Взыскующие неба

И тут над ним зашумели мягкие крылья.

Сова комом рухнула сверху, как будто взявшись из ниоткуда, ударила, подминая ворона под себя, сжала когти и все-таки опоздала: Кромахи отчаянным рывком выскочил из смертельной хватки. Кривые когти только скользнули по крыльям, не вонзившись в бока. Кромахи резко ушел вниз, а сова понеслась за ним. Она была крупнее, крылья у нее были намного больше, а главное - она чуяла верную добычу и потому быстро нагоняла. Кромахи, круто свернул, пропуская разогнавшуюся сову мимо себя, завалился на крыло, ударил вдогонку клювом и тут же понял, что нужно не драться, а удирать. В чистом небе он не выстоял бы в воздушном бою - и вдобавок сова, получив удар, разъярилась по-настоящему.

Кромахи бросился наутек, и за ним, почти вплотную, засвистели огромные крылья. Сова была в своей стихии, а Кромахи в сумерках видел хуже, да и усталость уже давала себя знать. К тому же сова вырвала ему несколько маховых перьев.

Вдали показались стены Уски, и Кромахи понял, отчего Энгус замялся, так и не ответив толком, насколько неприступно обиталище Комгаллов. Назвать Скару недостаточно укрепленной Энгусу не позволила верность, но Уска... Уска была сущим разбойничьим гнездом. Хотя скалы, на которых она стояла, не были совершенно отвесными - там и сям торчали выступы, а кое-где и росли деревья - зато эти скалы вдвое превосходили высотой подножье Скары... Это была настоящая гора, к вершине которой лепилась крепость, похожая на навершие булавы.

Сова напала опять, и Кромахи перевернулся в воздухе - удар пришелся в спину, между крыльев. И снова сова промахнулась, не поспела сжать когти, хотя на сей раз Кромахи посчастливилось меньше: они чиркнули по нему, пробившись сквозь густое оперение и оставив кровавые царапины. Он ухнул вниз и замелькал туда-сюда, не позволяя сове нацелиться. Кромахи понимал: чем сильнее он петляет, тем длиннее становится путь до Уски.

А сил оставалось все меньше.

Если раньше Кромахи прорезал воздух, как пущенная из лука стрела, то теперь сова была быстрее. Она неслась следом, почти не отставая, то клювом, то когтями касаясь Кромахи, и каждый раз он, почуяв холод смерти, успевал увернуться. Хлопанье огромных крыльев оглушало, а струившиеся от них потоки воздуха мешали держаться прямо. Кромахи болтался на лету, как поплавок на волнах. Если бы сове удалось ударить его крылом, все было бы кончено...

Она торжествующе заухала, заранее радуясь добыче, и этот звук словно подхлестнул Кромахи. Задыхаясь и чувствуя, что у него вот-вот разорвется сердце, он, уже почти в полной темноте, рискуя напороться на сук, пролетел под росшими на скалах деревьями - и действительно, они на мгновение задержали преследовательницу. Пока она выбирала дорогу, Кромахи перевалил через стену Уски. Тут сова настигла его вновь, и он оставил у нее в когтях еще одно маховое перо, прежде чем камнем упасть вниз, во двор. Сова побоялась последовать за ним - и вновь отстала, а он низко скользнул над самыми плитами двора, забился под груженную сеном повозку и рухнул там, распластав крылья и прижавшись грудью к земле...

Немного отдышавшись, Кромахи осторожно выглянул. Сова не улетела - она сидела на стене и, видимо, ждала, когда же ее помятая и подраненная добыча вылезет из своего укрытия. Конечно, рано или поздно она должна была проголодаться. Тогда она бросит караулить и улетит на поиски кого-нибудь менее шустрого и крупного. Кромахи вздохнул и постарался устроиться поудобнее...

...но его внимание привлек странный свистящий звук. Он обернулся - и увидел в темноте две пары глаз, горящих желтым огнем.

Кошки.

Как твари на болотах, подкрадывающиеся все ближе к заплутавшему путнику, они подбирались к нему, почуяв, что ворон ранен и утомлен. Клюв Кромахи был достаточно грозным оружием, но под телегой было слишком мало места, чтобы развернуться, а кошки, более гибкие и ловкие, могли зайти сразу с двух сторон. Кромахи оказался в ловушке. Если он вылезет из-под телеги, сова увидит его со стены и на сей раз не упустит. Если будет отбиваться, одна из кошек рано или поздно нападет со спины. Даже если он сумеет каким-то чудом одержать победу над обеими, она наверняка достанется ему чересчур большой ценой. Кошки искалечат его... что толку в разведке, если он не сумеет выбраться из Уски и принужден будет прыгать по крепости, волоча изорванные крылья? Он станет обедом для первой встречной крысы, или сами люди добьют его из жалости, как только увидят, или - хуже того - поймают и привяжут за ногу, в надежде "приручить".

