Выбор Донбасса
Шрифт:
Помолчали. Девушка показала на пакеты:
— Здесь гречка, пол-литра масла, перловка. Что-то еще бабушка положила. Я не знаю. Нам-то оно ни к чему, если прорвемся, голодными не останемся, а если не выйдет, будем к вам кушать ходить.
Господи, да она и шутит еще!
— Что вы надумали! — проворчал Егоров. — Как пройдете, эти ж (он кивнул головой в сторону улицы) — не пропустят!
— По темному пойдем, главное — по-над центральной улицей аккуратно пройти, чтобы мину не поймать. И до «камня» быстренько успеть, а там нас ополченцы и спасатели вывезут. В райцентре место для беженцев
— Откуда ты все это знаешь?
— Соседей наших вчера встретила, они, оказывается, связь поймали, со своими из райцентра давеча говорили. Те им все рассказали.
— Ох, опасно же!
— Да не опасней, чем здесь, дедушка! — горячилась девушка.
Старик кивнул. За истекшие полгода он о действиях украинских военных в селе прознал немало. И про то, что центральную улицу они заминировали, а никого из местных не предупредили и люди погибли. И про то, что если видят — дом подходит для обороны, выгоняют жителей, загоняют свою технику. Сам слыхал, как один военный другому бахвалился, мол, на квартиру уже заработал, теперь на машину зарабатывает.
Еще с полгода назад шел он по улице и видел, как прицепились пьяные «нацики» к Александровне, что хлеб домой несла. Что она там им сказала, Егоров не расслышал, но отлично видел, как один молодой пустил очередь Александровне под ноги. Женщина с испугу на спину упала, а пьянь громко ржала, глядя на нее.
Он-то, дурак старый, возьми да и подойди к ним. Попытался было мозги вставить, да заслышав «Мы вас, сепаров сраных, еще в Россию отправим!», понял — говорить там не с кем. Подошел к Александровне, кое-как помог ей на ноги встать. На том все и закончилось. Спасибо, что не пристрелили тогда обоих.
Знал Егоров обо всем. Знал и молчал. Потому что рухнуло в одночасье все, что казалось таким конкретным, очевидным.
— А вы знаете как людей из соседнего, «эленеровского» поселка украинцы на блок–посту встречают, когда те приезжают на фабрику на смену? — продолжала тем временем Настя. — «Пропустите, смертники едут!» говорят. Нет сил больше здесь сидеть, будем уходить. Дедушка, пойдемте с нами?
— И что вы, на улицу не можете реже выходить? — ворчливо спросил Егоров.
— Так не бабушку же на улицу выпускать, дедушка! А мне тут одна тварь проходу не дает. Слова всякие говорит, одной на улице показаться страшно! Так что уходить нам нужно.
Старик отчетливо понимал: зовут его просто потому, что иначе нельзя. Не по-людски это. Понимал и то, что для них он будет балластом. Поэтому жестко рубанул:
— Нет. Нет, и не зовите! Куда мне, с клюкой-то? Да я сто метров час идти буду. Выбирайтесь уже сами. Я здесь останусь…
Она обняла старика и собралась было выходить.
— А, дедушка, я ж вам забыла сказать: в райцентре Генку вашего видели!
Генкой сына их звали, который еще четыре года назад в Тюмень на заработки уехал. Как война началась, связь с ним прервалась.
— Точно Генка? — не веря, уточнил Егоров.
— Точно! В этой форме ополченской. С «калашом» таким громадным. Все, дедушка, надо мне бежать, а то бабушка там с ума сойдет.
И ушла. Захрустел снег во дворе.
* * *
По мыслям старика,
соседи уже к «камню» должны были выйти, когда в той стороне раздалось несколько десятков одиночных выстрелов. Потом все затихло. Ближе к ночи в стороне «камня» рвалось и гремело что-то серьезное. В перерывах слышались автоматные очереди. Потом наступила тишина.Егоров понял, что никто уже не придет. Печка догорела еще часа три назад, в хате ощутимо похолодало. Он затащил свое тело на кровать. Укутался одеялом, а сверху — двумя тулупами.
И осознал, что остался совсем один.
* * *
«И что — так и будешь валяться?!»
Он вырвался из старческих неясных сновидений, отбросил с лица тулуп, вгляделся в темноту.
Тишина. Только тикали «ходики», что достались ему от отца. Старик «ходики» берег. От того и никогда часы не опаздывали, не останавливались. Когда знакомые хвастались техническими новинками, Егоров про свои «ходики» напоминал.
— Царя пережили, Союз пережили и меня переживут! — добавлял он.
Он отчаянно напрягал слух. Но на улице было тихо. И в доме.
— Кто здесь?! — прошептал он.
«И что — так и будешь валяться?!» — повторила жена.
— О, Господи! Ты ж перепугала меня! — воскликнул старик.
«А как до тебя добудиться? Ты ж скоро с кровати слезать перестанешь…», — веско аргументировала та.
— Ох, да что ты несешь?! Вот, посплю маленько, а там печку растоплю…
«И что дальше? Соседей нет, улица пустая, кто поможет?»
— До весны продержусь!
«Не продержишься! Давай, собирайся! Уходить тебе нужно!»
— Куда?!
«В райцентр пойдешь. Слыхал, что девчонка говорила?»
— Да как я туда сам доберусь? Я ж из села даже не выйду!
«Захочешь — выйдешь!»
Старик окончательно проснулся. Тот факт, что жена вернулась, конечно, хорошо. Но то, ЧТО она говорила…
А с другой стороны, каковы, действительно шансы, что он до весны протянет? И права жена — помощи ждать не от кого. Всем сейчас хреново, в положение каждого не войдешь, самим о себе думать надо…
Он начал натягивать брюки.
«Спортивные сперва надень! На улице мороз — под 15 градусов», — осадила жена.
Старик вздохнул. А потом… улыбнулся: все-таки хорошо, когда она рядом!
«Тулуп не надевай, тяжелый он. Сперва рубашку, потом два свитера, сверху — ватник».
— Да понял я! Просто в темноте сложно наряжаться, — проворчал старик.
«Понял он, гляди ж ты! А документы?!»
Старик залез в сервант, там, в шкатулке лежали все документы.
— А что брать-то? — спросил он.
«Да ты ж все знаешь! Чего спрашиваешь?»
— Советуюсь я!
«Паспорт возьми и пенсионное».
— А пенсионное-то зачем? Мне что — «эленер» пенсию платить станет?
«Станет — не станет, потом узнаешь, а все равно возьми! И еще — в пакете соседском буханка хлеба есть и шмат сала. Сделай себе пару бутербродов».
Все так и было. Он засунул бутерброды во внутренний карман ватника. Напоследок натянул валенки. Потом подошел к ходикам и взвел гири. Взял стоящую в углу, у выхода, клюку, служившую ему верой и правдой третью зиму. Осторожно, стараясь не заскрипеть, открыл входную дверь.