Выстрел в Опере
Шрифт:
— Мы могли выиграть Суд! — воспламенилась Землепотрясная Даша. — Мы могли остаться в Киевицах! Как ты могла не сказать нам, что мы могли?!!
— Я все объяснила. — Катерина стояла на нижней площадке, нетерпеливо поглаживая перила. — Я просто забыла. При чем тут вы?
— То есть как при чем мы?!! — сжав кулаки, Даша двинулась вниз — к Дображанской.
— Ты не помнишь, — скучливо сказала Катя, — что говорила нам Василиса? Если доказать ведовство одной из нас, Киевицей будет признана только одна. Ею могла стать только я. А я не желала быть ею! Мне продемонстрировали более чем красноречиво, что наша власть — рабство.
— Но почему ты не сказала мне, что у магазина «Мадам» стояла не ты? — вопросительно воскликнула Маша.
— А кто? — Дображанская уже шла по ступенькам.
— Она! Ольга Силовна. Вы так похожи!
— Глупость, Машеточка. Тебе привиделось. Между нами нет ни малейшего сходства. Обсудим завтра. Жду тебя к вечернему чаю.
Катя, опаздывающая, засеменила прочь.
Даша застыла с открытым, так и не испустившим новый крик ртом.
— Рада знакомству, — подвела эпилог их скандальной пьесы Наследница. — Надеюсь, Мария Владимировна, моя мазь помогла вам излечиться от неприятных последствий, вызванных «Ратью»? Вы окажете мне честь? — пронизала она взглядом обеих экс-Киевиц. — Милости прошу.
Ольга Силовна распахнула перед ними двери квартиры.
Глава двадцать вторая,
в которой откуда ни возьмись появляется таинственный Иоганн
ВЫШЕЛ В СВЕТ ДО СИХ ПОР ЗАПРЕЩЕННЫЙ РОМАН ЛЕОПОЛЬДА ЗАХЕР-МАЗОХА
Автор в ярких и колоритных штрихах рисует положение современного мужчины, попавшего под власть прелестной, как Венера, но коварной женщины… [40]
40
Захер-Мазох (1836–1895) — австрийский писатель, основоположник мазохизма, один из литераторов, возвеличивших жестокую женщину, властвующую над мужчиной и унижающую его.
Дом Наследницы поразил Дашу и Машу языческой дикостью.
Ни модного Модерна, ни добротной классики — длинные деревянные лавки, стол, покрытый вышитой скатертью, расписные сундуки, угрюмые горшки. Дом благоухал травами и корнями, измельченными на каменном жернове, притихшем в углу. Дом заставлял забыть, что за окном — начало, но все же XX века.
Хозяйка сняла льняную салфетку с возвышения на столе, обнажив графин и семью крохотных рюмок.
— Угощайтесь. Великое вино. Шестнадцать лет выдержки. Еще сестра моя делала, она была мастерицей.
Наследница передвинула две рюмки к краю стола и наполнила их красным «величием». На графине масляной краской было выведено «Прошу пить». На Машиной рюмке — «Прошу налить». На Дашиной — «Пей еще одну».
Чуб выпила.
— Еще одну? — поощрительно предложила Ольга.
Маша поднесла емкость ко рту, прикоснулась к шестнадцатилетнему вину плотно сжатыми губами и поставила нетронутую рюмку на место.
«1 января 1895 года Наследница Ольга призвала Суд на свою сестру Киевицу».
Шестнадцать лет назад.
— Так Катя ваша родственница? — заметно хромая, разведчица Прошлого добралась до скамьи. — Она из
рода Киевиц? Потому вы похожи? Ведь это же были вы? Вы стояли у магазина «Мадам Анжу». Выходит, я не видела «Вертум», — опечалилась несостоятельности своей версии Маша. — Вы все это время жили здесь?— Что вы хотите знать? — спросила Наследница.
— Все, — ответила экс-владычица Киева.
— Зачем? — булькнула Чуб, опрокинув «еще одну». — Мы больше не Киевицы. Я — звезда. Катя — сволочь. А ты спасла пятьдесят миллионов. Классный винчик!
— Классный винчик? Пятьдесят миллионов? — вопрошающе повторила Наследница.
— «Классное вино», по-нашему — «изумительное», — вежливо разъяснила ей Ковалева. — А пятьдесят миллионов — число людей, погибших из-за Великой Октябрьской.
— Великой Октябрьской? — не поняла разъяснения Ольга.
— Так вы ничего не знаете? — поняла Маша.
— Мы знаем только то, что есть. — Наследница опустилась на деревянное кресло-трон и возложила величественные руки на поручни. — Мы можем проведать Прошлое. Но никто не в силах пройти в Грядущее. Ибо то, что случилось, остается навсегда. Но того, что еще не произошло, — не существует.
— Почему же тогда, — перестала понимать ее Маша, — вы призвали Суд на свою сестру Киевицу? Я думала, вы знали формулу Бога. Думала, вы узнали, что ваша сестра Персефона отдала Лиру Ахматовой и, таким образом, спровоцировала революцию. Мы называем ее Великой Октябрьской.
— Называли. — Даша налила «еще одну» — надпись на гостеприимной рюмке, похоже, произвела на нее впечатление.
— Слепая, подобравшая талисман, носила имя Анны Горенко, — опровергла Ольга Силовна.
— Это одно и то же лицо. Ахматова — ее псевдоним.
Наследница важно кивнула, принимая пояснение:
— Однако моя сестра Киевица никогда не отдавала ей Лиру. Талисман мог найти кто угодно: отроковица, старуха, баба, мужик. Результат был неизменен.
— Революция? — закивала в ответ бывшая студентка. — Миллионы жертв.
— Но моя сестра не желала крови, — покачала головой Ольга Силовна. — Она желала иного.
— Устроить Новый Матриархат! — подхватила любимую песню Землепотрясная Даша. — Мы в теме! Жалко, теперь матриархата не будет. Разве что я устрою его своими руками. То бишь ногами. В пику таким, как Катя! Я ей еще устрою… — угрожающе затрясла рюмкой Чуб.
— Отказавшись от Киева, Екатерина Михайловна утратила силу, — сказала Наследница Ольга. Она обращалась к Даше, и обращение к ней было на порядок уважительней, чем все сказанное Маше и о Катерине. — Но вы и поныне способны на многое.
— Я? — (До сего дня дифирамбы доставались только старшей и младшей из Киевиц.) — Вы так думаете? — расцвела Даша.
— Я знаю, — весомо сказала Наследница. — В руках ваших огромная сила.
— Пиздец! — потряслась певица. — Нет, правда? И как мне ее проявить?
— Вы проявите ее. Но напомню, семиструнный талисман остался в мире слепых. И Лира проложит свой путь — так или иначе.
— То есть матриархат все-таки будет? — еще больше возрадовалась Землепотрясная Даша.
— По моему помышленью, — поведала Ольга, — теперь он будет нескоро.
— Насколько нескоро? Я хоть доживу? — Чуб жадно ловила каждое слово.
Наследница Ольга была неприятной, чванливой и невероятно похожей на Катю. Но обещанная Даше великая сила заставила ту позабыть о таких мелочах.