Введение в чтение Гегеля
Шрифт:
Посредством воспоминания (Er-innerung) Человек «ов- нутряет» /«interiorise»/ собственное прошлое, на самом деле делая его своим, сохраняя в себе и реально помещая в свое теперешнее настоящее, которое в то же время представляет собой действительное и действенное отрицание этого сохраненного прошлого. Только благодаря памяти «обращающийся» человек остается «тем же самым», тогда как природный вид, изменившийся в результате естественной мутации, утрачивает какую-либо связь с тем видом, на основе которого он возник. И именно память делает самоотрицание конкретным, т. е. какой-то новой реальностью. Ибо, вспоминая о налично-данном, которым он был и которое подверг отрицанию, Человек оказывается «определенным» (bestimmt) в своих особенностях конкретными свойствами этого налично-данного, и вместе с тем он свободен по отношению к нему, потому что подверг его отрицанию. И только так, отрицая сам себя, Человек как таковой становится другим, оставаясь реальным, стало быть конкретным, — другим человеком в новом Мире, но неизменно человеком со своими особенностями, отличающими именно человека, или существо, живущее в человеческом Мире, представляющем собой всегда Мир исторический, особенным образом организованный. Стало быть, только посредством сотворения, переживания и действительного вспоминания Истории как собственной
303
Как раз в отсутствии исторической памяти (или понимания) кроется смертельная опасность Нигилизма или Скептицизма, которые хотели бы отрицать все, не сохраняя ничего, даже в форме воспоминания. Общество, которое без конца слушает речи Интеллектуала, радикального «нон-конформиста», занятого отрицанием (словесным!) любого налично-данного (включая его «сублимацию», сохраняемую исторической памятью) единственно на том основании, что оно — налично-данное — неминуемо кончит анархической недееспособностью и исчезнет. Точно так же Революционера, который грезит «перманентной революцией» и отрицает всякую преемственность, который вспоминает о конкретном прошлом только для того, чтобы упразднить его, обязательно ждет либо ничто социальной анархии, либо полная самоотмена, физическая или политическая. Только тот Революционер, который сумеет удержаться в исторической традиции или восстановить ее, сохраняя в положительном воспоминании наличное настоящее, которое он сам же и отправил в прошлое, когда подверг его отрицанию, сможет создать новый жизнеспособный исторический Мир.
Целостный, или диалектический, т. е. реальный, или конкретный, Человек не исчерпывается, следовательно, одним лишь отрицающим Действованием: он есть свершенное творческое Деяние и, значит, произведение (Werk), в котором подвергшееся отрицанию налично-данное сохраняется так же, как сырье в произведенном продукте. Потому-то Гегель и говорит в конце приведенного отрывка из «Феноменологии духа», что Человек существует по-человечески только в той мере, в которой «вкладывает свою врожденную природу в произведение (ins Werk richtet)». Человек «не остается непосредственной сутью дела (unmittelbare Sache)», говорит там Гегель, потому что он «есть лишь то, что он сделал (getan)», т. е. потому что он действовал, отрицая себя в качестве налично-данного. Но он представляет собой конкретную реальность, которая «является» или «дает о себе знать» (erkennen lasst) с помощью знака (Zeichen), потому что это — произведение (Werk), произведенное из налично-данного, и в нем, следовательно, сохранено то, что подверглось отрицанию. В Человеке это сохранение подвергшегося отрицанию имеет место в воспоминании и посредством воспоминания, принадлежащего именно ему, — тому, кто это отрицание и произвел. Вот почему Человек лишь в той мере представляет собой диалектическую человеческую реальность, в которой он историчен, каковым он является, лишь когда помнит о собственном прошлом, отправленном в прошлое.
Короче говоря, описать Человека как диалектическую сущность — означает описать его как отрицающее Действование, которое отрицает налично-данное, в лоне которого оно и родилось, а также описать его как Произведение, произведенное этим самым отрицанием из налично-данного, подвергшегося отрицанию. В «феноменологическом» же плане это означает, что человеческое существование «является» в Мире как цепочка последовательных эпизодов борьбы и труда, соединенных в целое воспоминанием, т. е. оно являет себя как История, в ходе которой Человек сво- бодно творит сам себя.
