X-avia

Мой смех

Де-точ-ка

Крис-та-бель

Мон-сьер

БортпроводниКЪ

Пей

Ты

На

Пей

До

Дна

Со мной

Пей

И ты

Тоже на

Залпом пей

До дна!

И в пляс!

Эй, постой!

По одной

Еще? Еще!

За наше здо-ро-ви-е!

За нашу любовь-«И»-«Е»

До дна!

До дна!

Все, все, все

Все – в пляс!

Пьем шам-пань

Пьем вино

Воду пьем –

Все одно

Изумруд-но-е

Все вок-руг

Взгля-ни

Нав-сег-да «А.Е.»

Нав-сег-да «Е.И.»

Глава 12.

Immer Zusammen16

«…Нет, быть одному с Тобой я представлял себе не так, как Ты думаешь. Когда я

желаю чего-то невозможного, то уж до конца. Так что совсем один, любимая, да, я

хотел быть Тобой совсем один на белом свете, совсем один под этим небом, и всю

мою жизнь, что принадлежит Тебе, сосредоточенно и без остатка свести с Твоею.

Франц.»

(Ф.Кафка, «Письма к Фелиции»)

Всё позади. Больше никаких терзаний. Мы вместе, я и Дантес. Мы ушли. Мы

поселились в гостинице в центре Большого Города, на неделю, пока не найдем себе

отдельное жилье.

Дантес написал мне незадолго до этого: « Ты, ты, ты. И больше никого. По щучьему

веленью, по моему хотенью. Точка принятия решения. Точка невозвращения».

И я ответила ему: «Чудо-расчудесное! Для кого придумали накрахмаленные белые

воротнички? Кто себе «поломал копыта», прыгая через турникет в метро? Ты, ты, ты.

Точка принятия решения. Точка отрыва».

Той ночью, когда мы съезжаемся под одну крышу, меня ставят в первый стажерский

рейс. Я прилетаю утром, но утром в рейс ставят Дантеса. Я захожу в магазин, покупаю

фоторамку. Он приходит вечером, принося розы (вновь пошлятина, но соответствует

моменту). Я поворачиваю ключ в замке, захожу в наши апартаменты, и вижу, впервые

вижу стопку Дантесовских футболок, его воск для волос на полке в ванной комнате, его

ботинки в прихожей. Улыбаюсь футболкам, воску, ботинкам.

За сутки до этого мы с Б. в последний раз сидим на кухне, я реву в пепельницу и

умоляю его сделать хоть что-нибудь, прочитать, в конце концов, мою книгу, почему ему

неинтересно мое творчество? Муж отвечает, что в его проявлениях любовь выглядит

немного иначе, кто же, к примеру, позаботится о том, чтобы у меня был завтрак, кто купит

мне журнальчики, кто будет ухаживать за мной, когда я простужусь. Не надо, говорю я,

мне это никогда не было нужно. Ни молочных ломтиков, ни аспирина, ни модной

периодики – прочитай, пожалуйста, мою книгу! Пойдем на концерт органной музыки! Б.

спокойно смотрит на меня: «Мне это неинтересно!» Тогда уже ничего не попишешь. И я

собираюсь прочь.

Дантес оставляет Алоизе записку «я ушел», пока она на работе, и переезжает в

гостиницу. У него все происходит куда тише, без душещипательных сцен. На третий день

жена пишет ему, что ждет, когда он заедет за своими остальными вещами.

Так мы, наконец, остаемся вдвоем.

Вдвоем, полуночные, на крыше главного здания Города, пришпиленные иглой Собора

к сизым ночным облакам.

Варим кофе и глинтвейн, ходим ночью гулять к Кафедральному Собору, смотрим

фильмы Линча, ездим в аэропорт на автобусах, замачиваем наши белые рубашки, две

Монсьера и одну мою, стираем их, выжимаем, вывешиваем сушиться, гладим их. Мы

16 Нем. «Всегда вместе»

бродим по большим мертвым торговым центрам, примеряя очки Prada и Ferre, мечтаем,

что, когда будем много получать самостоятельно, купим их себе. Отныне время

принадлежит только нам. По вечерам я что-то печатаю в своем ноутбуке, потому убираю

его на стол, чтобы заварить чай, Дантес меня опережает, он приносит две кружки чая,

ложится на диван и кладет голову мне на колени, и я вынуждена убрать ноутбук с колен,

перестать печатать. Мы засыпаем тихо, вымученно после полных забот дел (надо купить

чайник, френч-пресс, приборы, посуду – в новую квартиру, бог мой, на что же все это

покупать?). Мы тихо разговариваем, тихо ступаем по мраморному полу, тихо выходим в

холл курить. Однажды мы бежим через всю старую часть Большого Города, чтобы к

шести часам вечера успеть занести шесть авторских экземпляров романа Аякса моему

издателю и душеприказчику Максу Броду, дабы отвезти их в Книжную Палату, конечно

же, мы не успеваем, слишком уж внушительное расстояние приходится преодолеть, мы

сворачиваем, идем на Центральную Платц, улыбаемся нашему родному Шпилю, потом

заходим в очередной торговый центр, берем мороженое (у нас есть деньги только на

мороженое, поэтому в кафе мы даже не заходим), меняемся, например, если я ем

карамельное до середины, а потом отдаю его Дантесу, который, в свою очередь, догрыз

половину фисташкового, и теперь оно достанется мне.

Меня то и дело душат слезы у витрин бутиков, в которых мы с Б. себе что-то когда-

либо покупали. Зато с Дантесом очень живо обсуждается литература, пусть он в ней и не

смыслит, но схватывает на лету всё про ЛЕФ, циклические и кумулятивные сюжеты, три