Введение в теоретическую лингвистику

Из этой интерпретации понятия референции следует, что в словаре языка может быть немало единиц, которые не связаны отношением референции ни с какими сущностями за пределами языка. Например, можно считать, что не существует таких вещей, как ум или доброта, с которыми соотносятся слова intelligent 'умный' и good 'добрый', хотя психолог или философ всегда может постулировать существование таких сущностей в рамках некоторой конкретной теории психологии или этики и может даже утверждать, что их «реальность» можно продемонстрировать при помощи некоторого вида «остенсивного» определения. Тот факт, что на различных уровнях подобных софистических построений между их авторами могут возникать разногласия по поводу «реальности» тех или иных мнимых «объектов», не меняет общего положения о том, что референция предполагает существование. Было бы тщетно настаивать на том, что все лексические единицы должны с чем-то соотноситься, если при этом иметь в виду, что в определенных случаях нельзя выдвинуть никаких других доказательств существования этого «чего-то», кроме самого факта наличия некоторой лексической единицы, «соотносящейся» с этим «что-то».

В связи с понятием референции можно отметить еще два момента. Соглашаясь с тем, что определенные лексические единицы соотносятся с объектами и свойствами объектов, находящимися вне языка, мы не обязаны с логической неизбежностью приходить к выводу о том, что все объекты, обозначаемые некоторым конкретным словом, образуют «естественный класс» (независимо от «соглашения», молчаливо принимаемого членами данного речевого коллектива с целью подведения этих объектов «под» некоторый общий термин); другими словами, позиция, описанная выше, совместима либо с «номинализмом», либо с «реализмом» в философской семантике. Во-вторых, референция некоторой лексической единицы не обязана быть точной и полностью определенной в том смысле, что всегда ясно, попадает или не попадает конкретный объект или свойство в пределы области, охватываемой данной лексической единицей: мы уже видели, что такое допущение не является обязательным для того, чтобы объяснять «понимание» высказываний в процессе нормальной коммуникации (ср. § 9.2.9). Как раз довольно часто «референциальные границы» лексических единиц являются неопределенными. Например, нельзя указать вполне определенную точку, в которой мы должны провести разграничительную линию между референтами слов hill 'холм, возвышенность, пригорок' и mountain 'гора', chicken 'цыпленок; курочка; молодой петушок; курица; курятина' и hen 'курица', green 'зеленый' и blue 'синий; голубой, лазурный; голубоватый' и т. д. Но это не означает, что понятие референции к таким словам не применимо. Характерной чертой языков является то, что они налагают на реальный мир некоторую лексическую «категоризацию» и как бы проводят в различных местах «произвольные» границы. Как мы увидим, в этом заключается одна из причин того, что часто оказывается невозможным установить лексические эквивалентности между разными языками. Тот факт, что «референциальные границы» являются «произвольными» и неопределенными, обычно не приводит к нарушению взаимопонимания, так как «точное» подведение объекта «под» ту или другую лексическую единицу очень редко бывает релевантным; и когда оно оказывается релевантным, мы обращаемся к другим системам идентификации или спецификации. Например, если мы хотим обозначить одно из двух лиц, каждое из которых могло бы быть названо либо словом girl 'девочка', либо словом woman 'женщина', мы можем отличать их друг от друга по имени, по относительному возрасту, по цвету волос, по тому, как они одеты и т. д. Хотя референты слова girl «пересекаются» с референтами слова woman, эти два слова не являются синонимичными; их относительное расположение на возрастной шкале фиксировано, и существует много случаев, когда подходящим для использования словом является лишь одно из них. Проиллюстрированная нами «неточность» референции, вовсе не являясь дефектом языка (как думают некоторые философы), делает язык более эффективным средством общения. Абсолютная «точность» недостижима, так как не существует предела для числа и природы разграничений, которые можно было бы провести между разными объектами; и вряд ли есть какие-либо достоинства в том, чтобы насильственно проводить большее число разграничений, чем это необходимо для имеющихся на сегодняшний день целей.