Таким образом, гегелевская Диалектика представляет собой философское осмысление двух фундаментальных категорий до-философской иудео-христианской антропологии, которая, секуляризуясь, становится современной антропологией: а именно, категорий Свободы и Историчности. Равным образом эта Диалектика позволяет понять, почему обе эти категории на самом деле неразделимы. Вполне очевидно, что об Истории, т. е. о творческом или непредсказуемом развитии, можно вести речь только там, где есть свободные деятели, и что Свобода осуществима только как сотворение сугубо человеческого, т. е. исторического, Мира. Но Диалектика убеждает нас в том, что Отрицательность ^Свобода) отличается от Ничто лишь в той мере, в которой она находит свое место в Тотальности (=историческом синтезе, в котором будущее включено в настоящее через посредство прошлого), и что реальное лишь в той мере представляет собой Тотальность, а не просто Себетождественность, в какой оно включает в себя собственное отрицание (которое как раз и освобождает его от себя самого, взятого как налично- данное). История есть то, что она есть — Тотальность, или Синтез, то бишь творческое развитие или прогресс, а не просто чистая тавтология «вечного возвращения», ибо она представляет собой единство существенно различных конститутивных элементов, т. е. таких элементов, которые были созданы путем отрицания элементов, им предшествовавших и, значит, независимых по отношению к этим последним, или свободных.
Но иудео-христианская и современная антропологии включают в себя (более или менее выраженно) третью основную категорию, неотделимую от первых двух, это категория Индивидуальности: Человек в этой антропологии — свободный исторический Индивид. И философская антропология Гегеля разделяет это понимание Человека. Так, в приведенных выше цитатах неизменно речь шла об Индивиде, о человеческой Индивидуальности.
В отличие от животного, растения или неодушевленной вещи человеческое существо никогда не будет всего лишь «экземпляром» или представителем того или иного природного «вида», который вполне заменим другим его представителем. (Гегель часто отмечает то обстоятельство, что французское выражение «une espece de» [304] применительно к человеку носит уничижительный оттенок). Считается, что человек — всегда «единственный в своем роде», поскольку отличается от всех других людей. И вместе с тем считается, что он как единственный и неповторимый представляет собой положительную ценность, более непререкаемую и более всеобщую, чем та, что присуща «виду» как таковому.1 Так вот, всеобщая ценность, приписываемая чему-то абсолютно неповторимому, как раз и есть то, что характеризует Индивидуальность, и приписывается исключительно ей.
304
«Какой-то», «что-то вроде», — речь идет о принадлежности какому-то «виду», espece (от specus) — «вид» (прим. перев.).
В терминологии Гегеля свойственная человеку Индивидуальность — это синтез Единичного и Всеобщего. В той мере, в которой человеческая экзистенция «обнаруживается» в «феноменальной» плоскости, Индивидуальность «заявляет о себе» как действенное осуществление собственно человеческого
желания Признания (Anerkennen). По Гегелю, Человек лишь в той мере действительно человечен (т. е. свободен и историчен), в какой он признан таковым другими (в пределе — всеми другими), в какой он сам в свою очередь признает других (потому что по-настоящему быть признанным можно лишь теми, кого сам признаешь). И можно сказать, что именно общественное Признание отличает Человека как духовное существо от животного и всего чисто природного. Так вот, исключительно во всеобщем признании и посредством всеобщего признания человеческой единичности осуществляет и обнаруживает себя Индивидуальность.Гегель ясно говорит об этом в Йене в 1805–1806 годах (vol. XX, р. 206, 16-19-я строки и 22-27-я строки): [305]
«В признании (Anerkennen) самость перестает быть отдельным (Einzelne) (индивидом); она есть (1st) правовая [т. е. всеобще, абсолютно значимая] в признании, то есть уже не в своем непосредственном [или природном] наличном бытии (Dasein)… Человек необходимо признается (другими) и необходимо признает (других людей). Эта необходимость есть его собственная, а не необходимость нашего мышления в противоположность содержанию. Как признание он сам есть движение [диалектическое], и именно это движение снимает (hebt auf) его естественное состояние: он есть признание; естественное (Nattirliche) лишь есть (ist), оно не есть духовное (Geistiges).»
305
Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет. В 2 томах. М.: Мысль, 1970. Т. 1. С. 315–316.
С одной стороны, каждый человек в меру своей человечности (или «духовности») хотел бы отличаться от всех остальных и быть «неповторимым» [306] . Но с другой стороны, он хотел бы, чтобы его признало — и именно как единственного и неповторимого — возможно большее число людей, а лучше бы — все. Это означает, говоря словами Гегеля, что по-настоящему человечный, или радикально отличный от животного, Человек всегда ищет Признания и осуществляется только тогда, коша действительно получает его. Из чего следует, что он стремится (деятельно) стать Индивидуальностью и реален только тогда, когда реализуется (деятельно) в качестве Индивида посредством Признания.
