Выжить в Антарктиде

Грач шагнул в номер и закрыл дверь, громко щелкнув замком в повисшей между ними тишине. Они смотрели друг на друга, будто заново изучая внешность и внутреннюю суть, прорывавшуюся сквозь напряженные зрачки темных глаз. У Ани радужка была цвета кофе с молоком, а у Володи чуть темней, но похожего оттенка. Потом Анна отступила из прихожей, возвращаясь к окну и панораме за ним, а Володя пошел следом.

– Зачем тебе эта дурацкая тарелка? – спросил он, разглядывая не слишком аккуратно намалеванную птицу, разинувшую клюв в сторону незваного гостя. – Денег девать некуда?

– Захотелось. И не стоит считать мои деньги.

Грач шумно перевел дух за ее спиной.

– Аня, что тебе известно об истинных планах Патрисии и ее людей в оазисе?

– Почему ты думаешь, что мне что-то известно? – она обернулась.

– Ты с Пат много общалась.

– Ты тоже. Даже больше, чем я.

– Но она не просила меня пронести на борт оружие для нее.

Анна скривила губы, подавляя усмешку.

– Я думаю, она в ловушке. Ее заставляют делать совсем не то, чего бы ей хотелось.

Володя сморщился, он не любил загадки, от которых у него уже пухла голова.

– Кто заставляет? И чего ей хотелось? Говори прямо!

– Патрисия, как и Паганель, привыкла работать головой в узком диапазоне. Они ученые и много знают в своей области, но в остальном –полные глупцы. Я уверена, что Пат боится и пистолет хотела иметь для защиты. Она не знает, кому верить.

– Так… – Грач мотнул головой, – с чего подобные выводы?

– Мне так показалось.

– Это Ги Доберкур ей угрожает?

– Я не понимаю французского. Но зато понимаю, когда люди начинают интриговать, не имея на то природной склонности. Патрисию, видимо, сильно приперло, раз она так изворачивается. Но это ей не любимая физика, чтобы получалось без ошибок. Она лажает раз за разом. Ее поступки хаотичны и импульсивны. Она толком не представляет, к чему все идет и даже чего она хочет.

– Ну а ты? Тебе самой что надо?

– Если честно, то я тоже меняю промежуточные цели как перчатки, – с предельной откровенностью ответила Анна, – уж такой у меня характер. Я привыкла приспосабливаться. Вот только, в отличие от Пат, я не хаотична. Я точно знаю, чего хочу.

– И чего же ты хочешь?

– Чтобы волки были сыты, и овцы целы.

– Слушай… – Грач помялся и очень осторожно предложил: – Если ты нуждаешься в помощи, может быть расскажешь мне все? Мы вместе решим, как быть. Я обещаю, что помогу уладить твои проблемы к обоюдному удовлетворению. Дело же не в оазисе, верно? Тебе не нужно туда прям вот чтобы кровь из носу.

– Не нужно, – подтвердила Анна. – Про оазис я вообще узнала только на борту, но с оазисом даже интересней получается.

– В каком смысле?

– Прости, но откровенничать с тобой я не готова. И если это все, что ты хотел, не трать больше на меня свое драгоценное время.

– Ты все-таки полетишь с Белоконевым.

– Ему я не помешаю.

– А кому помешаешь?

Анна качнула головой:

– Возможно, никому. А возможно, даже немного помогу тебе с французами. Ты уже уяснил, что твой босс влип по крупному. Как думаешь, мне стоит рассчитывать на его благодарность, если я спасу ему жизнь? Или для этого он слишком любит жену?

– Немедленно скажи мне, что тебе известно!

– Я не прощу Патрисии подставу с пистолетом. Богатая сучка возомнила, что ей можно решать собственные проблемы за счет других. Возможно и Паша твой ничем не лучше, но лично мне он пока ничего плохого не сделал. Вот только извини, но отдавать тебе все лавры я не собираюсь!

– Это не игрушки! – Грач стал раздражаться. – Речь о человеческих жизнях. Наших с тобой жизнях в том числе!

– Вот именно. Кстати, сколько стоит жизнь Павла Долгова? Я бы не хотела продешевить.

– Все дело в деньгах, да?

– Как будто ты работаешь бесплатно! Изображать бескорыстие можно лишь когда тебе щедро платят. Ты называешь себя его другом, но зарплату принимаешь из его рук регулярно. Интересно, Паша приплачивает тебе за особый подход?

Грач покраснел, как вареный рак, сжал кулаки и вылетел из ее номера, ни слова не сказав. Анна долго смотрела на закрывшуюся дверь, кусая губы.

Она с самого первого дня знала, что ее разоблачат. И именно он придет с ней говорить, а не Дмитрий Ишевич. Ишевич будет ее цинично использовать, когда обо всем догадается - использовать втайне, исподтишка, как все они, обличенные властью. А вот Грач на подобное не способен. Хоть он и контуженый вояка, по словам Борьки Рыжего, но с понятием чести знаком. Именно эта благородная прямота в нем и подкупала. Из-за него Аня не спешила выполнять задуманное, хотя Борька настаивал, чтобы все было сделано в первый же день, в крайнем случае - до прибытия на Кинг-Джордж.

– Из тебя исполнительница хреновая, в точности, как из меня балерина, – сетовал Рыжий, поводя аршинными плечами. – Надо действовать быстро, едва подберешься к ним поближе. Потом тебя расколют, как ни старайся, какую легенду ни придумывай.

– И как я удеру с корабля? Если меня вычислят, то сдадут полиции в ближайшем порту.

– Дура, на корабле есть повар, который за все в ответе. Вы будете обедать в разных столовых, потому никто на тебя стразу не подумает. А вот чем дольше ты будешь рядом с ними крутиться, тем быстрей тебя возьмут на мушку. И вот еще что: не вздумай хитрить! Помни, у кого твой брат. У Стальнова руки длинные, и мы тебя без присмотра не оставим, даже в Антарктиде. Проговоришься Долгову - твоего братишку прикончат в тот же день!

Анне очень хотелось, чтобы Грач догадался обо всем поскорее. Она устала тащить на себе этот воз, устала врать, но и признаться у нее никак не получалось. Она боялась, что Борька не преувеличивал, и в поездке к ней приставлен невидимый соглядатай. Она честно его искала: прислушивалась, приглядывалась, стала обладательницей целого вороха чужих тайн, но агента Стальнова вычислить не сумела. Однако это не означало, что его не было. И пока угроза оставалась реальной, никто не должен подумать, что они с Грачом могут сговориться.

*

Грач привлек ее внимание сразу, еще когда Рыжий Борька стал раскладывать перед ней фотографии, сделанные каким-то не слишком умелым фотоохотником, прятавшимся в кустах. Грач показался ей особенным, но что в нем было такого особенного, понять ей никак не удавалось – это было что-то сродни инстинкту. Или предвидению, которое иногда просыпается в людях в минуты кромешного отчаяния и блуждания на краю.

Фотки Владимира Грача – сделанные издалека, сильно увеличенные и потому чуть смазанные – она разглядывала дольше всех прочих. Борька тыкал в них жирным пальцем и презрительно морщился: