку Фаины подушкой.

(*повесть Николая Лескова)

Вот как так бывает, что совсем же совести у человека нет. Я молчала, слушала весь тот бред, который она несла. Вокруг за столом сидели капрал Васильев, Вера, её матушка, и все они с большим удивлением слушали Анну Игнатьевну. А ещё тоже с большим удивлением смотрели на меня. И когда Анна Игнатьевна закончила, я с сарказмом спросила:

— Что-то ещё?

И если я думала, что есть предел человеческой наглости, то я просто ещё не знала, что в большинстве случаев наглость — беспредельна. Потому что Анна Игнатьевна достала несколько писем и передала их мне.