306
Наполеон был очень задет и опечален тем, что садовник малаец принял его за легендарного восточного завоевателя. Светская дама раздражается и расстраивается, когда видит на подруге платье, точно такое же, как и купленное ею как «единственное в своем роде». Короче, никто не хочет быть тем «обыкновенным человеком», которого так часто ставят в пример, но всегда кому-то другому.
Человек, стало быть, по-настоящему может быть человеком, только живя в обществе. Общество же (или принадлежность к какому-то Обществу) становится реальностью только в действительном взаимо-действовании его членов и посредством этого взаимодействия, которое «обнаруживается» в числе прочего как политическая жизнь или Государство. Значит, Человек поистине человечен, т. е. «индивидуален», лишь в той мере, в какой он живет и действует как гражданин, «признанный» каким-то Государством. (См.: vol. VII, р. 475, 23—25-я строки). Но при своем возникновении и на протяжении всей своей истории Государство не дает полного удовлетворения человеческому желанию Признания и, значит, не осуществляех Человека как совершенного Индивида. Дело в том, что реальные исторические условия его жизни таковы, что человек никогда не есть только «вот- это-единичное», признанное Государством в качестве гражданина во всей своей неповторимой и незаместимой единичности. Он всегда также еще и заместимый «представитель» чего-то похожего на человеческий «вид» /espece/: семьи, общественного класса, нации, расы и т. п. И именно как такой «представитель», или «особенное» /particularite- specifique/ (Besonderheit), получает он всеобщее признание, будучи признан Государством как в качестве Гражданина, пользующегося всеми политическими правами, так и в качестве «юридического лица», субъекта гражданского права. Такой Человек, следовательно, еще не по-настоящему индивидуален, и поэтому он не полностью удовлетворен (befriedigt) собственной общественной и политической жизнью. Вот почему он действенно и свободно (т. е. путем отрицания) преобразует налично-данную общественную и политическую действительность, с тем чтобы сделать ее такой, которая позволила бы ему осуществить в ней свою подлинную Индивидуальность. И вот это все более полное осуществление Индивидуальности посредством все более полного деятельного и свободного удовлетворения желания Признания и есть «диалектическое движение» Истории, есть сам Человек.
Действительно, полное осуществление Индивидуальности и совершенное удовлетворение желания Признания возможны лишь во всеобщем и однородном Государстве и посредством этого Государства. Ибо в однородном Государстве «отменяются» все классовые, расовые и прочие «особенности» (Besonderheiten), и Государство напрямую соотносится с единичным как таковым, которое признано гражданином во всей своей единичности. И это признание действительно является всеобщим, потому что, по определению, всеобщее Государство охватывает весь род человеческий (даже его прошлое — со всей его исторической традицией, которую Государство увековечивает в настоящем, а равно и будущим, ибо будущее отныне ничем не отличается от настоящего, в котором Человек уже обрел полное удовлетворение).
Полностью осуществляя Индивидуальность, всеобщее и однородное Государство заканчивает Историю, потому что обретший удовлетворение в этом Государстве и посредством этого Государства Человек уже не стремится подвергнуть его отрицанию и создать вместо него что-то новое. Но Государство это также предполагает сбывшуюся целостность исторического процесса и не создается «вдруг» (Государство, как и Человек, созидается в Борьбе, а последняя предполагает различие, которого не будет во всеобщей однородности). Иначе говоря, некое сущее может быть воистину индивидуальным (а не просто единичным) лишь при том условии, что оно также исторично. Историчным же оно, как мы убедились, может быть, только будучи реально свободным. И наоборот, реально свободное сущее необходимо исторично, а историческое сущее всегда более или менее индивидуально и в конце концов становится таковым полностью [307] .
307
По правде говоря, Мудрец уже не «индивидуален» в том смысле, что по существу отличен от всех остальных. Если Мудрость заключается в обладании Истиной (которая одна и которая одна и та же к для Гегеля, и для его читателей), то один Мудрец ничем не отличается от другого Мудреца. Это значит, что он — человек — уже не совсем в том же смысле, что и Человек исторический (и он свободен тем более не так, как исторический человек, поскольку ничего не отрицает своими действиями): он — скорее «божество» (но смертное). Мудрец, однако, — Индивидуум в том смысле, что в своей экзистенциальной единичности обладает всеобщей Наукой. В этом плане он еще человечен (и значит, смертен).