Выученные уроки

И все же, я здесь, в библиотеке, в субботу днем, с Роуз и Дэвидом, учу трансфигурацию рептилий. Где мой брат? На квиддичном поле, тренируется с остальной его (моей) командой.

Если честно, я не знаю, почему я здесь. Роуз притащила нас сюда для «репетиторства». Конечно, это полная херня. Ей не улучшение наших оценок нужно, она просто хочет держать Дэвида подальше от Элизабет как можно чаще. Я здесь потому что… Ну, я не знаю. Роуз велела мне прийти, я пришел. Да, знаю, я гребаный неудачник.

— Нет, это неправильно, - сказала Роуз, прерывая мое течение мыслей и возвращая Дэвиду его эссе. — Млекопитающих невозможно трансфигурировать в пресмыкающихся из-за проблем с дыханием, это не имеет отношения к типу кожного покрова.

Дэвид выглядит смущенным и бормочет что-то себе под нос.

— Ненавижу это дерьмо, — ноет он, прожигая взглядом свой пергамент. — Я имею в виду, если млекопитающих нельзя трансфигурировать в пресмыкающихся, то какого хрена мы это учим? Как будто кто-то из нас сможет это сделать.

— Нам нужно это выучить, потому что это один из вопросов на СОВ. Ты ведь хочешь сдать СОВ, верно?

Это сложный вопрос. Я отлично знаю, что Дэвиду совершенно наплевать на экзамены, сдаст он их или не сдаст. Он ненавидит школу и на учебу ему положить аж два раза.

Но если он скажет это Роуз, она взбесится и начнет на него орать, и он это знает.

Так что в итоге он отвечает:

— Конечно. Но я все равно считаю это бессмысленным.

Роуз в последнее время просто на грани, с тех пор, как тетя Гермиона приехала и устроила ей головомойку из-за истории с Зельями. Она сказала Роуз, что та «неконтролируемая» и «настоящее разочарование» и тому подобная фигня, которую взрослые говорят детям, когда пытаются заставить их чувствовать себя виноватыми и вести себя так, как им, взрослым, хочется. Обычно Роуз просто плюет на такое и не обращает внимания, но в этот раз она почему-то расстроена. Она сказала, что это потому, что ее мама - «лицемерная корова», и она поверить не может, что они родственники, но я уверен, на этот раз это что-то другое. Не то чтобы я собирался спросить, нет конечно, я все еще хочу, чтоб моя голова была прикреплена к моему телу.

Она наклонилась над учебником Дэвида и начала что-то ему объяснять тихим и серьезным тоном. Кажется, она забыла, что она и меня должна бы «подтягивать», но я рад, в общем. Я заметил, что она открыла Дэвиду отличный вид в вырез рубашки, когда так наклонилась, и он определенно не старается этот вид игнорировать. Не знаю, заметила она это или нет, но если заметила, то должно быть довольна.

Мне пришлось почти час этим утром слушать ее нытье о том, что у нее слишком длинный нос. Она брюзжала об этом, пока расчесывала волосы и раздражалась, что они не прямые.

У Роуз постоянно есть вопросы к своей внешности, и она постоянно жалуется или открыто проклинает свою мать за то, что у нее такие неконтролируемые волосы. Но на самом деле Роуз очень хорошенькая. Не то чтобы она об этом знала, конечно, ну, или, может быть, она знает и просто прикидывается. Кто ее знает. Но да, она хорошенькая, и многие пацаны постоянно о ней говорят. Она очень высокая и очень тонкая, и это, само собой, многим парням нравится. И у нее очень рыжие и очень кудрявые волосы, так что это отличает ее от всех других девчонок в школе, потому что ни у кого другого нет таких волос. И у нее хорошенькое лицо: красивые глаза и нос вовсе не такой длинный, как она старается доказать. У нее был бы богатый выбор, если бы она начала выбирать. И оставила Дэвида в покое, конечно.

