Я – борец! 2 Назад в СССР
Шрифт:
— Спасибо… — Плотников неловко потёр запачканные машинным маслом руки. — Если что — обращайся. Чем смогу — помогу.
Я усмехнулся:
— Ты в общаге бываешь?
— Нет, а что?
— Да там на кухне приёмник сломался. Завхоз унёс чинить и пропал. У тебя случайно завалялся?
— Так он не сломался! — оживился Валера. — Какой-то вредитель киселём его залил. Я почистил, кое-что перепаял… Вот только донести никак не могу. — Он грустно посмотрел на своё дымящееся детище.
— Вредитель, да… — вздохнул я.
— Пойдём, заберёшь, — неожиданно предложил Плотников.
Мы
— Этот? — Валера протянул мне раритет.
Я перевернул корпус. На днище красовалась потёртая табличка: «ОБЬ-302. В осветительную сеть не включать! Номинальное напряжение 30 В. Цена 5 ?»
— Забирай! — бодро сказал он.
— Если что, заходи — я в 313-й живу. Спортом не занимаешься? — произнёс я на последок.
— Не… У меня плоскостопие. Как-нибудь загляну.
— С плоскостопием можно и плавать, и на лыжах ходить.
— Попробуй объясни это военно-призывной комиссии, — горько усмехнулся он.
— А что с ней? — не понял я.
— Не берут в армию, — ответил Валера так, будто в этом была его вина.
— А ты… хочешь? — удивился я.
— Хочу, — твёрдо сказал он.
— Ты не думал, что такие парнишки, как ты, на гражданке нужнее? — осторожно спросил я.
— Завлаб так не считает.
— Да наш завлаб типичный сноб! Для него главное — чтобы в его болоте ничего не происходило. А то, что у него под носом человек такую штуковину собрал, его не колышет. Скажи честно — ты правда хочешь или просто кто-то сказал тебе, что «не служил — не мужик»?
— Хочу, — упрямо повторил Плотников.
— Ну ладно… Когда у тебя защита?
— В конце месяца.
— Тогда ни пуха! И мечту не бросай. Спасибо за приёмник!
Я вышел в длинный коридор, идя назад по скрипучим доскам ветхого полового покрытия. В аудитории по-прежнему не было преподавателя. Усевшись за чертёжный стол, я стёр резинкой кривую линию, быстро дорисовал деталь и, аккуратно положив лист под пресс, собрался. Пора было тащиться в общагу — и собираться в цех намотчиков…
Прибыв в общагу, я, пыхтя, взобрался на свой третий этаж. Первым делом пойдя на кухню где и повесил жёлтый радиоприёмник на два торчащих из стены, начавших ржаветь гвоздя. Чёрную вилку воткнул в розетку со следами подпалин — предыдущий жилец явно экспериментировал с электропроводкой.
Радио ожило с характерным треском и сразу выдало густым баритоном: «Свобода — для того, чтобы творить, а не для того, чтобы разрушать. Творчество — вот цель жизни!»
— Литературные чтения? Горький? — фыркнул я. — Ну хоть не марш авиаторов…
Повернув ручку громкости до положения «шёпот» — ровно настолько, чтобы заглушить вечный гул вечерней общаги я направился к своей комнате.
Ключ скрипнул в замке, дверь поддалась с характерным стоном несмазанных петель. И тут же в нос ударил терпкий запах мокрого пера. Перья были повсюду — на кроватях, на полу, даже на лампочке под потолком,
создавая изогнутые тени.В комнате царил хаос: Гена, красный как рак, орудовал веником, убирая перо, а Женя и Аня, склонившись над двумя обмякшими куриными тушками на моей кровати, с важным видом проводили завершали ощипывание.
— Саша, ты совсем дурак?! — Женя метнула в меня убийственный взгляд, размахивая клочком перьев. — Я к Гене пришла, хотела рядом прилечь, а в кровати — сюрприз! Мокрые куры!
— И тебе привет, Жень! Аня! — я демонстративно понюхал воздух. — А я разве не закрывал дверь? — в памяти всплывал смутный образ поворачивающегося ключа… Или это было вчера?
— Я всегда, когда спать ложусь, ключ над косяком прячу, — пояснил Гена, нервно подбирая перья совком.
— Как будто он не знает, — фыркнула Женя, тыча пучком перьев в мою сторону.
Я сделал самое невинное лицо, какое смог изобразить:
— Я вообще не в курсе, что это за куры. Ген — молодец, что притащил. Наверное, тяжёлые были? Пришлось на спине нести?
Шутка повисла в воздухе. Все трое уставились на меня с немым укором. Гена явно уже успел им всё рассказать — значит, доверяет. Что ж, и у меня теперь не было причин молчать.
— Ладно, я в цех, у меня смена, — махнул я рукой, швыряя сумку с конспектами в угол. — Ань, третье свидание! — добавил на прощание с вызывающей ухмылкой.
— Не факт, что случится! — «Рыжик» надула щёки, демонстративно обнимая Женю за плечи.
— Тогда в следующий раз у кого-нибудь в постели окажется мокрый мамонт. А на свидание буду завлекать по-пещерному — дубиной по голове. До вечера! — хлопнул я дверью.
Я уже спускался по скрипучей лестнице, когда сзади раздалось:
— Саш!
Я обернулся. Аня высунулась из двери, перепачканная перьями, но улыбающаяся:
— Я пошутила…
— Отлично! — моя улыбка стала вдруг искренней. — До ночера, Рыжик!
Радио в кухне, как эхо, донесло: «Человек — это звучит гордо!» — будто сам Горький подмигивал мне со своей вечной иронией.
Долго ли я так выдержу: тренировки, пары, цеха, личная жизнь? Ну, допустим, скоро летние каникулы, а тем временем тот же Сидоров слабее не становится.
И с этими мыслями я бежал на вторую работу. Но как бы я не спешил на завод первая проходная на его территорию с процедурами предъявления пропусков сожрало ценное время. А ведь еще нужно было пролететь двести метров до нужного корпуса. Где дверь цеха намотчиков встретила меня знакомым гулом трансформаторов и запахом нагретой изоляции — сладковатым, с горчинкой лака. На проходной, дежурный дядя Миша, как всегда, не поднимая глаз от кроссворда, буркнул:
— Медведев… Опоздал на семь минут. Вот всыплет тебе Вика Андреевна!
— Каюсь, дядь Миш, — бросил я, хватая с вешалки промасленный халат.
Цех жил своим ритмом: за стеной ровным тоном гудели станки, а тут везде сидели девушки и, склонившись, «шили», продевая тонкую нить, укладывая ряд к ряду медь. Моё рабочее место — стол №5 у окна, заваленный катушками медного провода и стопками стальных пластин. На стенке криво висела вырезка из «Техники молодёжи» с подписью: «Намотай — не зевай!» Это девушки надо мной подшутили, когда я засыпал первые смены.