Второгодка. Книга 4. Подавать холодным

Настроение у неё было приподнятым. Воображение, подстёгиваемое предвкушением работало на позитив. На ней был красивый шёлковый платок от «Эрмес» и большущие розовые очки.

— Зачем тебе очки? — поинтересовался я. — Ведь сейчас уже смеркается.

— Ничего ты не понимаешь, — ответила она. — Через розовые очки жизнь кажется намного привлекательнее. Куда мы отправимся?

— Отправимся мы, Катя, туда, где уже бывали с тобой. Помнишь это ретроместечко с антуражем девяностых? За городом.

— «Малахит» что ли? Неожиданно. Ну, давай… Я думала, ты чего-нибудь поприличнее выберешь.

— Нет, я решил выбрать место подальше, где твой ненаглядный нас вряд ли будет искать.

— Он сегодня вообще не будет, я думаю. Они с Матвеем завтра в больницу едут рано утром, анализы сдавать. Вот Мотя и попросился к нему на ночлег. Ладно, запрыгивай и поедем.

— Нет, Катюш, это ты запрыгивай.

— В смысле? — удивилась она.

— Вот, я подготовил прекрасный лимузин, в котором тебя точно никто не ожидает увидеть.

— Вот это? — с ужасом и недоверием уставилась она на мою лайбу.

Я даже засмеялся.

— Да, Катя, да. Конспиация и ещё аз конспиация. Как завещал Великий Ленин, ты забыла?

Она помотала головой.

— Ну, пипец, Серёжка, ну ты… придумал аттракцион. Нет, что, правда что ли? Это не шутка?

— Да правда, Катя, правда. Прыгай. Прокачу, как на «Антилопе гну».

Только после того, как я завёл двигатель вышел и открыл дверь, она решилась забраться внутрь.

— Да, Серёжка, умеешь ты удивлять.

— Стараюсь.

— Хотела спросить, можно ли тебе водить, а потом вспомнила, что да, можно. Я уже видела, как ты водишь. А почему нельзя ехать на моей машине?

— Ну ты знаешь, я вот подумал, а что сложного поставить в неё маячок, и отслеживать, где ты находишься? Чик-чирик посмотрел на часы, посмотрел на карту. Приехал, устроил сцену и увёз домой. Так ведь это раньше работало?

— Ну, да. Так…

— Ну, а сегодня мы затеряемся. Сойдём с радаров, спрячемся от всевидящего ока.

— Саурона, — добавила она.

— Не знаю, что это такое, но соглашусь с тобой, — усмехнулся я.

Мы тронулись, и снова я ехал по мосту и снова сворачивал на свою «дорогу жизни» на свою Улицу роз, пленником которой стал.

Сегодня впечатления от заведения были гораздо более слабыми, в отличие от первого раза. И на передний план выпячивались его недостатки, отсутствие ремонта, помятая вывеска, почерневшие брёвна стен, жуткий и дурацкий интерьер, да и меню, честно сказать особо изысканным называть было нельзя. От тяжелой артиллерии Катя сегодня отказалась и заказала бутылку крымского вина.

— Ну, как оно? — спросил я.

— Да… — пожала она плечами, — Терпимое. Главное — это хорошая компания, правильно?

— Убийственный оценка для вина, — засмеялся я.

Она уже поплыла, повеселела, настроение улучшилось. Первые полтора-два бокала придавали восторженности, надували эйфорией, а потом начиналась дорога в дрова.

Музыка сегодня казалась неуместной и глумливой, будто кто-то решил поиграть на нервах и ковырять раны и маленькие ранки. Пел Кузьмин.

Еще вчеpа были я и ты

Еще вчеpа так цвели цветы

Еще вчеpа было так легко

Hеужели все умчалось, неужели все умчалось

Далеко далеко

— Кать, тебе нравится твоя жизнь? — спросил я.

Она вдруг нахмурилась. Только что была весёлой, счастливой и довольной и вдруг, как говорится, с лица спала. Помрачнела.

— Ну что за вопрос? — раздражённо и нетрезво передёрнула она плечами. — Ты меня вытащил в прошлое, чтобы макнуть лицом? Чтобы я вспомнила и испытала угрызения совести от дел своей юности? Или для чего? Чтобы травить экзистенциальными вопросами? Какая разница? Нравится, не нравится — спи, моя красавица! Или ты думаешь, я могу что-то изменить? Единственное, что я могу изменить, друг мой Серёжа, это количество выпиваемого ежедневно алкоголя. Точка.

— Что бы ты сделала, если бы получила много денег? — спросил я.

— Не знаю, — помотала она головой.

— Ответь. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Давай, подумай. У тебя много денег, но оставаться здесь тебе нежелательно.

— С деньгами можно устроиться везде неплохо, — усмехнулась она. — А почему нежелательно?

— Так и где бы устроилась ты?

— Да хоть где. Могла бы к дочери поехать. Но не поеду. Она не захочет. А если она не захочет, зачем хотеть мне? Логично? Да. Но жить в другой стране мне совершенно не хочется. Одна среди чужих… Кошмар.

— А сейчас ты разве не одна среди чужих?

— Ну, как бы… и да, и нет. Здесь у меня есть друзья. Ты, например.

— Я-то могу приезжать и в другие места. Может быть, не так часто.

— Есть у меня старая подруга, которая уже лет пятнадцать, как живёт в Дубае.

— Кто такая? — спросил я.

— Да ты-то её знать не можешь. Ирка Самохвалова.

Я прекрасно помнил её однокурсницу Ирку Самохвалову, активную и пробивную деваху.

— Мы учились вместе. Тогда она вышла замуж за какого-то невзрачного паренька, а он вдруг стал охрененным бизнесменом, недвижимость по всему миру и всё такое прочее. Ну, он её, естественно, бросил.

— Почему, естественно?

— Ну, потому что она уже немолодая, а его состояние позволяет окружать себя более молодыми телами. Но, по крайней мере, он не оставил её без денег. Подкидывает ей. И она живёт в Дубае. Я у неё была пару раз. Но знаешь, Никитос не дал бы мне там жить. Заставил бы вернуться.

— Зачем?

— Он хочет, чтобы я была под присмотром….

Не ты, Катя, не тешь себя иллюзиями. Не ты. Ведь лично ты его совершенно не волнуешь. Его волнует собственность, записанная на тебя. И сейф, расположенный, судя по всему, в винном погребе.

— Я думаю, что твой Никитос не смог бы там до тебя дотянуться. Да и это же не насовсем. Так, на некоторое время, в себя прийти, к жизни вернуться…

— Кажется ты просто хочешь сбагрить меня подальше. К тому же там летом ужасная жара.

— Летом будешь уезжать на Сейшелы, например.

— Ох, на Сейшелы, — мечтательно улыбнулась она. — Один раз мы туда ездили с Никитой.

Мне стало неприятно, а Кузьмин всё подбрасывал и подбрасывал рифмы и аккорды, будто пытался вывести меня из равновесия.