Взыскующие неба

– Мой сын не боится ни проклятия, ни смерти, - проговорил он.
– Его судьба - судьба Скары, князь. Всё в руках Божьих.

Тогда Макбрейн впервые улыбнулся.

– Ты прав, сын Сигдха. Боги лучше нас рассудят, кому жить, а кому умереть.

– Ты идешь, Макбрейн?
– заорал Комгалл.
– Клянусь, мы дадим вам выйти и подождем, пока женщины запрут за вами ворота. Каких еще уступок ты хочешь? Мне надоело ждать здесь и мерзнуть. Не испытывай мое терпение!

Князь Скары повернулся к дозорным.

– Открывайте ворота. Мы принимаем бой.

Комгаллы сдержали слово: они дали воинам Скары выйти из ворот и выстроиться на равнине. Кромахи стоял во втором ряду, а рядом с ним - Бойд, дрожавший от страха и от нетерпения.

– Ты не жалеешь, что получил меч, прежде чем успел вырасти и набраться сил?

– спросил Кромахи.

– Н-не жалею.

Гильдас, стоявший с другой стороны, с коротким мечом и круглым щитом, беззвучно шевелил губами, глядя поверх голов. Кромахи знал, что тот молится.

– А ты что здесь делаешь, лекарь?
– с улыбкой спросил он.

Гильдас обратил на него странно спокойный взгляд.

– Если что-нибудь случится, я буду нужен, - ответил он.

– Если что-нибудь случится, ты не успеешь. Ты приготовился к смерти?

Гильдас перекрестился, не выпуская меча.

– Я всегда к ней готов.

Старый Комгалл поднес рог к губам, чтобы подать сигнал, но, прежде чем он успел протрубить, Макбрейн крикнул:

– Вперед!

Сиплое пение рога захлебнулось, едва начавшись.

Скара первой ринулась в бой.

Кромахи казалось, что он летит. Земля, похожая на днище чашки, поворачивалась под ним, ветер бил в лицо. С боевым кличем, срывая голос от крика и почти не чуя ног, он бежал вместе со всеми. Впереди вдруг вырос кто-то, сплошь раскрашенный синим и белым, и сунул ему в лицо зазубренное копье. Кромахи, которого враз обдало холодом близкой смерти, увернулся, ударил мечом и чуть не выпустил его из руки. Он плохо умел драться таким оружием и впервые замахнулся на человека... Встречные попадались все чаще, и между воинами уже завязывались поединки. Передние вынуждены были замедлить бег, задние толкались, стараясь пробраться вперед, и Кромахи некоторое время болтался, сжатый чужими телами и щитами. Потом сразу несколько человек, которые до тех пор загораживали ему дорогу, бросились в сторону, навстречу противнику, и он внезапно оказался в одиночестве, среди рассеявшихся бойцов, которые, сбившись по двое и по трое, теперь рубились на равнине. В десяти шагах от него князь отбивался от двух Комгаллов, которые лезли к нему с топорами. Справа и слева защищались Энгус и Дункан. Кромахи кинулся туда же и хватил Комгалла по шлему так, что загудела рука, державшая меч, как будто он ударил по камню. Развернувшись на пятке, достал еще одного, который подбирался с ножом...

Старший Маккормак вспрыгнул на камень, с тяжелым копьем в руках. Он целил в силача Дункана: тот был ближе остальных. Князь краем глаза уловил взмах руки, посылающей копье, и в это мгновение, которое могло стоить Дункану жизни, успел выбросить щит вперед, заслоняя юношу. Он думал отбить копье; но удар, нанесенный с близкого расстояния, оказался слишком силен. Щит, висевший на левом предплечье, разлетелся в куски, копье пронзило плечо князя, и острие, пройдя насквозь, оцарапало Дункана. Подхватив запрокинувшееся тело князя, он опустил его наземь. Рядом тут же оказался Гильдас. Дункан, рыча от боли и от ярости, присел над лежащим князем, готовый закрыть его собой. Топор он держал одной рукой, а щит пришлось бросить, потому что вторая рука висела как плеть, и по ней струилась кровь.

Комгаллы, увидев, что князь Скары упал, взревели. Старший Маккормак спрыгнул с камня...

– Во имя Господа милосердного, он ранен, пощадите его!
– закричал Гильдас, выставляя перед собой кинжал.

Но Маккормак был уже рядом, и этот крик не остановил бы его, а лишь раззадорил.

"Сейчас Гильдаса убьют! А вслед за ним и Дункана, и князя...".

