Введение в теоретическую лингвистику
Шрифт:
9.4.6. СЕМАНТИЧЕСКАЯ «ОТНОСИТЕЛЬНОСТЬ» *
Поле цвета было рассмотрено нами довольно подробно потому, что оно очень часто используется в качестве примера для демонстрации того, как одна и та же субстанция может иметь различную форму, налагаемую на нее различными языками. Теперь мы знаем, что даже в случае цветообозначения у нас есть все основания сомневаться в возможности априорного постулирования тождественности «субстанции содержания». Описанные Конклином категории «цвета» в ханун'oо должны, естественно, натолкнуть нас на мысль, что релевантными для языка определениями субстанции цвета вряд ли всегда нужно считать именно те измерения, которые избираются в качестве основных естественными науками. Отсюда следует общий вывод о том, что язык конкретного общества является составной частью его культуры и что лексические разграничения, проводимые каждым языком, обычно отражают важные (с точки зрения этой культуры) свойства объектов, установлений и видов деятельности того общества, в котором функционирует язык. Этот вывод находит подтверждение в целом ряде недавних исследований различных полей в словарном составе разных языков. Ввиду того что
Даже если допустить, что разные общества живут в «особых мирах» (а мы скоро вернемся к этому вопросу), все равно можно утверждать, что каждый язык налагает некоторую конкретную форму на субстанцию того «мира», в котором он функционирует. В определенной степени это верно (как мы видели, например, в случае цветообозначений). Важно, однако, отдавать себе отчет в том, что лексические системы вовсе не обязаны строиться на базе заранее заданной «лежащей в их основе» субстанции. Пусть, например, слова honesty 'честность, правдивость, искренность, прямодушие, целомудрие, добродетель, порядочность', sincerity 'искренность, чистосердечие, прямота, честность', chastity 'целомудрие, девственность, непорочность, чистота, добродетельность, строгость, простота, скромность, сдержанность, воздержание, воздержанность', fidelity 'верность, преданность, лояльность, точность, правильность' и т. д. попадают в одну лексическую систему со словом virtue 'добродетель, нравственность, целомудрие, хорошее качество, положительная черта, достоинство'. Структура этой системы может быть описана в терминах смысловых отношений, имеющих место между ее членами. С этой точки зрения, вопрос о том, наблюдаются ли какие-то «субстанциальные» корреляции между лексическими единицами и поддающимися выделению чертами характера или моделями поведения, является несущественным. Если подобные корреляции наблюдаются, то они будут описываться в терминах референции, а не смысла. Коротко говоря, применимость понятия субстанции в семантике определяется тем же самым постулатом «существования», что и понятие референции (ср. § 9.4.1).
Утверждение о том, что «миры, в которых живут разные общества, суть особые миры», часто трактуют как прокламацию лингвистического «детерминизма». Считал ли Сепир (или Гумбольдт до него и Уорф после него), что наша категоризация мира всецело определяется структурой нашего родного языка, — этот вопрос мы здесь обсуждать не будем. Большинство ученых сходится в том, что лингвистический детерминизм, понимаемый в этом сильном смысле, является несостоятельной гипотезой. Однако принятый выше взгляд, согласно которому языки отражают в своем словаре разграничения, важные с точки зрения культуры тех обществ, в которых они функционируют, отчасти склоняет нас к позиции лингвистической и культурной «относительности». Поэтому мы должны подчеркнуть тот неоспоримый факт, что постижение структуры лексических систем в языках, отличных от нашего родного, необходимо и вполне возможно как при усвоении их с практическими целями, так и при исследовании их словарного состава. Именно от этого зависит, очевидно, возможность перевода с одного языка на другой.
