Я – борец! 2 Назад в СССР
Шрифт:
— Повезло… Вот что я вам, ребята, скажу: у тренера опыта больше, он многое видел. Тренера надо слушать! Если он вам говорит не выступать — значит, не надо соваться куда не следует! — прочитал он лекцию. Было видно, что он знает о том, что Дружинин ушёл с «Динамо».
— Тренер, да он уже всё понял. Можете с Сергеичем поговорить, чтоб его обратно взяли? — спросил я.
— Я-то могу. Но Сергеич в вес до 70 тебя просит себе.
— Если вы не против, я могу за них иногда выступать, — пожал я плечами.
— Он может тебя в воронежский пед устроить с формальной сдачей экзаменов.
— Какую? — не понял я.
— В сборную «Динамо». На следующей неделе открытый ковёр будет для всех желающих в этом весе.
— Паша через полгода вернётся и снова будет лидировать. А я, тренер, простите, но его место я занимать не буду.
— Ну, смотри сам. Значит, задачи. Как всегда — упаковка яиц, упаковка курицы, подсчёт курицы после ощипывания. Теперь плохие новости: барабанная перосъёмная машина сломана, и девушки за день все руки стёрли, их ощипывая. Соответственно, сегодня надо им помочь и ощипать. Из-за коллапса их даже не посчитали — потом ощипанных буду я вносить в ведомость.
Желающие потренировать пальцы? О, отлынивающие от тренировок Медведев и Губанов — на ощипку! Остальные…
Дальше я уже не слушал. Что получается — куры неучтённые никем и ничем? Серьёзно? Свежие куры — не замороженные в лёд тела для пущего веса на весах, а мягкие, только надо ощипать?
Гена нахмурился — ему идея явно не нравилась.
— Чего загрустил? — ткнул я его локтем.
— Заколебали, чего они её никак починить не могут?
— А скажи-ка мне, друг, а она часто так ломается? — спросил я, предвкушая отличный план.
— По несколько раз в месяц.
— А Кузьмич всегда халявщиков назначает на ощипку неучтёнки?
— Всегда, — также хмуро сообщил мне он.
— Ну тогда я, похоже, по выходным теперь секцию не посещаю.
— Ты же фанатом борьбы стал после Тамбова?
— Я ещё и фанат еды, а в гастрономе всё раскупают со скоростью света. Я эти ритуалы с мерзлой курятиной видал в деревянном ящике.
— Что-то я тебя не понимаю.
— Чуть позже поймёшь! — улыбнулся я, а настроение начало повышаться.
Зайдя в цехи, мы обалдели: длинные транспортерные ленты с механизированной подачей тушек были забиты неощипанной курятиной. Лента вела в огромный чан на полкомнаты — чан был полон тёплой воды и мокрых цыпочек.
В соседней комнате уже приступили к работе ребята, которые складывали в ячеистые подносы яйца, сортируя их по размерам с помощью лекал. Далее нашей комнаты находилась комната со столами для упаковки мяса с весами и целлофановыми пакетами.
Запах тут стоял, конечно, лютый — смесь хлорки, крови и мокрого картона. В углу скопилась целая куча пера.
— Я не знаю, чего ты радуешься, — руки после такой процедуры словно после суток в бассейне с хлоркой, — произнёс Гена, беря огромный, словно лопата, металлический сачок.
— Расскажи, как вы обычно тут справлялись?
— Сначала распаренных куриц вытаскиваем и загружаем в чан новых, пока эти обтекают на стеллажах. Мы ощипываем и складываем на столы для упаковки — там их взвешивают, ставят печать, пакуют, считают, декларируют.
— Давай допирай, — улыбнулся я ему. —
До соседней комнаты — это неучтённый товар, со слов Кузьмича.— Ну да, так.
— За пропажу которого никто не несёт ответственности.
— Стыбрить предлагаешь? Бесполезно — на проходной досмотр личных вещей. Поймают — по шее дадут и с работы выгонят, — покачал головой Гена, доставая первую курицу на лотки для обтекания.
— Мы тут на всю ночь, да?
— Похоже на то, — выдал Гена.
— Ну, считай, полнедели будем сытыми, — убедил я его.
Далее пошла рутина: вымачивание, загружающие новых в чан, ощипывание, вымачивание — и снова по кругу. Сюда бы чайник или термос, — подумалось мне, когда я подавал очередную ощипанную курицу. В соседней комнате перед упаковкой стоял Снегирёв с паяльной лампой и обжигал мелкие перья, которые остались на курице, — и теперь в цехах пахло ещё и палёным пером.
Однако каждый час мы прерывались на «перекур» — естественно, никто не курил, а выходили из цеха к забору подышать свежим воздухом. В первый раз я вернулся в цеха раньше и, подойдя к столу упаковки, отрезал ножом себе два широких куска целлофана и, быстро положив туда тушек, свернул их в коконы и спрятал в пуховую кучу.
На улице за нами тоже следил Кузьмич — он же отсчитывал нам время для отдыха. Хочешь — вообще не отдыхай. Он же невольно контролировал — не захотим ли мы сделать чего-нибудь эдакого. А я этого очень хотел.
— Ген, на следующей передышке отвлеки тренера — поборись с кем-нибудь, попроси пояснить какую-нибудь технику. Не долго — на полминутки, — попросил я товарища по опасной операции.
И под утро, когда все собрались на последний перекур, я достал упакованных неощипанных куриц и выбросил их из цеха через окно.
— Снегирь, — позвал парня Гена. — Каково за ночь отжарить столько цыпочек?
И все дружно принялись ржать. Смеялся и тренер, а я, удивляясь находчивости Гены, аккуратно по стеночке вышел, зайдя за угол цеховых зданий, где под окном лежали мои свертки.
Я поднял один, а когда раздалась новая, громкая волна смеха, с силой вышвырнул их за периметр, перебросив через забор в сторону пляжа. Первую, а затем вторую.
И вот, просмеявшись над тем, как Генка дурачится, тренер снова вернул нас к работе, а я, улыбнувшись, кивнул — мол, всё в ажуре.
Смена закончилась утром. На проходной проверили наши сумки на предмет яиц и куриц, и мы, видя, как подъезжает автобус с трудящимися, залезли в него, чтобы тот увез нас в город.
Однако, выйдя на первой же остановке, я кивнул Гене — мол, так надо, — и лёгким бегом двинулся к озеру.
«Сука», — выдохнул я, видя, какой меня ждёт трындец. Первую курицу я нашёл сразу же — она повисла на ветке куста, а вот вторую пришлось поискать — я нашёл её в луже грязи и тины. Благо, упаковал хорошо.
Положив этих двух в сумку, я также лёгким бегом направился вдоль берега озера, пока фабрика не скрылась за постройками появившихся домов.
— Эй, парень! — позвали меня вдруг.
Да ё-маё… Обернулся я и увидел, как ко мне приближаются двое в форме советской милиции — старшина и сержант.