Высота в милю

Он кивает, не отрывая взгляда от пола.

— Так что спасибо тебе, папа.

Он быстро вытирает глаза мозолистыми кончиками пальцев.

Наконец, отец поднимает на меня взгляд.

— Я знаю, что не был для тебя тем же отцом, каким был до ее ухода, но я старался. Я действительно старался, Эван.

— Я знаю.

— Мне было по-своему больно, но в то же время я чувствовал себя виноватым, что меня было недостаточно, чтобы заставить твою мать остаться. Из-за меня она оставила тебя, поэтому иногда было трудно быть дома и видеть тебя. Я думал, что ты меня ненавидишь, и я ни капли тебя не винил.

Черт, теперь мои глаза горят.

— Я никогда не ненавидел тебя, папа. Ты был нужен мне тогда, и я все еще нуждаюсь в тебе сейчас.

Суровый и иногда холодный мужчина смотрит на меня с другой стороны стола, выражение его лица становиться мягким, а мужественные стены рушатся, когда в его глазах появляются слезы.

— Я люблю тебя, папа.

Эти слова кажутся правильными, нужными и давно назревшими, когда они слетают с моего языка. Я не говорил их ему двенадцать лет. Не говорил их многим людям за последние двенадцать лет, и физическое облегчение, которое, как я наблюдаю, испытывает этот человек, заставляет меня расстраиваться, что я не говорил этого все это время.

— Я тоже люблю тебя, Эван, — он быстро кивает головой, пытаясь взять себя в руки.

Обойдя стол, я крепко обнимаю отца, и он обнимает меня точно так же.

— Прости, что не мог сказать этого раньше.

— Иногда это страшно. Я знаю. — Его голос мягкий и понимающий.

Мы обнимаемся еще немного, прежде чем наконец отпускаем друг друга.

— Я долгое время боялся позволить кому-либо любить меня, — продолжает мой отец. — И боялся полюбить кого-то еще.

— Ты все еще боишься?

Он качает головой.

— Уже нет.

Я продолжаю смотреть на него подозрительным взглядом.

— Что? Не смотри на меня так.

— Папа, у тебя есть девушка? — поддразниваю я.

Он пожимает плечами.

— Может быть.

— Что? — У меня вырывается недоверчивый смешок. — Почему ты ничего не сказал?

— Это все в новинку для меня. Типа того. Она была мне хорошим другом много лет, и долго ждала, когда я буду готов впустить кого-то еще в свою жизнь. Прямо перед Рождеством я перестал быть идиотом.

Гордая улыбка скользит по моим губам.

— Могу ли я познакомится с ней?

— Я бы очень этого хотел.

Все прежнее напряжение, витавшее в воздухе, давно исчезло, когда я беру свой кий и снова готовлюсь к удару

— Итак, есть ли причина, по которой тебе нужно было прийти сюда и завести этот разговор за день до самой важной игры в твоей жизни?

Я делаю свой удар, не закатив ни одного шара, и жду, когда отец сделает свой ход, но он не делает этого. Он продолжает смотреть на меня, ожидая моего ответа.

Между нами повисает долгая пауза.

— Почему ты не последовал за мамой, когда она ушла?

— Потому что некоторые люди не стоят того, чтобы за ними следовать.

Я киваю в знак понимания.

— А за некоторыми людьми стоит идти на край земли.

Не отрываю горящих глаз от стола передо мной, эмоции атакуют каждое из моих чувств, стремясь вырваться наружу.

— Есть ли у тебя кто-то, за кем стоит идти? — мягко спрашивает отец.

Я резко выдыхаю.

— Да. Думаю, есть.

— Ты любишь ее?

Я киваю, не в силах говорить.

— Тогда не отпускай ее, Эван. Я знаю, что любить кого-то страшно, а позволить кому-то любить тебя, особенно после всего, через что мы прошли, еще страшнее. Но я обещаю тебе, что с правильным человеком это того стоит.

Страшно доверять кому-то, что он не оставит меня опустошённым после того, как отдам ему всего себя. Но, несмотря на то, что я никогда не говорил Стиви, как сильно люблю ее, я все так же опустошен и так же напуган ее отсутствием.

— Все эти годы я играл плохого парня, которого фанаты любят ненавидеть, и мне это нравилось, потому что я знал, что они ненавидят выдуманную версию меня. Я не хотел давать кому-либо возможность ненавидеть себя настоящего, но это также мешало мне позволить кому-либо полюбить себя настоящего. Но думаю, что кое-кто полюбил настоящего меня, и я, возможно, потерял ее.

— Ты сказал ей, что любишь ее?

Я виновато качаю головой.

— Тогда, думаю, пришло время ей узнать.

Между нами повисает тишина.

— Папа, я не знаю, где буду играть после этого сезона. Ни одна команда не находится так близко, как «Чикаго», но я надеялся, что ты позволишь мне оплачивать перелеты на мои игры. Я скучаю по твоему присутствию на катке, и знаю, что тебе нужно работать и…

— Я буду там.

Я благодарно улыбаюсь ему, доставая билет из заднего кармана.

— Придешь посмотреть, как я завтра выиграю Кубок Стэнли?

— Посмотри на себя, Эв, — недоверчиво качает головой отец, на его губах играет широкая улыбка.

— Это значит «да»?

Он смеется.

— Да, черт возьми, это «да», — он выхватывает билет из моей руки, с трепетом рассматривая его. — Я так горжусь тобой.

Я снова обнимаю его.

— Можешь познакомить меня с ней завтра? — спрашивает он.

— Если смогу привести ее на игру.

ГЛАВА 51

СТИВИ

— Райан! — я вкатываю свой чемодан внутрь. — Ты дома?

— Да, — бормочет он из своей спальни, прежде чем волочит ноги в гостиную. — Ты поменяла свой рейс? Почему ты так рано дома?

Его глаза затянуты пеленой сна, и едва открываются, но брат обнимает меня.

— Я успела на ночной рейс. Я была готова вернуться.

Райан потягивается, все еще просыпаясь.

— А может, ты не хотела быть вдали от Чикаго? Особенно сегодня вечером?

Я небрежно пожимаю плечами, отводя от него взгляд.

— Ты подписала договор аренды квартиры?

Я молчу.

— Ви, тебе не нужно переезжать, если не хочешь. Я не хочу, чтобы ты это делала, если только не почувствуешь, что там лучшее место для тебя. Ты можешь остановиться здесь без арендной платы. В любом случае, Зандерса, вероятно, даже не будет в Чикаго в следующем сезоне