Только в птичьем облике Кромахи успел бы преодолеть расстояние, которое отделяло его от Гильдаса. И тогда он перекинулся на бегу и понесся, точно выпущенная из лука стрела, не думая более про зарок, положенный Нуаду, и набирая скорость с каждым взмахом крыльев. "Дай мне сил. Дай мне сил! Прежде я мог ударом свалить оленя - дай мне сил и теперь, ты, смотрящий на меня, кем бы ты ни был, ибо я знаю, что Нуаду не простит ослушания, и не жду от него помощи!".

Маккормак, рыкнув, замахнулся - и тут же уронил меч и с воплем схватился за расшибленную голову. Черная птица, взявшись словно из ниоткуда, ударила его в темя мощным клювом, словно долотом.

Первыми спохватились не Комгаллы и даже не Гильдас; Энгус, заорав: "Оборотень!", взмахнул топором - и ворон, разрубленный почти пополам, упал наземь. Удар пришелся точно в грудную кость.

И грянул гром.

Воины опустили оружие. Гром прогремел и утих, но вместо перестука дождевых капель отчетливо послышалось звонкое цоканье копыт, как будто ехала по каменным плитам целая кавалькада. Те, кто первыми заслышали этот звук, принялись крутить головами по сторонам, чтобы разглядеть незримых всадников - и в ужасе застыли, когда поняли, что он доносится сверху. По кромке серебристо-серых туч, спускаясь все ниже, точно по каменным ступеням, ехала Морриган, и ее волосы цвета воронова крыла прядями выбивались из-под высокого шлема и развевались за спиной, хотя никакого ветра не было - ни дуновения. Шлем был украшен бронзовой вороньей головой, и черный плащ за спиной Морриган напоминал сложенные крылья, и пластинам боевого наплечника, застегнутого круглой бронзовой пряжкой, неведомый искусный мастер придал вид перьев, плотно прилегающих друг к другу.

Морриган держала в руке копье. Две дюжины воинов и дев на вороных конях - все в кольчугах и с оружием - ехали следом.

На плече у Морриган сидел ворон.

Князь, которого с двух сторон поддерживали Дункан и Энгус, привстал на колени. Старый Комгалл склонил голову перед суровой Девой Войны, которая почтила своим присутствием поле боя. Многие видывали в грозовые осенние ночи, как мчится по небу Благой двор, но никому еще не доводилось встречать Старейших лицом к лицу. Оба они, и Комгалл, и раненый, истекающий кровью князь Макбрейн едва дышали - от страха и от восторга. Казалось, вернулись времена прадедов, когда боги сходили на землю, чтобы принять участие в делах людей, когда битвы были кровопролитны и радостны, а посмертная участь ясна - во всяком случае, для тех, кто пал с оружием в руках...

– Ты пришла рассудить нас, Могучая?
– спросил Комгалл, не сводя взгляда с копья в руке Морриган. Наконечник был обагрен кровью.

Конь Морриган коснулся земли. Люди расступились, а она, не обращая на них внимания, молча подъехала к тому месту, где лежал убитый Кромахи. Гильдас, закрыв лицо руками, стоял на коленях над ним. Он не пошевелился, даже когда Морриган подъехала вплотную. Свита, все так же молча и бесстрастно, следовала за ней.

– Я пришла забрать то, что не принадлежит людям, - сказала Морриган, и от ее голоса, звучавшего словно литая медь, загудели холмы.
– Отойди, человек.

Гильдас, двигаясь, как во сне, посторонился, чтобы дать ей место. Морриган, не сходя с коня, сняла плащ, встряхнула его и бросила наземь, накрывая мертвого ворона.

– Иди ко мне.

Гильдас не знал, чего она хотела - но, должно быть, случилось то, чего Морриган никак не ждала. Птичье тельце - жалкий комок под плащом - стало вдруг вытягиваться и удлиняться, пока не обрело явственные человеческие очертания. И тогда лицо суровой девы стало цвета грозового облака...

Острием копья Морриган с высоты седла поддела плащ и сдернула его долой.

...и в третий раз Гильдас увидел весь мир алым, белым и черным. В его ушах прозвучали слова: "Я ухожу к моему отцу". Это произнес голос Кромахи, и Гильдас готов был поклясться, что его друг говорил улыбаясь...

На земле лежал человек. Гильдасу показалось, что он еще дышит, может быть вздохнул в последний раз - но нет, Кромахи был мертв, несомненно мертв, из огромной раны на груди уже не текла кровь, и руки быстро теряли живое тепло. Но его глаза не подернула белесая пелена, как у мертвых птиц - взгляд, хотя и неподвижный, был совсем человеческим.