9.4.2. СМЫСЛ (SENSE)

Теперь мы должны ввести понятие «смысла». Под смыслом слова имеется в виду его место в системе отношений, в которые оно вступает с другими словами в словарном составе языка. Ясно, что, поскольку смысл должен определяться в терминах отношений, которые имеют место между единицами словаря, то он не несет в себе никаких исходных допущений о существовании объектов или свойств за пределами словаря рассматриваемого языка.

Если два элемента могут встречаться в одном и том же контексте, то они обладают значением в этом контексте; и далее, мы можем задаться вопросом о том, какое значение они имеют. Как мы видели, одна часть, или компонент, значения определенных элементов может описываться в терминах их референции. Независимо от того, обладают ли два элемента референцией или нет, мы можем задаться вопросом о том, обладают ли они в контексте, или контекстах, где оба встречаются, одним и тем же значением или нет. Так как одинаковость значения — синонимия — есть отношение, которое имеет место между двумя (или более) словарными единицами, она связана со смыслом, а не с референцией. По причинам, которые нам нет необходимости здесь рассматривать, иногда может оказаться удобным говорить, что две единицы обладают одинаковой референцией, но различаются по смыслу; и, конечно, естественно говорить, что единицы могут быть синонимичными, даже если они лишены референции. Можно предположить, что (для единиц, обладающих референцией) тождественность референции является необходимым, но не достаточным условием синонимии.

Теоретическое рассмотрение синонимии часто носит неадекватный характер из-за двух неоправданных допущений. Первое из них состоит в том, что два элемента не могут быть «абсолютно синонимичными» в одном контексте, если только они не синонимичны во всех контекстах. Данный вывод иногда обосновывают ссылкой на разграничение между «понятийным» и «эмоциональным» значением. Но это разграничение само нуждается в обосновании. Нельзя отрицать, что выбор конкретным говорящим одной единицы, а не другой обусловливается «эмоциональными ассоциациями». Однако это не значит, что «эмоциональные ассоциации» всегда релевантны (даже если они являются общими для всех членов речевого коллектива). И нельзя просто относить к числу предпосылок утверждение, что слова всегда несут в себе «ассоциации», выводимые из их употребления в других контекстах. Поэтому мы отвергнем допущение о том, что слова не могут быть синонимичными в отдельных контекстах, если они не синонимичны во всех контекстах.

Второе допущение, которое часто делается специалистами по семантике, состоит в том, что синонимия есть отношение тождественности, имеющее место между двумя (или более) независимо определяемыми смыслами. Другими словами, вопрос о том, являются ли два слова — а и b — синонимичными, сводится к вопросу о том, обозначают ли а и b одну и ту же сущность, один и тот же их смысл. В рамках того подхода к семантике, который мы намечаем в настоящей книге, не нужно будет постулировать существование независимо определяемых смыслов. Синонимия будет определяться следующим образом: две (или более) единицы синонимичны, если предложения, получающиеся в результате подстановки одной единицы на место другой, обладают одним и тем же значением. Это определение явным образом основывается на априорном понятии «одинаковости значения» для предложений (и высказываний). Мы еще вернемся к этому вопросу. Здесь мы хотим лишь подчеркнуть ту мысль, что отношение синонимии определяется как отношение, имеющее место между лексическими единицами, а не между их смыслами. Синонимия лексических единиц — это часть их смысла. Ту же идею можно сформулировать в более общей форме: то, что мы называем смыслом лексической единицы, представляет собой все множество смысловых отношений (включая синонимию), в которые она вступает с другими единицами в словарном составе языка.

