Выбраковка
Шрифт:
Развернуться им удалось нескоро. В первую очередь мешал Гусев, который отказывался включать спецсигнал и кидаться эдаким маленьким, но злым бульдозером через двойную осевую, когда не было служебной надобности для таких асоциальных маневров. Из-за его щепетильности «двадцать седьмая» сделала несколько лишних километров. Вернувшись к нужному перекрестку, Валюшок не удержался и нарушил – свернул направо под перечеркнутую стрелку на знаке. От бдительного ока мента, тосковавшего в «стакане» посреди Рублевки, машину удачно заслонил длинный автобус.
– …и потом еще раз направо, – подсказал Гусев. – Знаешь, Леха, а я ведь редкостный тормоз. Я нам пропуск не заказал. Как-то не догадался.
– Так у нас же «вездеход»! – удивился Валюшок.
– Ага. Только эта вездеходность кончается
«Двадцать седьмая» проехала по узкому коридору с металлическими отсекателями и затормозила у шлагбаума на въезде в ЦКБ. К машине тут же подошел «вратарь» – молодой парень с полосатым жезлом, в распахнутой телогрейке, накинутой поверх невнятного мундира. Присмотрелся к номерам, оглянулся на будку КПП, из которой таращились замшелые деды в фуражках, и сделал Валюшку знак рукой: отвали.
– Совсем охамели, – заключил Гусев и полез из машины. – Раньше хоть спрашивали, кто такой… Ты не дергайся, ладно?
Валюшок закурил и приготовился не дергаться. Гусев с «вратарем» завели беседу, причем «вратарь» изо всех сил пыжился и расправлял плечи. Из КПП выполз дедуля лет семидесяти и вознамерился было «вратарю» помочь, но тут Валюшок уловил характерное движение Гусева: тот взялся рукой за лацкан и слегка им взмахнул. После чего дед мигом убрался на место, а «вратарь» присмирел. Даже тут значок АСБ исправно работал. Но пускать Гусева на свою территорию охрана не хотела. Она уже не наглела, как раньше, однако все равно до упора качала права. Валюшок курил и ждал, когда на свет появится самый убедительный аргумент Гусева – «беретта». Ему было очень интересно, хватит ли у ведущего дури прорваться, угрожая оружием, на такой серьезный объект, как знаменитая «Кремлевка».
Но Гусев, похоже, не хотел лишнего шума. Он зашел на КПП и теперь разговаривал с дедулями. «Вратарь» сверлил недобрым взглядом машину выбраковщиков и конкретно Валюшка.
Сзади подъехал фургон «скорой» – не какая-нибудь «Газель» задрипанная, а «Шевроле». Громадная махина нависла над «двадцать седьмой» и нетерпеливо гуднула. «Вратарь» снова попытался мановением руки сдвинуть Валюшка с места, но тот сделал вид, что его эти жесты не касаются. И на всякий случай высвободил игольник.
«Скорая» гудела, Валюшок курил. Из будки выскочил разъяренный Гусев и нечто такое бросил на ходу в адрес «вратаря», что тот весь покрылся красными пятнами. Шлагбаум пошел вверх. Гусев запрыгнул на место и хлопнул дверью так, что едва не развалил машину.
– Вперед! – скомандовал он. – Ну, с-суки! Режимный объект, видите ли! Закон им, понимаешь ли, не писан! Ладно, гады, я вернусь! Узнаете у меня, что такое стоять на боевом посту… Ваш пост окажется в зоне боевых действий! Тогда поглядим, у кого есть полномочия, а у кого их нет… Прости, Леха. Разозлили – дальше некуда.
– Я все ждал, когда ты ствол достанешь, – поддакнул Валюшок.
– Сегодня нельзя, – вздохнул Гусев. – Дело сорвется. Ой, ну и блядство! Ты представляешь, там на КПП парень какой-то на стенку лезет, орет: «Пустите, у меня жена в гинекологии загибается!». А они ему: «Дни посещения четверг и суббота [3] , телефон на стене висит»…
3
Администрация Центральной Клинической Больницы усматривает в данном эпизоде вопиющую неточность. По просьбе администрации сообщаем: дни посещения в ЦКБ – четверг, суббота и воскресенье (прим. ОМЭКС).
«Двадцать седьмая» катилась по небрежно убранной аллее. Заметно было, что дворники здесь тоже «режимные» и перетруждаться не любят. А городских мусорщиков с их «полотерами» сюда, конечно, не пустили бы ни за что. Анкетой ребята не вышли для такого ответственного дела, как подобрать опавшую листву и вымыть асфальт.
