Вторая молодость Фаины
Шрифт:
Это заставило меня задуматься, неужели Нуров опять решил доказать мне, даже с этой стороны, что не нужна мне ни земля, ни пасека?
Где же мне взять силы сдержаться? И, самое главное, я не знала, сколько всё это займёт. Но одно я поняла точно, что всё, что нужно, я сделаю, чтобы наконец завершить историю с этими жадными, злыми и ни перед чем не останавливающимися людьми. Поставить точку.
И пока моя здоровая злость не прошла я написала записку Петру Васильевичу Орлову и отправила её с посыльным в часть. В записке я написала, что сегодня нахожусь в Екатеринбурге и буду рада, если Пётр Васильевич составит
Это была знаменитая на весь Екатеринбург кондитерская, вкуснее, чем там, блинов не пёк никто. Я особенно уважала это место за большой ассортимент вкусных напитков и всегда свежие пирожные. Любимыми моими пирожными были их фирменные творожники — воздушное слоёное тесто с нежнейшим, чуть сладковатым творогом. Просто восторг!
Оставаться в Екатеринбурге на ночь мне не хотелось, поэтому я назначила встречу на четыре часа дня. Я даже не удивилась, когда ровно без пяти четыре одна из продавщиц зашла в подсобное помещение и сообщила:
— Вас спрашивает Пётр Васильевич Орлов.
Иван, которому я тоже не могла рассказать всех подробностей той операции, которую мы задумали с Кошко и Пришельцевым, с удивлением смотрел, как я выхожу под руку с Орловым.
Я понимала, что со стороны это выглядит довольно странно, но была полна решимости завершить задуманное и больше не оглядываться, и не бояться.
Глава 71
Фаина
В кондитерской купца Ерохина, как обычно, было многолюдно. Но что мне нравилось, то, что столики стояли так, что никто никому не мешал. Нам с Петром Васильевичем выделили столик у окна.
Было очень необычно сидеть и наблюдать, как мимо по улице идут люди.
Зачастую никто ведь не замечает, что за ним наблюдают. А когда не замечают, то у всех настоящие выражения лиц. Кто-то проходил мимо окна, непроизвольно хмурясь. Кто-то, наоборот, улыбался каким-то своим, потаённым мыслям. А кто-то сначала шёл нахмуренный, потом замечал, что на него смотрят, и спешно возвращал себе нейтральное выражение.
Я подумала: «Мы, люди, такие смешные. Нам всегда хочется быть теми, кем мы не являемся. Почему бы просто не быть собой? Это ведь самое лёгкое и приятное. Но, наверное, это, как и с правдой, все знают, что говорить правду — легко. Но почему-то всё равно лгут. И себе. И другим».
— Фаина Андреевна! — раздался голос Петра Васильевича, вырывая меня из мыслей, — Я так рад, что вы мне написали.
Он улыбался во всё лицо. Я тоже искренне улыбнулась ему в ответ, потому что я тоже радовалась, но не потому, что видела его, а потому, что в кондитерской вкусно пахло корицей, кофе, топлёными сливками и ещё чем-то фруктово-печёным. Когда подошёл официант, я спросила:
— Что за фруктово-печёный аромат у вас сегодня?
— У вас прекрасное обоняние, — сделал мне комплимент официант. — У нас появилась новинка — пирожное «абрикосовый язычок».
— Звучит отменно, — сказала я.
Мне, конечно, очень хотелось заказать творожное пирожное, но я подумала, что творожники я могу взять с собой, а вот «абрикосовый язычок» очень бы хотелось попробовать. И я заказала себе «абрикосовый язычок», штабс-капитан взял блины с разными начинками, запивать вкусноту мы
взяли сибирский чай.Хотя мне очень хотелось кофе, но днём уже кофе не пили, поэтому я не стала нарушать традиции.
Пока мы ждали пирожное, Орлов не выдержал и начал извиняться:
— Простите, Фаина Андреевна, что наша недавняя встреча произошла при таких обстоятельствах. Я, право, не думал…
Мне так и хотелось добавить: «Вот-вот не думал. А надо думать иногда». Но я промолчала, ожидая, что он скажет дальше.
— Я получил приглашение в ваше имение на ужин от вашей матушки, но почему-то подумал, что вы тоже там будете, именно поэтому и приехал.
— Ужин… Да, Пётр Васильевич, — сказала я. — Вы меня, признаться, огорошили. Особенно тем, что ужин ваш сильно затянулся, — я намекнула на то, что если бы они действительно приехали на ужин, то, наверное, после ужина их бы уже не было.
Мы же с Полинкой прибыли ночью, а они всё ещё были там.
Штабс-капитан Орлов смутился и ещё раз попросил прощения. А я подумала, что, наверное, это хорошо, что у него есть чувство вины. И решила спросить его:
— А что вы слышали про происшествие в Петербурге?
У Петра сделалось изумлённое лицо.
— О каком происшествии вы говорите, Фаина Андреевна?
— Я о том происшествии, в котором погиб ваш сослуживец, ротмистр Диваев.
— Постойте… — Пётр нахмурился. — Ротмистр Диваев погиб при полицейской операции. Он был командирован руководством для задержания особо опасных преступников и пожертвовал собой.
Видимо на моём лице отразилось изумление вперемешку с недоверием, поэтому штабс-капитан добавил:
— Ну, мы военные, такое бывает.
Теперь уже моё лицо совершенно точно стало изумлённым. Я подумала: «Ну надо же… сделали из похитителя детей героя». И сделала себе мысленную пометку: уточнить у Аркадия Никифоровича, почему.
А вслух сказала:
— О, я не знала… Но это же произошло в Петербурге?
— Нет, что вы! — сказал Орлов. — Как бы ротмистр попал в Петербург отсюда?
— Значит, я что-то перепутала, — сказала я, лихорадочно раздумывая о том, не сказала ли я чего-то лишнего.
— Не мудрено, — пришёл мне на помощь сам Орлов. — Об этом очень мало информации, потому что операция была тайная.
Я грустно улыбнулась.
— Жалко господина ротмистра… А у него остались родственники? — спросила я.
— Да, конечно, — сказал Пётр Васильевич. — У ротмистра Диваева большая родня.
— А как это обычно происходит? — уточнила я. — Его родственникам отдают его вещи?
— Ну, как правило, — ответил штабс-капитан, — все вещи, принадлежавшие погибшему, запаковывают специальные службы, и они же отправляют их по тому адресу, который мы заранее указываем. Я, например, указал адрес своей матери: если вдруг случится что-то со мной, то матушка моя получит всё, что от меня осталось.
Я поняла, что таким образом я так и не приблизилась к архиву, и решила спросить в лоб:
— Пётр Васильевич, а я вот слышала, что у ротмистра Диваева был некий архив…
Как только я это сказала, Пётр Орлов сразу напрягся. Нет, выражение лица его не изменилось, но я увидела, как возле губ проявились скорбные складки, а глаза, до этого смотревшие на меня мягко и даже с поволокой, стали колючими.