Кромахи содрогнулся от этой мысли. Нельзя было терять времени.

И он перекинулся. Кошки, внезапно обнаружив вместо птицы человека, с шипением прянули прочь. В человеческом обличье Кромахи едва хватало места под повозкой, и царапины от совиных когтей продолжали болеть, зато, по крайней мере, он мог немного перевести дух и поразмыслить, как быть дальше. Стояла ночь, крепость спала - бодрствовали только дозорные у ворот, да, может быть, в доме князя еще продолжался пир. Он мог пройти по Уске и увидеть все, что нужно...

Кромахи осторожно выбрался из-под повозки. Постоял и двинулся вперед. Камушек скрипнул под ногой, и Кромахи поспешно присел. Но вокруг было темно и тихо, никто его не видел и не слышал. Ночь была на его стороне. В темноте люди боялись покидать жилища, и даже дозорные не отходили слишком далеко от костра. Кромахи сомневался, что они будут бродить по Уске - скорее всего, Комгаллы вполне полагались на неприступность своей горы. Дозорные, конечно, сидели у огня, хвастались, жаловались на старые раны, точили оружие, ну или чем там еще занимаются мужчины, лишенные возможности провести вечер за пиршественным столом в доме князя. За разговорами и треском костра они и не услышат, что кто-то тихонько бродит по крепости. А если из хижины выйдет кто-нибудь из простых жителей, Кромахи попросту сольется со стеной или легчайшим звуком даст понять, что в темноте кто-то есть и соваться туда не надо. Он не сомневался, что после этого любой обыкновенный человек немедленно захлопнет за собой дверь, проверит, висит ли над ней рябиновая ветка, и до самого рассвета не высунет носа на двор.

Он нашел самый большой дом в поселке, решив, что это и есть жилище князя - старого разбойника Комгалла. Внутри было тихо, видимо пирующие уже угомонились. Кромахи прокрался вдоль стен. Крохотные, прорубленные под самой крышей окошки находились слишком высоко, чтобы в них заглянуть, но сидевший на пороге дружинник крепко спал, и Кромахи, перешагнув через него, осторожно приоткрыл дверь и скользнул внутрь. В человеческом обличье он ходил не так бесшумно, как привык, но все-таки был достаточно легок, чтобы передвигаться тихо. Хуже было другое: человеческие глаза не видели в темноте, и ему ничего не стоило случайно споткнуться о спящего или налететь на скамью. К тому же, после того как он целый день провел в облике ворона, приходилось заново привыкать к тому, что мир разноцветен. Кромахи до сих пор различал черное, белое и алое лучше всех других цветов...

В глиняной плошке на столе еще теплился слабый огонек. Кромахи взял плошку, и огонек заметался, но все-таки не потух. Прикрывая свет ладонью, Кромахи стал обходить большой дом. В дальнем углу, отгороженном занавесями, видимо, находилось ложе старого Комгалла. На скамьях, застеленных шкурами, и прямо на полу спали люди - кто ничком, кто врастяжку. Одни храпели, другие что-то приговаривали во сне. Кромахи насчитал шесть дюжин бойцов.

Больше, чем в Скаре.

Убедившись, что его шаги не потревожили ничей сон, он начал вглядываться в лица, ближе поднося плошку. Кромахи не слишком беспокоился, что его заметят: если бы он случайно разбудил кого-нибудь, то успел бы взлететь вороном и устроиться под стрехой. Проснувшись, человек не разглядел бы в темноте наверху птицу и наверняка решил бы, что ему попросту померещилось.

Кто-то заворочался и замычал, когда свет коснулся его век - Кромахи отпрянул - но спящий тут же перевернулся на другой бок и затих. Остальные спали непробудным сном, и так Кромахи обошел весь дом, пока не добрался до угла, отгороженного занавесями. Рядом с ним на медвежьих шкурах храпели трое. Кромахи нагнулся, рассматривая цвета брекана. Красный и зеленый, как сказали ему в Скаре. Кромахи поднес плошку чуть ближе и увидел на лице у одного из трех молодцов глубокий крестообразный шрам.

Это были сыновья Маккормака - опасные и опытные противники. Именно про них хотел знать князь Скары, посылая Кромахи в Уску. Маккормаки долго враждовали и со Скарой, и с Уской, не примыкая ни к тем, ни к другим. Один из них чуть не прикончил старого Энгуса, хватив его дубиной по голове, но Дункан навечно оставил ему мечом памятку на лице. Четвертый Маккормак несколько лет назад пал от руки одного из Комгаллов, однако в последнее время стали доходить слухи, что Комгаллы помирились с Маккормаками, изыскав способ выплатить виру за убийство, и даже склонили их на свою сторону в вечной войне кланов. Скара встревожилась... если бы Маккормаки вздумали привести на помощь Комгаллам свой хотя и небольшой, но сильный клан, дело могло принять худой оборот.