– К первому корпусу сверни на минутку, – попросил Гусев. – Направо. Нужно слегка подстраховаться, оформить как-то наш визит. Я быстро. А ты вот чего… Запаркуйся вон там, на вертолетной площадке.
Во избежание ненужного шухера. Здесь, видишь ли, простолюдинам стоять нельзя. Сюда литвиновский членовоз подъезжает. Через два дня на третий… У них это называется «на подкачку». Мать-перемать, заработали еще одного Ельцина себе на голову! Из самых лучших побуждений. Знал бы, чем все это обернется – сбежал бы в Африку, ей-Богу!С этими словами он вышел из машины и быстрым шагом направился к боковому входу в корпус. Валюшок послушно дал задний ход. Очень своевременно: к «двадцать седьмой» уже скакал очередной дедушка в фуражке. «Господи, откуда их столько?! – подумал Валюшок. – Прямо заповедник отставных гэбэшников. Хотя чего это я – у нас все правительство из таких. Разве что лица поумнее. А Председатель, значит, совсем плох… Интересно».
Гусев пропадал в корпусе минут пятнадцать. Вернулся он с напряженным лицом, нещадно жуя двадцатую, наверное, за день сигарету.
– Понеслись в КФН, – сказал он. – Теперь главное – скорость.
– Куда? – переспросил Валюшок.
– Я покажу. В Корпус Функциональной Неврологии. Так у сильных мира сего называются психушки. Дабы лишний раз не травмировать их слабую психику.
– Ты здесь прямо как дома, – заметил Валюшок, выруливая со стоянки.
– Бывал, – коротко сообщил Гусев.
К длинному зданию КФН они подъехали с тыла.
– Видишь двери? – спросил Гусев. – Это «номера». Палаты в несколько комнат с отдельным входом. Чтобы нельзя было проследить, кого именно привезли. В курсе только медперсонал. Давай к служебному. Ага. Теперь слушай инструкцию тире нотацию. Готов?
Валюшок молча кивнул.
– Мы с тобой, дружище, залезли прямо в сердце гадюшника, который управляет нашей великой многострадальной Родиной, – сказал Гусев. – Извини, что втянул. Придется немного потерпеть. Главное, сиди тихо и не поддавайся на провокации. Если подойдут бугаи в костюмах с галстуками и спросят, кто ты такой – временно смири гордыню. Ты привез своего шефа Гусева Павла Александровича. У Гусева вроде бы тут назначена консультация. Если спросят, какой еще Гусев, скажи: ТОТ САМЫЙ. Сурово так скажи, со значением. А больше им знать ничего не положено. Начнут возбухать… Да не начнут. В крайнем случае вспомни, чему тебя учили на подготовительном. Эта машина – имущество АСБ и кусочек территории АСБ. Постарайся, чтобы тебя поняли.
– Я буду стараться, – пообещал Валюшок не слишком уверенно. – Слушай, Пэ… Все-таки, я узнаю когда-нибудь, с кем именно работаю в паре? А?
– Да я сам толком не разобрался… – ответил Гусев и в очередной раз ушел, бросив Валюшка на растерзание обстоятельствам и раздумьям.
Главврач КФН профессор Крумов терпеть не мог посторонних на своей территории. Особенно Мирза Мирзоевич зверел, когда эти посторонние носили оружие и просиживали штаны у дверей «номеров», охраняя вельможных пациентов. Будучи просто молодым подающим надежды психиатром, Крумов уже на таких «посетителей» гавкал. А когда подлечил кое-кого из кремлевских бонз и занял место, отвечающее своим талантам, – нажал на все педали и добился-таки, чтобы в корпусе воцарились тишь и благодать. Теперь эти замашки горного князя играли Гусеву на руку: он был почти уверен, что палата Белова не охраняется. А сам-то Гусев для Мирзоевича чужим не был. Четверть века назад Крумов его фактически спас, вытянул осиротевшего и лишившегося половины лица мальчишку из такой депрессии, за которой могло последовать что угодно, в том числе и смерть.
– А вот и он! – обрадовался гостю Крумов. – Здорово, бычий хер!
Это у профессора была такая манера приветствовать близких людей мужского пола.
– Он самый, – признал Гусев. – Ну, как поживает наша лучшая в мире карательная психиатрия?
– Если бы карательная, дорогой ты мой! Если бы…
– Васильич звонил вам?
– Звонил, дорогой мой, звонил… – Крумов выдвинул ящик стола, добыл оттуда пару стаканчиков и початую фляжку коньяка. Смотрел он в это время на Гусева, и тот чувствовал, как опытный взгляд будто бы сдирает с него шелуху в поисках малейшей патологии. Не обследовать людей профессор уже не мог. Это у него было машинальное.