Введение в человечность

– Вира, птицы мои синие! Тащите меня!

И вытащили ведь! Я, как на воле оказался, первым делом отдышался. Потом огляделся. Мухи все по своим делам разлетелись, одна Чкаловская рядышком сидит и аппетитно огуречную попку посасывает.

– Мы в расчете?
– спрашивает.

– Спасибо тебе, милая, - улыбаюсь.
– Кабы не ты, сдох, ей Богу. Ты не торопишься?

– Нет, - отвечает, - с тобой интересно. Ты, умник, знаешь много. Это мне по душе. А еще б поел пока, смотри, сколько тут всего вкусного!

Я кругом бутылки обошел и только дивлюсь. Это ж надо, такое впечатление, что они помои прямо под раковину кидают. Еды-ы... немерено! Правда, низкокалорийной. Очистки картофельные, огуречные попки, огрызок от яблока, фантики от ириса "Забава"... Ни колбасной шкурки завалящей, ни хрящика. Сюда бы вегетарианцев - им пир горой, а нам, настоящим мужикам, мяса надо. Рыбы, на худой конец. Но на безрыбье, сами понимаете, и огурец - свинина.

Перекусил нетривиальным лакомством. Влаги испил, и запас под крыло взял. Так, на всякий случай. А потом услышал, как далекая призрачная дверь хлопнула. Глядь на стол - нет моего "Abibas'a". Вот влетел, как же домой-то?! Ушла милая сердцу Анна Андреевна, забыла об сыне своем приемном...

Настроение тут же испортилось. Выдохнул я тяжело и на спину повалился, начал лапами дрыгать и реветь почти по-медвежьи.

– Ты чего, Гомемнон?
– подобралась ко мне испуганная Муша.
– Отравился? Странно, все свежее, никакого сальмонеллезу.

– Домой хочу-у-у, - вою я, - Сокра-а-ат, как же я-а-а-а ту-у-ут?...

– Эка ты примитивный, - ухмыльнулась муха, - чем тебе здесь-то не дом? Центр города, это тебе не Зина Портнова. Знаешь сколько памятников? На любом сри - не хочу. Я даже профессора Попова обгадила. Он сто лет назад радио изобрел, слыхал? Так я - прямо на нос гению! Вот скажи мне, есть у вас там профессор Попов?

– Не-а, - всхлипываю.

– Ну вот, - улыбается, - а у нас есть. И Шевченко стоит, знаменитый нерусский поэт, а в крепости лысый царь Петр авангардной работы. Кстати, о крепости: у меня мечта заветная есть - Петропавловскую иглу обосрать... Но, похоже, неосуществимо это...
– вздохнула тяжело Муша.

Меня такой поворот разговора заинтриговал. Я на лапы вновь перевернулся и с любопытством уставился на Чкаловскую.

– Так в чем же дело?
– спрашиваю.
– Есть мечта, надо воплощать. Кто тебе мешает?

– Кто-кто? Ветер мешает, - отвечает, а сама задумчиво в грязное коммунальное окно смотрит.
– Там, на самом верху, больно ветер сильный. Сдувает. Весу-то во мне, чай, не три килограмма.

Я оценивающе посмотрел на нее и разочарованно покачал головой.

– Да уж, - говорю, - пожалуй, даже не полтора. А то бы ты мечту свою давно в реалии воплотила... Но не надо расстраиваться, Муша. Истинная мечта - она на то и истинная, чтоб не исполниться никогда...

– То есть?
– не поняла Муша.
– Поясни-ка.

Я усом пошевелил, принял позу роденовского мыслителя (его я еще в журнале на Зине видал), в какую Сократ сгибался, когда нас, молодежь, уму-разуму учил, и начал свою пространную лекцию.

– Понимаешь, - говорю менторским тоном, - без истинной мечты жизни нет. Только она, мечта, должна быть глобальная и недосягаемая. Вот как твоя, например. Нельзя мечтать о колбасе или о собственном клопе в будочке. Это вещи исполнимые. Грезить надо о чем-то возвышенном...

– Петропавловский собор - возвышенный?
– перебивает.

– Это смотря для кого, - объясняю.
– Для птицы - нет. Потому что она запросто может на него взлететь и легко, как ты говоришь, обосрать. А для тебя - да, так как ты не три килограмма. Будь ты эти три килограмма, ты бы и Останкинскую башню в Москве обгадить смогла.

– Чего?
– не поняла Чкаловская.
– Какую башню?

– Эх, неучи! Останкинскую!
– повторяю.
– Я по телевизору видел. Но она в Москве, и это нас не касается. Хотя, с точки зрения мечты - такой фокус покруче Петропавловской иглы будет. Можешь грезить. Я сейчас о другом говорю...

– О чем?

– Не перебивай. О том я размышляю, что нормальная мечта никогда не может исполниться. Так уж природа устроена. Почему? А потому, что если бы все истинные мечты в реальность воплощались, сама жизнь бы смысл потеряла, а, значит, вечные поиски и дерзость мысли оказались бы навеки утрачены. Мы бы все тогда в быдл превратились, которым только пожрать да посрать... Пардон, - я сообразил, что для некоторых, например, для мух - смысл жизни в последних моих словах и заключен, поэтому вовремя извинился и попытался выкрутиться: - ...в домашней обстановке, на родной кухне, например. Вот ты - не быдло, о возвышенном грезишь. Об игле Петропавловской! Ты, муха - птица высокого полета...

– Я знаю, мне родственники говорили, - кивнула Муша.
– Мать однажды сказала, что я должна была орлихой родиться...

– Орлицей, - кивнув, поправил я, - не суть важно. А знаешь, какая у меня мечта?

– Эту?... Останкинскую башню обосрать?
– искренне предположила Чкаловская.

– Нет, что ты!
– рассмеялся я.
– Такая мечта может присутствовать только у тех, кто летать и гадить с недосягаемых высот рожден. А я пешеход, поэтому хочу стать всемирно известным спортсменом, самым быстрым бегуном в своем классе мощности. Чтоб награды там всякие, почести, пьедестал почета...

– ...обосрать? Ну, для этого далеко бегать не надо, вон на Петровском, тут рядом совсем...

– Да при чем здесь - обосрать?!
– разозлился я.
– Взойти на него! На пьедестал! И не просто взобраться, это любой дурак сможет, а восшествовать, как общепризнанный чемпион. Чтоб медаль там, и все такое, шампанское об тумбочку...

– Эка ты хватил!
– восхитилась Муша.
– Красивая мечта! Только какая надобность в твоем пьедестале?

– А какая надобность в твоей Петропавловской игле?

– Ну...

– Обгадить?

Чкаловская кивнула.

– Вот видишь, какие мы с тобой разные?!

– Почему?
– удивилась Муша.

– Потому что для меня справить нужду - дело скрытное, интимное даже, а для тебя - предмет гордости и всеобщего восхищения родни. Ты вот говоришь, мать тебя орлицей зовет, а думала ли ты о том, что у них, у орлов, кроме высокого полета еще и свои мечты есть? И они, между прочим, нужду прямо в своем высоком полете, как стюардессы с космонавтами, справляют. Им для этого шпилей по надобностям посещать не надобно...