9.4.7. СОВПАДЕНИЕ КУЛЬТУР
Культуры (в том смысле, в каком этот термин используется антропологами и социологами) не находятся во взаимнооднозначном соответствии с языками. Например, многие из установлений, обычаев, предметов одежды, мебели, пищи и т. д., имеющие место во Франции и в Германии, мы наблюдаем также в Англии; другие же оказываются характерными для отдельных стран либо для определенных областей или социальных классов одной страны. (Отношение между языком и культурой является, конечно, гораздо более сложным, чем следует из этого упрощенного изложения: политические границы не совпадают с языковыми границами, даже если мы без доказательства сочтем в какой-то мере правомерным понятие унифицированного речевого коллектива; культурные сходства могут быть обнаружены между различными социальными группами в разных странах и т. д.). В общем же случае можно утверждать, что между любыми двумя обществами будет наблюдаться большая или меньшая степень совпадения культур; и может оказаться, что определенные черты будут наличествовать в культуре всех обществ. Практический опыт изучения иностранных языков (в тех нормальных условиях, в которых эти языки используются) говорит о том, что мы быстро отождествляем те или иные объекты, ситуации и признаки при совпадении культур и без труда выучиваем применяемые к ним слова и выражения. Значения же других слов и выражений усваиваются с меньшей легкостью, и их правильное употребление приходит, если оно вообще приходит, лишь в результате длительной разговорной практики. Теоретическая интерпретация этих фактов нашего опыта может быть такова: вход в семантическую структуру другого языка открывается из области совпадения культур; и как только мы однажды разорвали этот круг значений, отождествив единицы в этой области (ср. § 9.4.7, о неизбежном «круговом» характере семантики), мы можем постепенно совершенствовать и уточнять наше знание остальной части словаря изнутри, путем усвоения референции лексических единиц и смысловых отношений, связывающих единицы в контекстах их употребления. Истинный билингвизм предполагает усвоение двух культур.
9.4.8. «ПРИМЕНЕНИЕ»
Если единицы разных языков могут быть поставлены в соответствие друг другу на основе отождествления общих признаков и ситуаций двух культур, мы можем сказать, что эти единицы имеют одинаковое применение. Причина использования этого термина вместо термина «референция» связана с двумя соображениями. Прежде всего, предлагаемый термин обозначает
отношение, имеющее место между ситуациями и выражениями, которые в этих ситуациях встречаются (например, отношение между Excuse me 'Извините меня', Thank you 'Спасибо' и т. д. и различными характерными ситуациями, в которых эти высказывания встречаются); это, очевидно, не отношение референции. Во-вторых, необходимо также учесть семантическое отождествление лексических единиц, не имеющих референции; желательно говорить, например, что английское слово sin 'грех' и французское слово p'ech'e имеют одинаковое применение, хотя установить этот факт с референциальной точки зрения могло бы оказаться весьма затруднительным или даже невозможным делом. Вполне может случиться, что вторая из этих причин для введения понятия «применения» отпадет после построения исчерпывающей и удовлетворительной теории культуры. В настоящее время трактовка применения, подобно процессу перевода, весьма основательно зависит от интуиции двуязычных говорящих. Это не означает, что данное понятие не имеет никакого объективного содержания, ибо двуязычные говорящие обычно соглашаются между собой по поводу применения большинства слов и выражений в языках, которыми они пользуются.В этом разделе ничего не было сказано о том, как устанавливаются парадигматические и синтагматические смысловые отношения. Прежде чем обратиться к этому вопросу, мы должны рассмотреть возможность распространения понятий референции и смысла также и на грамматические единицы.
9.5. «ЛЕКСИЧЕСКОЕ» ЗНАЧЕНИЕ И «ГРАММАТИЧЕСКОЕ» ЗНАЧЕНИЕ
9.5.1. «СТРУКТУРНЫЕ ЗНАЧЕНИЯ» *
Рассматривая вопрос о «грамматических категориях», мы ссылались на традиционную, «аристотелевскую» точку зрения, согласно которой только главные части речи (существительные, глаголы, «прилагательные» и наречия) являются «значимыми» в полном смысле этого термина (они «обозначают» «понятия», которые составляют «содержание» рассуждения («matter» of discourse)), а остальные части речи участвуют в образовании совокупного значения предложений, налагая на «содержание» рассуждения определенную грамматическую «форму» (ср. § 7.1.3). Удивительно похожие взгляды отстаивают и многие оппоненты традиционной грамматики.
