Второй шанс. Сюрприз для бывшего

Но утром я встала как обычно, старательно пряча за равнодушием накопившиеся внутри эмоции.

Приготовила маме завтрак, помогла ей в огороде. И пообещала себе:

«Я справлюсь. Я снова найду себя. Пусть сейчас мне кажется, что жизнь закончилась — но я выстою назло всему».

* * *

Каждый день я просыпалась рано, словно боялась проспать жизнь. Открывала окно, вдыхала запах луговых трав и слышала пение птиц. Село жило своей жизнью: неспешной, доброй, и время тут будто шло иначе — неторопливо, позволяя не просто жить, но и задуматься о самом смысле жизни.

Я же пыталась в эту жизнь вписаться — как гость, который еще не знает, насколько задержится.

Мама хлопотала с утра до вечера, пытаясь отвлечь меня от тяжелых мыслей.

— Пойди в клуб, поговори с людьми, — уговаривала она. — Ты ведь всегда любила помогать. Заодно и мне поможешь, деньги нам не лишние.

Я кивнула, но внутри все задрожала: мне казалось, что все это — не по-настоящему. Как будто я играю роль, а внутри все еще пусто. Вот только мама была права — я и так уже больше недели живу за ее счет, пора бы прийти в себя и начать зарабатывать.

Я начала работать в местном клубе — сначала просто помогала с бумажками, с мероприятиями. Сидела за обшарпанным стареньким столом, перебирала документы и слушала, как шумит радио, как смеются дети в соседней комнате.

И отчего-то вдруг стало чуть легче.

Я улыбнулась впервые за долгие дни — настоящей, не вынужденной улыбкой. Словно эти чужие заботы снова вернули мне дыхание.

А вечерами я сидела с мамой на крылечке. Она рассказывала деревенские сплетни, про то, как соседка вечно спорит с продавщицей в магазине, как Васька-комбайнер опять напился и не вышел на смену, и что у Зинки-доярки скоро прибавление в семье.

Я слушала и думала, что, может быть, именно это — настоящее счастье. Тихое, без надрыва. Но сердце не всегда слушалось меня.

Я чувствовала, как усталость тянет вниз, как все сжимается от напряжения, которое я все еще не могла отпустить.

Я старалась держаться — для мамы, для самой себя. Но в тот день, когда я наконец почувствовала, что все начинается сначала, меня словно подрезали.

Я помогала на репетиции детского концерта — улыбалась детям, поправляла их ленточки. И вдруг… все стало размытым.

Голоса вокруг будто утонули в гулком звуке в моих ушах. Я почувствовала, как пол уходит из-под ног, и последнее, что успела подумать:

«Как же не вовремя…»

А потом я провалилась в темноту.

Глава 4

Очнулась я от резкого запаха нашатыря.

Где-то рядом послышались голоса — взволнованные, чужие.

Я резко открыла глаза, и увидела склонившуюся надо мной знакомую женщину в белом халате — местного фельдшера.

— Ну слава богу, проснулась! — сказала она с облегчением.

— Что случилось? — слабым голосом выдавила из себя.

— Переутомление, да и жара эта. Но… — она замялась и посмотрела на меня чуть мягче. — У меня для тебя еще одна новость.

Я нахмурилась, с трудом сфокусировав взгляд.

— Какая?

Женщина улыбнулась радостно.

— Женя… ты беременна.

— Что?

Я уставилась на нее, чувствуя, как холод пробирает до костей. Внутри все перевернулось, и я схватила ртом воздух, задыхаясь.

«Алекс. Он не должен об этом узнать. Никогда.»

Я вспомнила, как он в последний раз посмотрел на меня — со злостью и упреком. Как он ушел, даже не попрощавшись. И что за все эти дни, зная, что я уехала, не нашел времени хотя бы спросить: «Ты в порядке?»

Он не звонил. Не писал. Не пытался меня вернуть. И в этот миг я поняла окончательно: Я ему действительно не нужна. А, значит, и он нам с ребенком не нужен.

Фельдшер еще что-то говорила — о витаминах, о том, как мне нужно себя беречь. А я лишь кивала, не понимая половины ее слов.

В голове пульсировала одна мысль: «Я справлюсь. И больше не позволю ему вернуться в мою жизнь. Он никогда не узнает о том, кого я ношу под сердцем».

Когда я поднялась с койки, мир чуть качнулся — но я устояла. Поблагодарила фельдшера за заботу и пошла домой. Каждый шаг казался тяжелым, но внутри меня горела решимость.

Впервые за долгое время я знала, что сделаю все, чтобы этот малыш знал только любовь — а не упреки и холодные слова.

* * *

Я шла домой по узкой тропке, утирая с лица слезы. Пусть и решила, что сама со всем справлюсь, но на душе было так тяжело, что хотелось кричать.

Солнце клонилось к закату, окутывая деревню мягким светом, где-то вдалеке лаяли собаки, и клубилась пыль за проезжающей машиной. В этом месте вдали от цивилизации всё было как обычно. Но для меня сегодня всё изменилось. Кардинально.

Когда я вошла в дом, мама сразу все поняла, словно могла читать мои мысли.

Она посмотрела на меня — усталую, с заплаканными глазами — и взволнованно всплеснула руками.

— Женечка… тебе плохо?

Я замотала головой устало, села за кухонный стол и обхватила себя руками.

— Мама… я… — я пыталась подобрать слова, но губы дрожали.

— Ты беременна? — спросила она тихо.

Я вскинула глаза и молча кивнула.

Мама подошла и погладила меня по волосам, как в детстве.

— Это… это ведь хорошо, Женя. Это чудо.

Я отвернулась, чтобы не видеть ее нежной улыбки.

— Мама, только не говори ему. Слышишь?

— Но… он отец, он должен знать! — взмолилась она.

Я стиснула зубы, чувствуя, как в груди все сжалось.

— Нет! — выдохнула я, дрожа. — Если ты ему скажешь — я уйду отсюда. Навсегда!

— Женя, не глупи… — начала она, но я уже не слушала.

Я вскочила, обвела взглядом нашу крохотную кухню. Каждая кружка, каждая трещинка в стене — все здесь казалось мне настоящим. А он… он был лишь воспоминанием, которое я не собиралась возвращать.

— Он не заботился обо мне. Он не любит меня. И ему не нужен этот ребенок! — в моем голосе послышалась истерика.

— Женя… — мама пыталась обнять меня, но я отстранилась.

— Мама, я сама справлюсь. Только не предавай меня. Пожалуйста.