Взгляд с обочины 3. Аглон

– И ты не знаешь, зачем кому-то могут быть нужны хорошие вещи? – буркнул Хейлан, убедившись, что эльф нарочно прикидывается дураком.

– Несколько одинаковых?

– Ну так лишние всегда продать можно.

– Продать… – медленно повторил Тинтэль, просветлев лицом.
– Им денег не хватает?

Хейлан снова уставился на него с недоверием. Нет, ну точно притворяется, не могут же они настолько уж ничего не соображать!

– Деньги лишними не бывают, - буркнул он. И опять подозрительно нахмурился: - Вы же сами тоже торгуете. И с нами, и со своими, и с гномами этими. Чего тут непонятного?

– Ну мы своими вещами торгуем, - небрежно оскорбил всё человечество Тинтэль. Хейлан возмущённо запыхтел, борясь с желанием огрызнуться и не представляя, что вежливого можно на это ответить.

Но Тинтэль и не дожидался его ответа. Кивнул задумчиво.

– Ясно. Хорошо, спасибо. – И обернулся, уже направившись было к выходу. – О! А ты не знаешь, кто это делает?

– Что? Торгует? – Хейлан растерялся окончательно. Он только что был вполне уверен, что сейчас его потащат запирать в какой-нибудь погреб, пока не придумают достаточно суровое наказание, а эльф вместо этого вдруг решил уходить. И так же вдруг передумал.

– Ну да, - кивнул Тинтэль.
– А то они какие-то несуществующие имена называют, когда берут вещи на складе.

– Ну… – Хейлан, впечатлённый выдумкой неизвестных злоумышленников, честно задумался. Из хитроумных знакомых вспоминался только Кетиль, но и про него Хейлан наверняка знал только о своей же куртке, напоминать о которой Тинтэлю не хотелось.
– Нет, чтобы точно знать…

– Ладно, спасибо.

– Ага…

Тинтэль вышел, а огорошенный до полного безмыслия Хейлан так и остался таращиться ему вслед, даже не попрощавшись. И только когда навязал ещё несколько узелков и немного успокоился, он вспомнил виденные когда-то на рынке украшения из господской мастерской. Но догонять Тинтэля с рассказом не побежал.

Продававшего их ювелира он видел потом ещё раз, в лавке одного торговца. Хейлан заходил туда пару недель назад за обрезками тканей и вынес их целую сумку и обещание новых после новолуния, но тут же подрастерял хорошее настроение, столкнувшись с ювелиром в дверях. Руки сразу так и зачесались проверить все тряпочные обрезки: не краденые ли?

Едва Хейлан успокоил чесотку здравым размышлением, что не всякий знакомый с жуликом сам жулик, как уже в цитадели к нему прицепился Эгиль с ровно противоположной мыслью. Обычную свою проповедь он на этот раз дополнил призывами покаяться перед эльфами во всём и смиренно надеяться на прощение. И всё про Кетиля спрашивал, намекая, что каяться можно не только в своих, но и в чужих грехах.

Как Хейлан узнал вечером того же дня в кабаке, обход грешников Эгиль со товарищи начал сразу после отъезда Тинтэля, когда на складах вдруг стали спрашивать, как именно порвался очередной плащ и обо что сломали новую бритву.

Хейлан обещал тогда Эгилю подумать, но отвлёкся на свои узелки и на план переделки шахты в Синих Камнях. А теперь и в самом деле задумался.

К эльфам у него было сложное отношение. Искренняя благодарность за помощь и учёбу всегда мешалась с досадой: то на недостаток помощи, то на избыток, и неизменно - на снисходительные улыбки, в которых сами эльфы даже не отдавали себе отчёта. Но больше всего - на то, как меняются в присутствии эльфов люди.

