Взгляд на жизнь с другой стороны

Если кто помнит предыдущую главу, спросит, а как же первая любовь? А никак. С глаз долой – из сердца вон.

Если б было всё так просто в жизни! Взял и забыл. Нет же, она вынудила меня на объяснение в начале того года. Я пришел к ней домой, на колени не вставал, объяснился, как мог, выслушал краткую лекцию о том, какой я хороший друг и т. п. развернулся и ушел. Ушел, то я ушел, а заноза в сердце продолжала сидеть.

После очередной корпоративной пьянки на работе, скорей всего по случаю Нового года я попал в очередную непонятку. Идя домой, я вдруг решил, что я в Туле. Симптомы вроде не похожи на белую горячку, но сродни. Я прорывался через проходную какого-то завода и говорил, что у меня здесь дядя умер.

В Туле, действительно, перед этим умер дядя Саша. Он когда-то спрашивал у моего отца: «Борис, и как ты можешь жить после этого инфаркта? Не выпить, как следует, ни покурить, ни поработать. Я бы помер лучше!» Свое обещание он исполнил. Его забрали с завода на скорой с инфарктом. Отвезли в больницу. На следующий день утром он почувствовал себя хорошо, встал и пошел в туалет. Он успел закурить в коридоре, но тут же упал, и умер.

Дядя Коля тоже умер примерно в тоже время. Я уже не помню, кто раньше. Древняя Крестная говорила матери на поминках: «Эх, Марусь, за два года всю твою семью на кладбище снесли, эх, эх». Еще неизвестно, сколько бы народу эта милая бабулька похоронила, если б сама не попала под автобус по пути в церковь.

Так что повод у меня был для смещения восприятия не только от пьянки. Я еще чудил какое-то время на улицах, делал глупости всякие. Но интересно, как я вышел из этого состояния. Обратное смещение произошло на Курском вокзале, куда я должен был бы вернуться из Тулы. Там я поспал в зале ожидания, потом проснулся, удостоверился, что я в Москве, сел в метро и поехал домой. До самого утра я был в полной уверенности, что побывал в Туле, и только на следующий день, проанализировав временные рамки, я понял, что этого не могло быть. Прямо-таки «С легким паром» наоборот.

10. Учеба осталась одна

1973 год я начал достаточно беззаботно, хотя перспективы были весьма туманные. Во-первых, в этом году меня должны были призвать в армию… как сказала Чурикова в «Мюнхгаузене»: первого вполне достаточно.

В те годы армия была гораздо приличней, чем сейчас, но идти в армию солдатом, мало кому хотелось. За редким исключением. Например, сосед Сучка, Толя Попа. При первой попытке военкомата призвать его в ряды, он сказал психиатру медкомиссии, что боится птиц. Тот не понял и спрашивает:

– Орлов, ястребов?

– Нет, – отвечает, – голубей, воробьев, – с головой у него было, действительно, не в порядке.

Отправили Толика в Кащенко на обследование. Через месяц он получил белый билет, чем остался, в принципе, доволен, но, по прошествии полугода, опять явился в военкомат, заявив, что хочет служить. За прошедшие полгода он стал обращать внимание, что над ним посмеиваются, не берут кое-куда на работу и т. п. В военкомате ему объяснили, что вооруженным силам он тоже не нужен. И что же сделал Толя? Он написал письмо министру обороны. А тогда письма не оставались без ответа и его опять упекли в сумасшедший дом, уже месяца на три, и держали до тех пор, пока не объяснили более доходчиво, что, если он еще раз только приблизится к военкомату…

Но это крайний случай, а вот Художник тоже мог спокойно не ходить в армию, без всяких ограничений в правах – он имел тогда рост 149 см, а для призыва нужно было, как минимум 150, и что? Он встал на цыпочки. Служил после этого в Польше командиром танка и до сих пор не жалеет. Кстати, в армии он прибавил в росте сантиметров десять если не больше.

Если бы я окончил военные шоферские курсы, тогда ладно, а так я в солдаты не хотел, но особо не запаривался этим, авось образуется. И образовалось. В начале марта удалось перебраться на дневное отделение.

В Москве, тогда еще не такой загаженной, чувствовался запах весны. Текли ручьи.

Мне, конечно же, мать помогла, (через Октябрьский райком КПСС). Секретарь парткома института взял с меня клятву, что я буду хорошо учиться, и отправил сразу к декану механико-технологического факультета. Деканом у нас был Борзунов, не малого роста мужчина, с бывшими рыжими, перешедшими в седину, сильно выступающими вперед бровями. Я думал, что мне придется объясняться, и уже начал было что-то мямлить, но декан, даже не глядя на меня, сразу прервал:

– А… пришел? В какую группу тебя зачислить?

К такой постановке вопроса я был совершенно не готов и только сейчас вспомнил, что специальностей много: прядение, ткачество, трикотаж… мне, признаться, в тот момент было до лампочки. Я решил, что постоянство всегда было положительным качеством и сказал, что хочу заниматься, как и на вечернем, материаловедением. Декан поднял на меня глаза, пошевелил бровями и спросил:

– Ты что? инвалид?

– Почему?

Он не удостоил меня ответом, копаясь в списках групп, и, также не глядя, предложил:

– Производство нетканых текстильных материалов устраивает?

Я ответил согласием и тут же был зачислен в группу № 7 т.

С переходом на дневное отделение, для меня началась действительно другая жизнь. Учеба, и вообще, жизнь института из второстепенной линии превратилась в главную.

Когда я пришел на лекции, моя фамилия уже была в журнале у старосты группы, которого я в дальнейшем буду называть Угол. Я оказался здесь не единственным новеньким. За несколько дней до меня в группу пришел Марк, с которым почти сразу мы стали друзьями. Так же сразу, я подружился с Артюшей, он был из другой группы нашего потока.

Настоящее его имя – Артуш, высокий худой, добрый армянин, для того чтобы разговаривать с нами ему, как жирафу, приходилось наклоняться.

Поток состоял из шести групп. Лекционные аудитории почти полностью заполнялись. Особенно я любил вторую аудиторию, самую старую, там еще училась моя мать, и еще раньше читались лекции, когда наш институт был факультетом МВТУ.

Во второй аудитории я впервые увидал, свою будущую жену. Увидев её первый же раз, я почувствовал некоторую тревогу. Её слегка бандитский, по крайней мере, залихватский, вид совсем не гармонировал с добрым и немного печальным выражением глубоких карих глаз. Меня тянуло к ней, но я не подходил, в основном потому, что за ней всё время таскались хамский Нос и очкастый Мур.

Благодаря нашему с Марком приходу, процент мужского пола в нашей группе стал самым высоким на факультете. Нас было аж шесть человек. На химико-технологическом, правда, ребят было еще меньше. К примеру, параллельная группа (с нашей кафедры), в отличие от нашей 7-т, называлась 7-х. Над ними смеялись: «Какие же вы семь ха, когда у вас только один ха и тот женатый». Единственный «ха» у них был староста – Начальник, мало того что он был уже женат, у него уже были две дочки, близняшки.

Марк до армии успел закончить на вечернем первый курс, и у него были зачеты по всем предметам, а мне пришлось досдавать математику и физику за первый семестр. Мало того – пропустив первый семестр, я не понимал, что говорит лектор по курсу второго. Но догнал, совместился. Правда, на экзамене по физике я выглядел бледно.