Выстрел на окраине
Шрифт:
В небольшой комнате, прокуренной и душной, капитан Бухалов вел днем допросы; ночью, обхватив руками голову, вчитывался в десятки протоколов и показаний, выслушивал многочисленные и в большинстве своем малоутешительные сообщения переданных в его распоряжение работников. Оперативный центр по делу Александрова — Афанасьевой, как оно официально именовалось, по указанию начальства был перенесен в райотдел; Бухалов, как, впрочем, и большинство других сотрудников, высиживал здесь по двадцати часов в сутки.
Как это бывает в практике милиции, в наиболее напряженные периоды на оперативную группу работал едва ли не весь аппарат райотдела
Бухалов задумчиво опускал трубку, просил ввести очередного задержанного. В эту самую минуту за несколько кварталов от райотдела Чугаев входил в кабинет полковника, встречая прямой, требовательный взгляд голубых глаз. Доклад начальника уголовного розыска был еще короче, чем у Бухалова, еще суше, еще неутешительнее. Затем Чугаев уходил, глаза полковника утрачивали выражение спокойствия, становились озабоченными. Бухалов отвечал перед майором Чугаевым, Чугаев — перед полковником, полковник, внешне всегда казавшийся невозмутимым и предельно спокойным, знал, что такое ответственность перед всей областью.
За эти дни и ночи милиция проделала большую работу. В то же утро, когда опергруппа вернулась с места происшествия, были опрошены все кондукторы троллейбусов и автобусов, находившихся ночью на трассе. Милиционеры обходили все рынки, комиссионные и скупочные магазины города в надежде, что или сами или через подставных лиц преступники попытаются сбыть краденые вещи. Подняты и пересмотрены были все дела, связанные с применением оружия за последние годы, в расчете на то, что какая-либо аналогия наведет на след.
В работу были вовлечены постовые, участковые уполномоченные, бригады содействия милиции. Однако те, кого так упорно искали, продолжали оставаться на свободе — в этом была какая-то злая ирония случая.
Сегодня Бухалов чувствовал себя особенно скверно. В ушах все еще звучал прощальный салют, отданный на кладбище покойному Александрову; кропотливая, утомительная работа пока что ничего не дала. К двум часам ночи голова гудела, как колокол. Нужно было встряхнуться, собраться с мыслями.
Капитан убрал со стола бумаги, поднялся, расправляя затекшие плечи, и вышел.
В длинном узком коридоре под потолком тускло желтела пыльная лампочка, из-за неплотно прикрытых дверей доносился богатырский храп. Кто бы это? Сотрудники были отпущены час назад. Кто-то, видно, не нашел сил добраться до дому.
Бухалов заглянул в дальнюю комнату. На клеенчатом диване, не чувствуя бьющего прямо в лицо света, похрапывал лейтенант Пильщиков. Сморило парня, молодой еще...
Капитан хотел было выключить свет, но,
тут же забыв о своем намерении, недовольно нахмурился. Ящик письменного стола не закрыт, в щели виднелись бумаги. Хотя ни одна посторонняя душа не могла попасть в комнату, это было недопустимой халатностью.Бухалов подсел к столу, собираясь задвинуть ящик, и вздрогнул.
На дне ящика, между бумаг, валялась небольшая медная гильза, как две капли воды похожая на ту, что хранилась у Бухалова, — главное вещественное доказательство!
Бухалов положил гильзу на стол, зажмурил и снова открыл глаза. Сомнений не было: калибр 9 миллиметров, гильза от «парабеллума»!
Вернувшись в свой кабинет, капитан быстро открыл сейф, достал из бумажного пакетика гильзу и сравнил ее со второй, только что обнаруженной. На столе, тускло поблескивая под ярким электрическим светом, лежали тронутые зеленцой медные двойняшки. Для того чтобы убедиться в этом, не надо даже быть экспертом.
Еще ничего не решив, испытывая только смутное волнение и по нему, по этому волнению, интуитивно чувствуя, что начинается какой-то новый этап дознания, Бухалов позвонил Чугаеву.
— Сейчас буду, — коротко отозвался майор.
Лейтенант Пильщиков, когда Чугаев энергично встряхнул его, долго не мог уразуметь, чего от него хотят. Подавляя неудержимую зевоту, он моргал белесыми ресницами, сонно тянул:
— Да кто ее знает... Не помню.
Майор прикрикнул. Пильщиков, сгоняя сонную одурь, вскочил, мучительно наморщил лоб.
— Не помню, товарищ майор! — виновато развел он руками.
— Не вспомнишь — сядешь! — жестко пообещал Чугаев.
Лоб у лейтенанта покрылся испариной.
— Разрешите выйти, может, на улице вспомню. — Пильщиков растерянно улыбнулся. — Очумел совсем?
— Идите.
Бухалов посмотрел вслед лейтенанту, посочувствовал:
— Намотался парень. Вот и позабыл все.
— Он сейчас и мать родную забудет, — добродушно засмеялся Чугаев и, заслышав в коридоре торопливые шаги, согнал улыбку.
— Вспомнил, товарищ майор! — влетел Пильщиков. — Все вспомнил!
— Ну, говори, говори.
— Дней десять назад, утром, шел я на работу, — возбужденно рассказывал лейтенант, — знакомый инженер окликнул, на дизельном работает. Шварев. Говорит, ночью его ограбить хотели. Пришел он откуда-то, а квартира изнутри заперта. Пока он с дверью сладил, те из окна выпрыгнули в сад, а из сада-то в окно и выстрелили. Один выстрел дали. Утром гильзу эту он нашел и мне отдал. И вроде одного-то еще узнал...
— Протокол есть?
— То-то и беда, что не успел, — чистосердечно признался Пильщиков. — В тот самый день поехал в командировку, а как вернулся, к вам прикомандировали...
— Разиня! — резко перебил Чугаев. — Утром напишите о своем проступке рапорт.
— Есть, — вспыхнув, вытянулся Пильщиков.
— Квартиру Шварева знаете?
— Так точно! Знаю.
Майор Чугаев снял телефонную трубку, вызвал дежурную машину.
— Все. Поехали.
Крытый «ГАЗ-69», выхватывая золотыми щупальцами фар серую ленту асфальта, мчался по пустой трассе на предельной скорости. Промелькнуло ярко освещенное троллейбусное депо, остались позади приземистые домики окраины. Задрав нос, машина влетела на переброшенный через железнодорожные пути бетонный мост, проскочила его и снова оказалась в черте большого благоустроенного города — начинался заводской район.