9.4.3. ПАРАДИГМАТИЧЕСКИЕ И СИНТАГМАТИЧЕСКИЕ СМЫСЛОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Помимо синонимии, существует много других смысловых отношений. Например, husband 'муж' и wife 'жена' не синонимичны, но они семантически связаны таким отношением, которое не имеет места между husband и cheese 'сыр' или hydrogen 'водород'; good 'хороший' и bad 'плохой' различны по смыслу, но являются более близкими, чем good и red 'красный' или round 'круглый'; knock 'стучать; ударять', bang 'ударять, стучать; хлопать; грохотать', tap 'легко ударять, стукать' и rap 'слегка ударять; стучать, постукивать' связаны отношением, которое не применимо к словам knock и eat 'есть, кушать' или admire 'восхищаться'. Проиллюстрированные здесь отношения являются парадигматическими (все члены множеств семантически связанных терминов могут встретиться в одном и том же контексте). Слова могут быть также связаны друг с другом синтагматически; ср.: blond 'белокурый' и hair 'волосы', bark 'лаять' и dog 'собака', kick 'ударять ногой, давать пинок, лягать' и foot 'нога' и т. д. (Общие принципы разграничения парадигматических и синтагматических отношений см. в § 2.3.3.) Мы не будем рассматривать здесь вопрос о том, могут ли эти синтагматические и парадигматические отношения (как предлагают некоторые специалисты по семантике) быть определены с точки зрения их «расстояния» от синонимии на шкале одинаковости и различия смысла: подход, альтернативный этому, будет описан в следующей главе. Здесь мы просто делаем допущение, что по крайней мере некоторые области словаря разделяются на лексические системы и что семантическая структура этих систем должна описываться в терминах смысловых отношений, имеющих место между лексическими единицами. Это утверждение рассматривается нами как уточненная формулировка принципа, согласно которому «значение каждой единицы есть функция от места, занимаемого ею в соответствующей системе» (ср. § 2.2.1, где сравниваются русские и английские термины родства).

9.4.4. СЕМАНТИЧЕСКИЕ ПОЛЯ *

В последние годы проведена большая работа по исследованию лексических систем в словарном составе различных языков, особенно применительно к таким полям (или областям), как родство, цвет, флора и фауна, вес и меры, воинские звания, моральные и эстетические оценки, а также различные виды знания, умения и понимания. Полученные результаты еще раз продемонстрировали ценность структурного подхода к семантике и подтвердили предсказания таких ученых, как Гумбольдт, Соссюр и Сепир, относительно того, что словари разных языков (по крайней мере, в определенных полях) не изоморфны, что существуют семантические разграничения, проводимые в одном языке и не проводимые в другом; более того, что категоризация конкретных полей разными языками может проводиться различным образом. Выражая этот факт в соссюровских терминах, говорят, что каждый язык налагает специфическую форму на априорную недифференцированную субстанцию плана содержания (ср. § 2.2.2 и § 2.2.3). Для иллюстрации этого понятия можно взять (в качестве субстанции) поле цвета и посмотреть, как это понятие трактуется, или «оформляется», в английском языке.

9.4.5. ЦВЕТООБОЗНАЧЕНИЯ *

Для простоты мы рассмотрим прежде всего только ту часть поля, которая покрывается словами red 'красный', orange 'оранжевый', yellow 'желтый', green 'зеленый' и blue 'синий; голубой, лазурный; голубоватый'. Каждый из этих терминов с референци-альной точки зрения является неточным, но их относительное положение в этой лексической системе фиксировано (и в целом они покрывают большую часть видимого спектра): orange находится между red и yellow, yellow — между orange и green и т. д. Смысл каждого из этих слов включает указание на то, что они принадлежат данной конкретной лексической системе английского языка и что в этой системе они находятся друг с другом в отношениях смежности (или, возможно, более точно, «нахождения между»). Может показаться, что понятие смысла является здесь излишним и что для описания их значения вполне достаточно было бы учесть референцию каждого из цветообозначений. Рассмотрим, однако, условия, при которых человек может узнать (или можно считать, что он знает) референцию этих слов. Ребенок, овладевающий английским языком, не может овладеть сначала референцией слова green, а затем, поочередно, референцией слова blue или yellow, так, чтобы в конкретный момент времени можно было бы сказать, что он знает референцию одного слова, но не знает референцию другого. (Конечно, при помощи остенсивного способа определения он мог бы узнать, что слово green соотносится с цветом травы или листьев какого-то конкретного дерева или с цветом одного из платьев его матери: но ведь референция слова green шире, чем любой конкретный случай его употребления, и знание его референции включает также знание границ этой референции.) Следует предположить, что на протяжении определенного периода времени ребенок постепенно узнает позицию слова green относительно слов blue и yellow, а слова yellow — относительно слов green и orange и т. д. до тех пор, пока он не узнает позиций каждого цветообозначения относительно его соседа в данной лексической системе и приблизительного прохождения границ той области в континууме данного поля, которая покрывается каждым словом. Его знание значения цветовых терминов необходимо включает в себя, таким образом, и знание как их смысла, так и их референции.

