X-avia

нету моря,

а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.

Захочет покоя уставший слон -

царственный ляжет в опожаренном песке.

Кроме любви твоей,

мне

нету солнца,

а я и не знаю, где ты и с кем.

Если б так поэта измучила,

он

любимую на деньги б и славу выменял,

а мне

ни один не радостен звон,

кроме звона твоего любимого имени.

И в пролет не брошусь,

и не выпью яда,

и курок не смогу над виском нажать.

Надо мною,

кроме твоего взгляда,

не властно лезвие ни одного ножа.

Завтра забудешь,

что тебя короновал,

что душу цветущую любовью выжег,

и суетных дней взметенный карнавал

растреплет страницы моих книжек...

Слов моих сухие листья ли

заставят остановиться,

жадно дыша?

Дай хоть

последней нежностью выстелить

твой уходящий шаг.

Часть третья.

ВРЕМЯ – ЭПСИЛОН.

Глава 26.

Эпсилон

«В слове «ель» мы Е услышим,

Букву Е мы так напишем:

Ствол и у ствола три ветки.

Букву Е запомним, детки.»

(детское стихотворение «Алфавит»)

Деревяшка стучала не тремя, а аж десятью ветками пальцев Кэтрин по печатной

машинке, чьи вытягивающиеся и тут же опасливо прячущиеся обратно железные когти

(физическое продолжение деревянных фаланг?) корябали незапятнанные свитки

изначально мертвого пергамента, впрессовывали в него угловатым механическим

шрифтом нестатичные, текучие, беспокойные мысли. А я стучала и стучала когтями

печатной машинки, сидя за письменным столом, стилизованным под девятнадцатый век,

всё в этой комнате заботами любимого Б. и его же познаниями в мебельной сфере было

призвано обустроить мне идеальный уголок писателя. Слова нещадно клевали бумагу,

колесико прокручивало ее наверх, процесс настолько меня завораживал, что

фундаментальные и монументальные сложные распадались на слоги, а те – на буквы,

регистры щипали и щипали листы, скрипучими руками-подпорками я взяла голову (уже

не особо тяжело) в шершавые ладони (почти декабрь как-никак) и уперлась локтями в

столешницу. Клекот железных клювов над бумагой на время затих.

Е – это моя буква. Потому что она является младшим братиком Э, а Э – моя любимая

буква. В пунктах обмена валюты взгляд всегда останавливается на значке, обозначающем

евро. Много лет назад Б. купил мне чехол для телефона, сшитый из розового вельвета, на

котором черной гладкой тканью красовалась здоровенная буква Е. В физике Е обозначает

энергию. В информатике – пустую строку. Это жаргонное обозначение наркотика экстази,

и нота ми в музыке. На Е начинается моя фамилия, а ее я всегда пишу впереди имени и

всех остальных данных. Еще до знакомства с Б. у меня был значок с буквой Е в

звездочках. Звездочки я люблю так же сильно, как эту букву, у меня есть серьги в виде

звездочек, подвеска, кольцо – морская звезда, и тому подобное. Всегда стремлюсь

окружить себя многозначительной атрибутикой, которая, как мне кажется, будет

выражать всю мою грандиозную сущность перед окружающими. Покупаю тетради с

черепами! Хожу вечно худая и бледная. Обожаю японские автомобили – они

символизируют мою морскую родину. И волосы у меня приморские – гладкие, прямые,

иссиня-черные, настоящие японские волосы уроженки города Владивостока. К волосам я

отношусь особенно трепетно, ведь черные как смоль пряди – это также и все мои творцы-

мастера от святого искусства, отвергнутые общиной художники-страдальцы, мертвые

поэты. Белоснежка тоже черноволосая, летаргическая, заколдованная, лежит она в

хрустальном гробу, едва распробовав на вкус сочное, летнее, ядом начиненное яблоко.

Летом Дантес подарил мне серебряный браслетик, и я носила его, не снимая. Прилетев

на остров Кипр, возилась с барахлом на багажных полках, и зацепилась браслетом за что-

то, сломался замок. Тем же вечером И. плоскогубцами закрутил замок так, что теперь

браслет нельзя было ни открыть, ни закрыть. Повода его снять и вовсе не осталось. Я

дышала в шею Дантесу, говорила, что меня похоронят вместе с этим браслетом. Позже,

уже здесь, Б. купил мне в одном бутике на улице имени Ротшильда серебряную «Е», и ее я

носила на том же запястье.

Ивот недавно, дождливым днем, после невероятно тягомотного рейса я покупаю энное

количество пакетиков с перекисью водорода и щедро поливаю этим добром несчастную

свою голову. Ближе к полуночи приходится бросить Б. ночевать в одиночестве и ехать в

круглосуточный салон продолжать начатое. Еще несколько дней безумных усилий,

сожженный аммиаком скальп, и я превращаюсь в не просто первый шлагбаум за печатной

машинкой, а в первый и единственный златоволосый шлагбаум за печатной машинкой.

Обесцвеченная башка вызывает куда больший ажиотаж и резонанс в обществе, нежели

чернильная. На полке в ванной комнате собирается аварийно-спасательный арсенал

средств из серии «специально для блонд». Пока я собираю арсенал по разным магазинам

Большого Города, трачу на это невероятное количество мыслей и сил, так, что на горькие