Все это уже выходит из-под контроля. Она становится чересчур очевидной со всеми этими предложениями «репетиторства», с тем, как она садится рядом с ним на каждом уроке, во время еды или в гостиной. Я определенно уверен, Элизабет начала что-то замечать, потому что она начала делать такие легкие замечания вроде: «Ой, прости, Роуз, не знала, что ты начала бросать подруг ради их бывших парней» и все такое. Пока не случилось огромного взрыва или чего такого, но я думаю, что это лишь вопрос времени. Дэвид, ко всему тому же, начал обращать на нее все больше внимания, он играючи поддразнивает ее, дергает за волосы, смеется над всеми ее шутками, даже если они несмешные.

Я изо всех сил пытаюсь игнорировать расцветающую рядом любовь (дайте блевануть), и смотрю вместо этого в окно. Конечно, невозможно из этого окна увидеть квиддичное поле, но я отлично представляю себе, где они сейчас - делают предварительную разминку. Джеймс, скорее всего, дарит Челси Уитакер розы и конфеты и обзывает остальных сокомандников ленивыми бесполезными ублюдками (или как-нибудь также оскорбительно). Он настолько гадок.

Я сдаюсь, отсюда поля не увидеть, и поворачиваюсь назад к Роуз и Дэвиду, которые сейчас хихикают над чем-то (а обычно никто из них никогда не хихикает).

Отвратительно. Я решил пойти порыться в секции истории и найти что-нибудь для эссе по Революции Кентавров, которое надо сдать на следующей неделе. Невредно начинать заранее, верно?

В библиотеке тихо и почти пусто, что неудивительно, конечно, потому что это одна из последних теплых и солнечных суббот, которых больше не будет до весны. Не так уж много людей бродит среди полок с книгами. Я почти удивлен, когда сворачиваю за поворот и нахожу там еще кого-то. Это Скорпиус Малфой, и он выглядит таким же напуганным встречей, как и я.

— Прости, — пробормотал я, отступая на шаг, чтоб дать ему дорогу. Он же не двигается, лишь пожимает плечами и бледнеет еще сильнее, чем раньше. — Ты в порядке? — нервно спрашиваю я. Он выглядит так, будто сейчас грохнется в обморок или что-то в этом роде, а я не хочу быть единственным тут человеком, если он отрубится.

— Да, — невнятно мямлит он. Он выглядит действительно нервным, и я замечаю, что он смотрит за мое плечо, на стол, где Дэвид и Роуз сидят, склонившись друг к другу — занимаются.

Вот что я знаю о Скорпиусе Малфое:

Мой отец и его отец — кровные враги с самой школы.

Его отец невероятно, невероятно богат и всегда покупает всей слизеринской команде самые новые метлы каждый год.

Он ловец в этой самой слизеринской команде и однажды побил меня (на третьем курсе, в финальном матче).

Он такой тихий, что многие уже забыли, что он умеет разговаривать.

Он странный.

Да, я знаю на самом деле не слишком много.

— Меня выкинули из команды, — вдруг сказал я, совершенно не понимая, зачем я вообще заговорил, а тем более сказал это. Думаю, потому что все разговоры, которые были у нас со Скорпиусом, сводились к квиддичу, и я не знаю, что еще ему сказать.

Он лишь кивнул и ответил:

— Знаю, я там был.

Великолепно.

Не только вся гриффиндорская команда видела, как мне дали под жопу, так еще и вся слизеринская — тоже. Фан-нахер-тастично.

— Это было глупо, кстати, — продолжает мямлить он. — Я про брата твоего. Эта девчонка еще ребенок.

Я знаю это. Все это знают. Каждый из моей (бывшей) команды подошел ко мне и сказал именно это, дословно.

Я просто ответил:

— Ага.

— И кто знает, как она будет выглядеть, когда начнет играть, — он все продолжал, и я подумал, что это странно. Он все так же мямлит, но я никогда не слышал, чтобы он говорил так много слов подряд.