Например, Фриз разграничивает «лексические» и «структурные» значения, и это противопоставление точно отражает «аристотелевское» разграничение «материального» и «формального» значений. Главные части речи имеют «лексическое» значение; и оно дается в словаре, который связан с определенной грамматикой. Напротив, различие между субъектом и объектом в предложении, оппозиции по определенности, времени и числу, а также различие между утверждениями, вопросами и просьбами — все эти различия относятся к «структурным значениям». («Совокупное лингвистическое значение любого высказывания состоит из лексических значений отдельных слов плюс такие структурные значения... Грамматику языка составляют средства сигнализации структурных значений».)
Понятие «структурного значения» у Фриза включает по крайней мере три различных вида семантической функции; другие лингвисты в том же самом смысле употребляют термин «грамматическое значение» (противопоставленное «лексическому значению»). Три упомянутых вида «значения» таковы: (1) «значение» грамматических единиц (обычно служебные части речи и вторичные грамматические категории); (2) «значение» таких грамматических «функций», как «субъект», «объект» или «модификатор»; (3) «значение», связанное с такими понятиями, как «повествовательное», «вопросительное» или «повелительное», при классификации различных типов предложений. Эти виды «грамматического значения» важно различать, и мы их поочередно рассмотрим ниже.
9.5.2. ЛЕКСИЧЕСКИЕ И ГРАММАТИЧЕСКИЕ ЕДИНИЦЫ *
Для разграничения грамматических и лексических единиц предлагались различные критерии. Наиболее удовлетворительный из них (и единственный, который мы здесь упомянем) был сформулирован Мартине, Холлидеем и другими в терминах парадигматической оппозиции в пределах либо закрытых, либо открытых множеств альтернатив. Закрытое множество единиц — это множество с фиксированным и обычно небольшим числом членов, например множество личных местоимений, времен, родов и т. д. Открытое множество — это множество с неограниченным, неопределенно большим числом членов, например класс существительных или глаголов в языке. Используя это разграничение, мы можем сказать, что грамматические единицы принадлежат к закрытым множествам, а лексические единицы — к открытым множествам. Это определение соответствует традиционному разграничению между знаменательными частями речи, с одной стороны, и служебными частями речи и вторичными грамматическими категориями — с другой. В отличие от некоторых других предлагавшихся определений, оно не привязано к языкам одного морфологического «типа» (например, к «флективным» языкам; ср. § 5.3.6). Будем пока считать, что данное определение является верным и что (на базе разграничения между закрытыми и открытыми множествами) все элементы, вводимые в глубинную структуру предложений, можно классифицировать на «грамматические» и «лексические». Теперь возникает вопрос, существует ли в принципе какое-либо различие между значением грамматических и лексических единиц.
Во-первых, заметим, что лексические единицы, согласно традиционному взгляду, обладают как «лексическим», так и «грамматическим» значением (как «материальным», так и «формальным» значением; ср. §9.5.1). Пользуясь терминологией схоластической, «спекулятивной» грамматики, можно сказать, что конкретная лексическая единица, например cow 'корова', не просто «обозначает» некоторое конкретное «понятие» (в этом состоит «материальное», или «лексическое», значение рассматриваемой единицы), но при этом реализует определенный «способ обозначения» явлений в виде, например, «субстанций», «качеств», «действий» и т. д. (ср. § 1.2.7 и § 7.1.1). Хотя теперь лингвисты редко изъясняются с помощью этих терминов, указанная общая концепция различия между «лексическим» и «грамматическим» значением лексических единиц все еще в ходу. Более того, она представляется в определенной степени обоснованной.