Я — авантюрист?
Шрифт:
— Тихо, тихо… Разойдитесь, вояки! Что вы сцепились? Герман, что ему надо от тебя?
— Да он решил зажать общее достояние, — негодующе воскликнул «принц», — а я отнял! Представь, этот хмырь раскопал склад с добавками, нахимичил себе и своей семье соль и никому не сказал! А сегодня я увидел у него… И отобрал.
Старик выкрикнул:
— Я для себя готовил, а ты украл! И наврал…
— Дед! — окликнул его окровавленный парнишка.
Он поднялся с земли и стоял, запрокинув голову. Старик прервал спор с Германом, подхватил внука, принялся сетовать:
— Вот старый дурак, втравил тебя в драку.
Нину встревожили обвинения, которые явно относились к Герману. Конечно, воровство можно было отринуть сразу, но вот разбитый нос мальчишки… «Принц» должен быть великодушен!
— Зачем ты взял ответственность на себя? Вынес бы вопрос на совет, никто бы на тебя и не нападал. Что они раскопали, говоришь, соль?
— Ну да. И зажали, только меняться соглашались, на одежду, на обувь. А я узнал, притворился, что покупатель, и отобрал, когда он вытащил мешочек. Так они за мной попёрлись, думали отобрать. Я его и отпозитивил…
— Герман, ты чудо! Это же меняет дело! — зааплодировала Нина. — Так им и надо! Господи, как удачно, а то людям уже опротивела преснятина… Этих я у делу пристрою, пусть готовят на всех. Давай соль, я раздам все!
«Принц» поставил посудину с салатом, распрямился и спокойно ответил:
— Ты совсем дура? Этим глюкам? Этим кондорам? — его мускулистая рука очертила круг. — Вот им кастуй или квесты читай, а нам твои траблы надоели… Мы с народом сами хотим вкусно жрать, если ты реальный кабак организовать не можешь. Кому надо — пусть сам роет или этого упыря трясёт, а я своим делиться не намерен!
Его компания дружными выкриками подтвердила согласие. Нина, как оплёванная, брела к себе и глотала слёзы:
— За что он со мной так? Что я неправильно делаю?
Совет собрался вечером, ничего утешительного не сообщили, но вопрос по соли решили, как подсказала Нина — поручили вожатой Люде готовить её с запасом, и раздавать всем. Герман на заседание совета идти отказался. Его компания держалась обособленно, куда-то уходила, возвращалась, но участия в общественных делах не принимала. Члены совета видели демонстративное поведение «Аполлона», но ничего не говорили, ждали предложений от Нины, а та не могла определиться, как поступить. Чаще всего она корила себя за несдержанность:
— Его воспитывать надо, терпеливо, объяснять. А я? Раскритиковала, унизила пред всеми… Помолчать бы, а не нападать на него. А потом, отдельно от всех, наедине — объяснить, где он неправ… Дура!
Она точно знала, что «в человеке всё должно быть прекрасно», что «красота спасёт мир». С первой встречи с Германом Нина поняла — такой мужественный и совершенный человек обязательно и душой хорош и умён и проницателен. Он — принц, как тот, что разглядел Золушку среди разнаряженных красоток.
С тех пор она томилась неясным ожиданием, что её «принц» обратит внимание на умницу, которая возглавила растерянный люд, подобно Жанне д'Арк. Но тот не замечал, отчего сказка не складывалась. Но Нина знала, раз сказка её, то и отвечать за «сбычу мечт» — её нравилось такая смешная цитата из школьных сочинений — за осуществление
мечты, естественно, должна она:— Я сама виновата, что он меня не замечает. Дура, чего я из-за соли сорвала на нём зло, наговорила лишнего. Соль же теперь на всех готовим. А разоблачил того химика он! Надо бы Герману спасибо сказать, а не орать… Конечно же, он обиделся. Значит, я ему небезразлична! И если позвать, загладить грубость, то всё образуется, вернётся на свои места…
Повседневные заботы отвлекали девушку от раздумий, но потом день кончался и наступала ночь, время для самокопаний и упрёков. Из-за этого Нина засыпала поздно — она старательно искала повод и старательно подбирала слова для извинения. Антон, который пытался за ней ухаживать, деликатно и неуклюже, однажды заметил взгляд, брошенный в сторону Германа, и горько сказал:
— Как ты, такая умная, и не видишь, что он подонок? Совершенный эгоист!
— Не твоего ума дело! — отшила его Нина. — Он умный и благородный человек. Тонкий, а мы его не поняли, и обидели. Я, в смысле, обидела. Я и верну его в совет.
Антон замолчал, но ухаживать не прекратил. Только Нине его вздыхание казалось глупым и никчемным, да и все окружающие парни — мелкими и смешными. Теперь, когда мечты о принце оформились, и она, «принцесса», точно знала, кого видит отцом её детей — желание упасть в объятия Германа и позволить ему делать всё, что заблагорассудится росло не по дням, а по часам.
В одно прекрасное утро Нина решила взять инициативу в собственные руки — извиниться, помириться и объясниться. Едва рассвело, она ушла за излучину, выкупалась и вымыла голову, вместо мыла используя букет диких гвоздик.
Когда волосы немного подсохли, ей удалось расчесаться зелёными шишками репейника, словно в далёком детстве. Чувствуя себя свежей и ароматной, она направилась к костру Германа.
Угли давно прогорели и подёрнулись серым пеплом, но лёгкий кисловатый угар дотлевающей древесины струился по ветру. Хотя заря уже горела в полную силу, в лагере было тихо. Но «принц» не спал, из его укрытия доносились какие-то непонятные звуки:
— Герман… Ты здесь? Нам надо поговорить, — негромко произнесла Нина, деликатно стучась в уцелевшую стеновую панель, на которую косо опирались другие, образуя односкатную крышу.
Всклокоченная голова высунулась ей навстречу:
— Что?
— Нам надо поговорить. Я тут подумала над своими словами и поняла, почему ты ушёл из совета…
Герман решительно шагнул к Нине, схватил её за плечи:
— Что тебе надо, что? Какого дьявола ты за мной следишь? Отстань!
— Ты меня не так понял, — заторопилась она, пугаясь неожиданной реакции, — я опять не то ляпнула! Что же я за дура! Герман, миленький, людям нужен вождь, авторитетный, видный и уверенный…
Брюнет возвышался над ней, сжимал железными пальцами её худенькие плечи и шипел в лицо:
— Мне никто не нужен, запомни! И ты — тоже не нужна! Думаешь, я не понимаю, чего ты ко мне подкатываешься? Чтобы я тебя трахнул! Скажешь, нет? Хочешь, я прямо сейчас это сделаю?
Он заламывал, сводил её плечи назад, отчего Нина теряла равновесие, валилась на спину. Герман почти уронил девушку на вытоптанную траву, тяжело сел на её бедра, свистящим шёпотом повторяя:
— Если трахну, отстанешь?