Поле, покрываемое рассмотренными выше пятью цветообозначениями, можно представить себе как недифференцированную (перцептуальную или физическую) субстанцию, на которую английский язык налагает некоторую конкретную форму путем проведения в определенных местах границ, а к полученным таким образом пяти областям применяет определенную лексическую классификацию (называя их словами red, orange, yellow, green и blue). Часто отмечается, что другие языки налагают другую форму на эту субстанцию, то есть признают в ней другое число областей и проводят границы в других местах. О приведенном выше примере можно сказать, что русские слова синий и голубой вместе покрывают приблизительно ту же область, что и английское слово blue; обозначая особые, хотя и смежные цвета и занимая в системе равноправное положение со словами зеленый и желтый, они не должны рассматриваться как слова, которые обозначают различные оттенки одного цвета подобно тому, как crimson 'малиновый' и scarlet 'алый; багровый' вместе с другими словами подразделяют область, покрываемую словом red в английском языке (ср. § 2.2.3).

Отношение между цветовыми терминами и их значением нельзя представлять себе так прямолинейно, как мы это до сих пор делали. Различие в референции слов red, orange, yellow, green и blue может быть описано в терминах варьирования тона (отражения света с разной длиной волны). Физики различают еще две другие переменные при анализе цвета: светлость, или яркость (отражение большего или меньшего количества света), и насыщенность (степень свободы от примеси белого цвета). Цветовые области, обозначаемые в английском языке словами black 'черный', grey 'серый' и white 'белый', различаются главным образом по светлости, но референция некоторых других широко употребительных цветообозначений должна задаваться с учетом всех трех измерений, по которым может варьироваться цвет, например: brown 'коричневый' соотносится с цветовым диапазоном, который располагается по тону между red 'красный' и yellow 'желтый', обладает относительно низкой светлостью и насыщенностью; pink 'розовый' соотносится с цветом, который по тону является красноватым, обладает довольно высокой светлостью и весьма низкой насыщенностью. Анализ этих фактов может натолкнуть на мысль, что субстанция тля цвета является трехмерным (физическим или перцептуальным) континуумом.

Но и это утверждение представляется чересчур упрощенным. Дело не только в том, что языки различаются по относительному весу, который они придают измерениям — тону, светлости и насыщенности — в организации своих систем цветообозначений (например, для латинского и греческого языков, видимо, важнее была светлость, чем тон); существуют языки, в которых цветовые разграничения проводятся на основе совершенно иных принципов. В своем классическом исследовании на эту тему Конклин показал, что четыре главных «цветообозначения» языка ханун'oо (языка, бытующего на Филиппинах) связаны с освещенностью (включающей обычно белый цвет и легкие оттенки других «английских цветов»), темнотой (включающей английские черный, фиолетовый, синий, темно-зеленый и темные оттенки других цветов), «влажностью» (обычно связанной со светло-зеленым, желтым и светло-коричневым и т. д.) и «сухостью» (обычно связанной с темно-бордовым, красным, оранжевым и т. д.). То, что разграничение между «влажностью» и «сухостью» не сводится просто к тону («зеленый» vs. «красный»: именно это разграничение может броситься в глаза, если основываться на самых частых английских переводах двух рассматриваемых терминов), становится ясным из того факта, что «блестящая, влажная, коричневая часть свежесрезанного бамбука» описывается словом, которое обычно употребляется для светло-зеленого цвета, и т. д. Конклин приходит к выводу, что «цвет, в точном смысле этого слова, для западноевропейских языков не является универсальным понятием»; что противопоставления, в терминах которых определяется субстанция цвета в различных языках, могут зависеть в первую очередь от связи лексических единиц с теми свойствами объектов в естественном окружении человека, которые важны для данной культуры. Что касается языка ханунбо, то система его определений, видимо, отталкивается от типичного вида свежих, молодых («влажных», «сочных») растений. В связи с этим стоит заметить, что словари английского языка часто определяют основные цветообозначения относительно типичных свойств окружающей человека среды (например, в словаре может быть сказано, что blue соотносится с цветом ясного неба, red — с цветом крови и т. д.).