Хейлан видел это и в Синих Камнях, и здесь: народ поплоше не думал о таких вещах вовсе, легко и охотно получая еду, одежду, всё прочее - лишь бы даром. Или обжуливая слишком гостеприимных эльфов, или терпеливо дожидаясь подачек - не пытаясь даже что-то делать самим. Зачем, когда получать подачки проще? В Синих Камнях все от мала до велика гордились своей бронзой и богатством городка в сравнении с соседями. Все, кроме бывавших у эльфов. Зачем учиться и работать годами ради домишка чуть побольше, чем в соседнем селе, где и лошадей для распашки нет, если можно пойти на службу в город - откуда даже хоромы старосты покажутся унылым и нищим сараем? Зачем придумывать что-то, если всё давно придумано?

Эльфы, кажется, вовсе не видели здесь никакой беды. Может, не врут, и они в самом деле получили всё готовым от богов, не задумавшись, вот и считают, что так и надо. Иногда Хейлан думал, что лучше бы они и вовсе не знались с людьми. Сидели бы в своих волшебных королевствах, как эти, в Дориате, и не морочили простым смертным головы.

Но и воровать у них тоже не дело. Он отложил узелок, которым в задумчивости потряхивал, запорошив уже весь стол перед собой, решительно встал и пошёл на улицу.

Ударивший ночью мороз за день не только не оттаял, но, кажется, даже укрепился под ясным небом, схватив жухлую траву до хруста. Ветра не было, но Хейлан всё равно зябко и виновато втягивался в новую куртку шеей и ладонями, привычно обходя подмёрзшую лужу на тропе между конюшнями и сараем с упряжью и выходя на любимую стражами полянку. Сегодня полянка пустовала, и парень остановился у бревна-скамейки, рассеянно прислушиваясь к щебету от пруда и выбирая, куда дальше: в кабак или на кухню? Или в конюшнях спросить?

Птица над прудом снова тонко крикнула, и Хейлан запоздало удивился: какие птицы? Снег скоро выпадет, давно пора было всем улететь. Он оглянулся на тихие и с виду безлюдные конюшни – и пошёл к прудам: посмотреть на странных зимних птиц и потянуть время перед разговором с Кетилем. Что именно ему говорить, Хейлан не очень пока представлял, и повод сделать крюк оказался очень кстати. И отговорка есть: кроме птиц, от пруда доносились, кажется, и голоса, можно их спросить о Кетиле.

Он миновал поле, похрустел через заросли ивняка по тропинке, усыпанной светлыми узкими листьями, похожими на мальков, снующих в зелёной цветущей воде. За ивняком тропинка ныряла по косогору к воде, и здесь голоса стали отчётливей, перемежаясь с теми же странными птичьими криками. Ни на одну из знакомых птиц голос не походил, но ни на что другое тоже, а человеческие голоса ещё и сбивали с толку, что-то восклицая после особенно громких и переливчатых птичьих криков.

Обычно осыпистый песок высокого берега сейчас тоже схватило морозцем, и выбравшийся из кустов Хейлан быстро сбежал по нему к самому пруду, сразу увидев и людей, и источник непонятного звука. Пять или шесть стражей сидели на коряге или расслабленно бродили вдоль кромки воды – укрытой тонким льдом, - и вновь прибывшего хотя и заметили, но отвлекаться ради него от своего безделья поленились. Ни Кетиля, ни Берси среди них не было.

Один из стражей, выбиравший что-то под ногами, выпрямился, взвесил на ладони камешек – и бросил его на лёд, как будто пуская жабку. “Жабка” послушно заскакала, и прозрачный ледок в ответ запел тонко и тягуче, и в самом деле похоже на птицу.

Остановившийся рядом с ним Хейлан зачарованно слушал, пока камешек не устал прыгать и не ткнулся с шорохом в белый матовый лёд в зарослях камыша у противоположного берега. Хейлан присел, выбирая камешек поровней и потоньше, примерился и тоже кинул его над поверхностью, но его “жабка” ткнулась в лёд раз и заскользила по нему, не прыгая. Лёд отозвался тихо и жалобно.

– Не по воде кидаешь, - хмыкнул страж. – Тут зыби нет, чтобы его подбрасывать.

– Ага…

Быть плоской ледяной “жабке” тоже не обязательно, как оказалось.