Введение в человечность

– Ну что, идем?

Комната Слона находилась в самом конце бесконечного коридора огромной коммунальной квартиры. Войдя в нее, Сергей сбросил пиджак, и я увидел болтающуюся подмышкой кобуру.

– Ты располагайся, Сервелант. Я на кухню схожу, закуси настрогаю. Водка под столом, откупоривай пока. Рюмки в серванте.

Я вытащил из-под стола пыльную поллитру в экспортном исполнении, и, пока рассматривал иностранные буквы на этикетке, появился Слон с подносом.

– Вот и я. Ты что, не вскрыл еще?

С тарелок на меня смотрели, роняя слезы, аккуратные ломтики помидоров, огурчиков и лимона.

– Я правильно понимаю, что колбасу ты не ешь? Или будешь?

– Нет, что ты!
– кивнул я.

– Ну... Тогда начнем, что ли?

Сергей заговорил после второй.

– Интересное дельце с твоим участием мы, Сервелант, провернули, - произнес он, прожевав помидор.
– Расскажешь - не поверят.

– Интересное, - подтвердил я, - что верно, то верно. А меня-то чего на допрос не вызывали?

– А зачем?
– искренне удивился Слон.
– Мы с Мешковым о тебе и так все знаем, а начальству лишний раз глаз мозолить... Оно тебе надо?

– Да, в общем-то, нет.

– Ну и не дергайся. Меньше светишься - дольше горишь. Кстати, Огуречин ваш - тот еще фрукт.

– Где он?

– Хрен его знает. Отсыпается, наверное. Его еще позавчера отпустили. В институт-то не заходил?... А-а, ты ж там уже не работаешь. Предатель науки... Хотя, я тебя прекрасно понимаю.

– Что, не понравилось у нас?

– Отчего же? Понравилось, - слова Сергея прозвучали как-то неискренне.
– Люди всякие нужны, люди разные важны. Так в стихах?

– Там про мам, - с улыбкой ответил я.

– Это не беда. "Люди" тоже рифмуются. Да, Огуречин-то! Ну, человечишко... Сдал тебя с потрохами. Хорошо, ему никто не поверил. Ты ж понимаешь, одно дело - новый разум человеку вживить, совсем другое - колбасе. Не представляешь, как наши ржали! Подначивали его, чего, мол, не сожрали колбаску-то? Слава партии, кстати, что не поверили. Злобный он какой-то. И это... завистливый. Невесту свою ни с того ни с сего оскорблять начал, когда мы его брали. Помнишь же? Кстати, вполне себе девушка. Ты как считаешь?

– Приличная, - кивнул я.
– Очень.

– Ну и оценки у тебя. Приличная, - хмыкнул Слон.
– Ты ж не про мебель! Родители ее, кстати, мне тоже понравились. Папаша после третьей сынком называть начал.

Я в недоумении уставился на Коновалова.

– А чему ты удивляешься?
– улыбнулся Сергей.
– Мы ж молодые, здоровые. Бывший женишок дерьмом оказался... Стало быть, все к лучшему. А вообще, поживем - увидим, какой пердимонокль проявится, как один из классиков выражался. Может, еще семьями дружить с вами будем. Ты как?

– Я? Не, я не против.

– Надо это усугубить.
– Слон тут же наполнил стопки.

– Кстати, Макарыча вашего мы к себе на работу взяли. На принудительную пока. Он хоть и шизоид полный, но башка у него варит... Я те скажу!

– Которого?
– последнему факту я удивился еще сильнее.

– Второго. А, до кучи, и первого. Понимаешь, там какая штука? Он с Сайгаком вроде как телами поменялся, но воровской мозг противу ученого жидковат оказался. Ну и сдох, в общем. Потерялся в извилинах Тычкова, так сказать. Короче, объяснять сложно и нудно. Скажу только, что теперь твой бывший шеф двуедин. Как народ и партия... Только ты, смотри, никому про партию не ляпни... Этакое раздвоение личности. Человека два - а мысли одни. Двуглавый, как тот орел, в общем. Такого, брат, состояния, никому не пожелаешь. У нас в конторе живут, в одной камере со всеми удобствами. Как квартира, только решетки на окнах и дверь на ночь запирают. Мы за ними наблюдаем. Живут, я тебе скажу, как кошка собакой! Метелят друг друга от всей души. Кино! Интересно, бляха-муха. Раздвоение не только личности, но и тела. Феномен покруче твоего, колбасного.

– Да уж, - говорю, - что верно, то верно. Но Макарыч ведь сам виноват, что очутился в таком положении.

– Кто ж с тобой спорит? Конечно, сам. Красавцем быть захотел, мудозвон ученый. Вот и стал. Пока их выпускать к людям нельзя, сам понимаешь. А что потом будет, черт его разберет. Я, честно говоря, думаю, что лучше смерть, чем такая жизнь. Поставил к стенке, шлепнул тихонечко... Гуманнее так-то. Но нашему начальству виднее. Я тут спорить не собираюсь. Да и бесполезно. Кстати, я тебя зачем позвал-то?

– Зачем?
– неужели, думаю, не только рассказать про быших моих коллег.

– У нас тут дельце одно возникло...
– Слон пристально посмотрел мне в глаза. - Ты ведь нонче тунеядствуешь?

– Тунеядствую, - вздохнул я, - режиссеры нигде не нужны.

– Ну, насчет режиссеров не знаю, там образование специальное нужно. А завклубом, если ты, конечно, не против, я тебя пристрою. Ты как?

– Завклубом?

– А тебя что-то смущает?
– с улыбкой спросил Слон, и мне показалось, что его волосатые уши аж зашевелились.

– Но Сергей! Я даже...
– начал было я, но реплику закончить не успел.

– Ничего страшного. Опыт приходит с годами, было бы желание. Офицерский клуб - это, конечно, не кукольный театр, но ведь и я не папакарла. Думай, Сервелант. Только не очень долго. Завтра мне надо дать ответ насчет тебя.

– Кому?

– Ну, ты прям как с Луны свалился! Тому, кому предложил я тебя. Насоветовал, можно сказать. Мол, парень есть с головой, о творческой работе мечтает, организует все как надо. Короче, поручился. Так что, ты можешь отказаться, но... я тебя не пойму. Имей в виду.

Я прикинул в уме - а почему, собственно, я должен отказываться? Заведующий клубом - должность творческая. И простор для деятельности имеется, можно себя в той же режиссуре попробовать. А?

– Подумал, - отвечаю.
– Я согласен. Да... Сергей... а писАть там много надо?

– Писать? Я думаю, нет, я что?... Ах-ты, елки-палки, я и забыл, что ты писать-то не умеешь! Ничего, выкрутимся как-нибудь. Наливай. Выпьем за искусство, идущее в массы семимильными шагами. И за тебя, его вполне себе яркого представителя... надеюсь...

Вот так, Леша, и закончилась вся эта запутанная и динамичная история инсталляции моей колбасной сущности в высшие интеллектуальные сферы, к которым люди справедливо относят искусство. Я понимаю, что офицерский дом культуры - не Мариинский театр, но для меня этот факт большого значения не имеет, потому как мощный звук духового оркестра намного больше моему слуху приятен, чем пиликанье всяких скрипочек. А спектакли о подвигах простых русских разведчиков дадут сто баллов вперед какой-нибудь недосушенной Жизели или царю-неврастенику Борису в кроличьей шапке Мономаха. Ты можешь, Алексей, с моим мнением не соглашаться, я не настаиваю. Но поверь, что для рожденного колбасой я устроился в жизни довольно неплохо.