Второгодка. Книга 2. Око за око

— Конечно, давно. Она ведь та ещё штучка. С тобой вон зачем-то крутила, когда у них с Мотей вроде тоже что-то наклёвывалось… Налей-ка ещё. И вон ту бутылку открой. Знаешь, детские шутки бывают такими злыми.

— А ты знаешь, что она меня конкретно так с пути сбила?

— Ангелина? Да сучка. Знаю, конечно. Но ты, если честно, тоже хорош. Из-за какой-то мокрощелки вены резать, это уж вообще. Хорошо, что ты через это перешагнул. И знаешь, вот я на тебя смотрю и сомневаюсь в той истории. Мне кажется, не мог ты. А просто для какой-то цели туману напустил.

— А ты?

— Что? — удивилась она.

— Легко с людьми расстаёшься?

— Ты… на Никиту что ли намекаешь?

— Да что ты, ни на что я не намекаю. С чего бы?

— Знаешь, я… ну-ка плесни, не жалей. Не жалей, я сказала.

— Мне кажется, не стоит столько.

— Ага, поучи меня. Ты вот так иногда одного человека напоминаешь, прямо убить тебя хочется. Что?

Непроизвольно желваки заходи на скулах. Сами по себе.

— А я его любила, между нами говоря. А потом думала, что разлюбила.

— Бывает, — кивнул я.

— Ты, конечно, вены резал, я знаю, но ничего-то не понимаешь в жизни. Бывает. Не бывает! Я его предала, между прочим.

Она покачала головой и замолчала, уставившись на стакан.

— Тоже случается, — снова кивнул я. — Но ты же не жалеешь.

— Это я так сказала?

— Похоже на то, — хмыкнул я.

— Это не я так сказала. Это так мой психолог сказал.

Она выпила из бокала всё и сделала знак налить ещё.

— Ты к психологу ходишь? — удивился я.

— Ходила, пока Никита не прознал. Он мне по мозгам дал и запретил.

Ну, это было понятно. Психологу-то чего не расскажешь в угаре терапии.

— Ясно. Я тебе больше наливать не буду. Хочешь пить, наливай сама. Но мне это не нравится.

— Посмотрите на него. Ты же не муж мне, чтобы решать, что мне делать.

— Угу, — кивнул я, наблюдая, как она сама налила себе полный бокал.

— Вина много, целый погреб, так что не считай. А вот Никиту я никогда. И он меня никогда. Использовал просто. Заморочил голову. Но я-то сама виновата. Сука беспринципная.

Она выпила.

— Думаешь, я не знаю, почему ты со мной дружбу водишь?

— У дружбы, — ответил я и сделал несколько глотков из бокала, — не бывает причин.

Игристое давно стало тёплым, и я его вообще не почувствовал. Ни вкуса, ни удовольствия. Ничего… Хотя нет, горечь. Горечь точно была.

— А у твоей есть, — расплылась в пьяной улыбке Катюха.

— Но ты их точно не знаешь, — пожал я плечами. — Даже представить не можешь эти причины. И деньги там не имеют никакого значения.

— Ты хочешь навредить Никите, — подмигнула она. — Может, тебя Назаров нанял, а может, другой кто-то.

— Нет, — покачал я головой. — Никто не нанимал.

— Неважно. Смысл в том, что я хочу тебе помочь. Так что, всё правильно, и ты на верной дороге. Ешь сёмгу. Остывает ведь. А когда ты сделаешь, что хочешь, расскажешь мне про то, как вены резал. Я хочу знать всё, что с тобой случилось. Но не сейчас. Потом. Когда-нибудь.

— Знаешь, Катя… — начал я.

Мне очень хотелось сказать ей что-нибудь злое и резкое, хлестануть наотмашь! До того меня бесила её жизнь. Тупость! Какая тупость! Испоганить, уничтожить, растоптать всё самое дорогое, а потом всю жизнь жрать себя поедом, мол, какая же я несчастная. Бедная, блядь, Катя!

— Ну… — подбодрила меня она и снова улыбнулась.

— Ты такая… дура. И идиотка. Безмозглая курица.

Она опешила. Улыбка сошла с её лица, но она ничего не сказала. Может уже и не соображала ничего после выпитого.

— Но я тебя почему-то жалею, — покачал я головой. — И вот что я тебе скажу. Да, ты предала. Да, охотно дала себя окрутить и забить мозги. Да, человека уже нет. Но ты в этом…

Я перевёл дух.

— Ты в этом не виновата. Его бы всё равно устранили. Чуть раньше, чуть позже. Ты ни при чём. И… мы все ошибаемся. И у каждого из нас имеется целый воз ошибок, которые уже никак не исправить. Ничего не поделать. Просто живи дальше так, чтобы не совершать новых. Мёртвые не держат на нас зла. Понимаешь меня? Живи, Катя. Только перестань ты бухать.

— Ты правда так думаешь? — заплетающимся языком произнесла она, и по щекам её потекли ручьи. — Про Серёжу. Думаешь, он меня простил?

Да чтоб ты провалилась, Катя!

От ответа меня избавил телефон. Завибрировал в кармане. Я резко вытащил его и сразу нажал на зелёную кнопку. Звонила Альфа.

— Да, — излишне сурово бросил я.

— Сергей!

Голос её был явно взволнованным и испуганным.

— Что-то случилось?

— Извини, я, наверное не вовремя.

— Да говори, пожалуйста.

— Ты бы не мог прийти?.. — помолчав, спросила она.

— Конечно, могу. Скажи только, что произошло.

— Я… мне немного страшно…

— Это из-за Вити?

— Он звонил… сказал, что придёт и… Он не придёт, разумеется. Просто… Просто… Пугал… Но, я не хочу сейчас одна сидеть в темноте…

— Через полчаса буду.

Я отключил телефон и встал из-за стола.

— Спасибо за ужин. И за разговор. На неделе созвонимся.

Катя что-то ответила, но я уже не слушал. Я хотел прийти к Альфе раньше Вити.

20. Поймал мыша — ешь не спеша

Я не думал ни о любви, ни о ненависти, ни о прощении, ни о мести. Я просто ехал. Нёсся вдаль, мчал в город и не думал вообще ни о чём. Просто летел сквозь вечерний туман и сырую неустроенность осени. Как комета через космос. Через годы, бляха, через расстоянья…

Через годы через расстоянья

На любой дороге в стороне любой

Песне ты не скажешь до свиданья

Песня не прощается с тобой…

Окна в квартире Альфы были тёмными. Я подошёл к подъезду и позвонил ей по телефону, сказал, чтобы открыла.

— Прости, пожалуйста, Сергей, — помотала она головой, когда я вошёл. — Не надо было тебя втягивать в эту историю. И звонить не надо было. Прости меня. Что мама твоя подумает…

— Да ладно, я втянулся уже. Мамы дома нет, ничего не подумает. А ты почему в темноте?

— Да… просто так… Свет включать не хочется.

— А чего этот хрен Витя хочет?