Выстрел в Опере
Шрифт:
— В 50-х, 60-х годах женские права признали даже в Египте и Афганистане, — утешила Чуб Ковалева. — Рано или поздно признают и у нас. Пусть позже. Пусть в 77-м, как в Перу.
— В 77-м мне будет девяносто лет! — отчаялась Даша.
— В любом случае, ради того, чтобы ускорить этот процесс, не стоило приносить столько жертв, — непримиримо сказала студентка.
— Стоило или нет, отныне все зависит лишь от того, чьи пальцы коснутся струн. — Наследница многозначительно поклонилась поборнице матриархата. — Но будет он или нет, моя сестра не желала того! Она не желала
— Чего же? — спросила Чуб (не понимая, чего еще можно желать?).
— Осуществить пророчество Великой Марины. «Когда в Город третий раз придут Трое, они примирят два непримиримых числа»!
— Выходит, — удивилась новости Маша, — ваша сестра никому не желала зла?
— Но она, выходит, и добра никому не желала, — разобиделась Чуб. — Ей было плевать на слепых амазонок!
— Зла и добра не существует, — сказала Наследница. — Но моя несчастная сестра отказывалась верить, что любое большое добро — только изнанка еще более великого зла.
— Я хотела сказать, — выправилась экс-Киевица, разделявшая взгляды «несчастной сестры», — что ваша сестра не виновна в революции. То есть виновна, но косвенно. Не больше, чем та же Марина, пророчество которой заставило вашу сестру отдать слепым Лиру, которая случайно досталась Ахматовой, которая случайно сказала Богрову…
— Случайностей не существует, — свысока прервала ее Наследница Ольга. — Оттого, как только моя сестра Киевица оставила талисман в Царском саду, я немедля совершила обряд.
— Анти-обряд, — зачем-то поправила Маша.
— А, вы про трамвай и Катину прапрабабушку! — присоединилась певица. — Мы в теме!
— Я прознала род, из которого выйдет одна из Трех. Род был захудалым. Но пяти капель жертвенной крови хватило, чтобы Екатерина Михайловна исправила ошибку моей бедной сестры.
— Причем, исправляя ее, нас двоих она даже не сочла нужным спросить, — нажаловалась звезда кабаре. — А ведь там я была порядочной девушкой! А тут Катя обозвала меня проституткой. — Чуб влила в себя еще одну рюмку.
И Маша поняла, в чем состояло величье вина, — певица была безвозвратно пьяна.
— Выпейте и вы, — сказала Наследница. — Не утруждайтесь, я поднесу. Вам в тягость ступать по Земле. — Ольга Силовна встала с деревянного трона, подошла к столу, взяла Машино «Прошу налить» и подлила еще. — Вы израсходовали мою мазь? Я дам вам новую банку. Она поможет вам не совершить глупостей. Вы растранжирили все три своих «Мига»?
— Все три. — (Познакомив Катю с Богровым, Чуб с Муравьевым и возобновив свое знакомство с Владимирским, Маша уповала отныне только на естественный процесс восстановления сил.) — Будучи не-Киевицей, я бы все равно не могла их использовать.
— Разве слепые не ворожат? — усмехнулась Наследница. — Выпейте.
— Спасибо. — Маша посмотрела на Чуб. Вытянувшись на длинной скамье, та листала какой-то журнал. — Но вначале мне нужно понять, — экс-Киевица спешно собрала в кучу сто фактов, разлетевшихся в стороны при появлении Наследницы. — Если можно сначала…
Ваша старшая сестра Персефона знала формулу Бога?— Она познала ее!
— А вы узнали от нее?
— Именно так, моя милочка.
— Она высчитала, что, отдав слепым Лиру, она поможет Трем прийти в третий раз?
— Так и сталось.
— Но вы провели анти-обряд?
— Как вы верно подметили.
— Вы дали мне понять, что я видела «Вертум». Вы хотели помочь мне поверить и убедить в этом Катю.
— Можно судить и так.
— Вы, а не мы совершили Отмену! Вы, а не мы спасли миллионы людей. Но Лира продолжит свой путь. Мы не нашли ее. Она будет убивать и дальше.
— Как же вы похожи на мою несчастную сестру, — насмешливо сказала Наследница. — Вы отказываетесь признавать добро лишь потому, что в нем есть зло. Предсказываю: очень и очень скоро вы закончите, как она.
— Как ваша сестра?
— Вас тревожит, что девица Горенко принесла в жертву пятерых близких… Но ничуть не тревожит, что ради Отмены я принесла в жертву пятерых пращуров Екатерины Михайловны.
— Ну, в сравнении с пятьюдесятью миллионами… — забубнила историчка.
И потеряла дар речи.
Наследница сорвала салфетку, скрывавшую громоздкий сосуд. Рядом с добродушным графином на столе стояла банка, наполненная розовой жидкостью, — в ней плавала отрезанная голова Анны Михайловны Строговой.
Пятьдесят миллионов застряли у Маши в горле.
— Обряд завершен, — сообщила Наследница страшноглазой Анне Михайловне. — А что, — наклонилась она к помертвевшей студентке, приближая к ней смеющийся взгляд, — если я растолкую вам, Мария Владимировна, то, чего вы так отчаянно не хотите понять. То, из-за чего и я, и моя единокровная внучка так страстно желали Отмены… Все эти пятьдесят миллионов душ были принесены в жертву единственно ради того, чтобы на свет появились вы Трое!
— Не понимаю, — пролопотала Маша.
— А что здесь непонятного-то? — спросила Наследница. — Отменив революцию, вы не родились. Выходит, для того, чтобы вы родились, должны были умереть миллионы.
— Мы? — айкнула Маша.
— Серьезно? — подивилась Чуб. — Ради нас? На хрен мы кому-то сдались?
— Но мы все исправили, — побледнела Ковалева. — Они не умрут. Мы не родимся.
— С сим утверждением я не осмелюсь спорить. — Выпрямившись, Ольга Силовна сложила руки на груди.
— Но вот что странно, — запоздало сообразила разведчица. — Странно, что Катя перепутала вас с собой. Она тоже видела вас из окна. А сейчас не видит ни малейшего сходства.
— Я не вижу в том странности, — улыбнулась Наследница.
Сделав шаг назад, Ольга Силовна быстро приложила руку ко лбу, провела ладонью перед лицом. И перестала быть похожей на Катю.
Стала Катей!
Точною копией — молодой, изумительно красивой.
— Она обертиха! — пьяно крикнула Даша, швыряя в обертиху журнал.
Журнал опустился у Машиных ног — журнал «Земля».
Рука Наследницы Ольги «сняла» Катино лицо.
Перед ними стояла немолодая светловолосая, голубоглазая дама, подарившая цвет своих глаз и волос внучке.