Я – борец! 2 Назад в СССР

— Медведев! Опоздун! Ещё раз — и вынесу тебя на обсуждение на собрании бригады, — заметила меня Виктория Андреевна. — Что думаешь, если в девчачьем цехе-то опаздывать, как девочки на свидание можешь?

— Я не думаю, Виктория Андреевна! — улыбнулся я. — Я вам доверяю, если надо — давайте обсудим, но мне и так стыдно, что опоздал. И прошу у всех сердечно меня простить!

Последнюю фразу я проговорил громко и для всех, чтобы все меня слышали, и в цехе раздались дружелюбные смешки.

— Матай давай, Хазанов, и давай без спешки. Не выполнишь план — останешься доматывать!

— Принято. Справедливо! — кивнул я, выдвигая устройство с лупой между собой и микротрансформатором, беря левой рукой иголку, а правой вставляя в неё медную нить по диаметру сечения не больше волоса.

Сегодня для меня чайной паузы не было. А вот девушки периодически уходили в уголок цеха с парящим серебристым чайником «Красный выборжец». В первую свою смену я всех изрядно насмешил, когда поднял его и посмотрел на дно с тремя пластиковыми ножками и тиснением на железе: «Ленинград 1968 год, 7 рублей, 2.5 литра». Тогда как название было написано на его пластиковой чёрной ручке, просто слегка стёрлось от постоянного использования.

Хотя пускай меня и не было на произвольном чаепитии, я слышал всё, что говорят девчата, и к моему удивлению, я из-за своей поездки в Курск пропустил выход на экраны второй части «Шерлока Холмса». Говорят, в общежитии нашего техникума в ленинской комнате был прямо аншлаг у чёрно-белого «Рекорда».

Так, за трудовой медитацией я доработал до конца смены, а когда все принялись собираться домой, показывая план по намотанным трансформаторам в продолговатых коробках с фамилией намотчика. Чем-то они напоминали мне лотки для одежды и обуви в аэропортах, только эти были фанерные. Бегло посчитав свои изделия, сдал свою коробку и я.

Вика Андреевна, высокая и худощавая, с короткой стрижкой и всегда в чистом и выглаженном халате, взяла один из них и, покрутив, строго на него посмотрела, словно слова осуждения уже были заготовлены в её голове. Но увы — сегодня я был идеален. Ну, почти во всём, кроме юмора, воровства куриц, опозданий и чертежей.

А если без шуток — то внутри меня словно горел тёплый огонёк: сегодня я исправил вредительство раннего Медведева, вернул в общежитии радио, и меня ждало третье свидание с Аней.

Глава 4 Забытая песня

Вернувшись в общагу ближе к ночи, я обнаружил приготовленную курицу с гречкой. За столом в 313-й комнате ребята уже поели и оставили мне порцию — она была ещё теплой, но разогревать на плите совсем не было сил. Вот оно, отсутствие микроволновых печей.

Самих ребят дома не было, зато на столе лежала записка:

«Саш, ушли гулять. Если что, остаток каши и курицы в холодильнике — в кастрюле с надписью „313“. Аня, если что, у себя».

По сути, есть два способа разогреть еду: пережарить её на сковородке или поставить тарелку на кастрюлю с водой и дождаться, пока та закипит. «Надо будет подкинуть идею Валере Плотникову про разогрев пищи микроволнами, — подумал я. — Хотя, скорее всего, какие-нибудь промышленные аналоги уже есть… Надо почитать об этом в „Радиотехнике и электронике“. Или спросить у самого Плотникова: не хочет ли он случайно изобрести микроволновую пушку — волновое оружие будущего? Ведь МРТ для белья он почти собрал».

Греча исчезала со скоростью света в компании куриных ножек, как вдруг я заметил рыжего таракана, ползущего по стене.

— Здрасте, добрый вечер!

А в будущем их как-то нет… То ли сотовые сети их извели, то ли те же микроволновки. То ли просто уровень гигиены стал выше. Что ж, запишем в список проблем! Благо, клопов нет — меня передёрнуло от одной мысли об этих тварях.

Абстрагировавшись от таракана, я доел, помыл тарелку и ложку на кухне, почистил зубы новой щёткой и зубным порошком, затем принял холодный душ комнатной температуры. Вернувшись в комнату, переоделся: сменил пропахшую горелой проводкой одежду на ещё свежий спортивный костюм, протёр тряпочкой кеды и направился к Ане в 406-ю комнату на четвёртом этаже.

Час до закрытия общаги. Обратно — опять через Армена. Но зато в этом и есть жизнь.

И едва мои костяшки коснулись дверного полотна, как дверь распахнулась — на пороге стояла Аня. На ней было лёгкое ситцевое платье, которое я раньше не видел — синее в белый горошек, на ногах чёрные босоножки. А волосы, обычно собранные в хвост, сегодня рассыпались по плечам.

— Привет. Как поработалось?

— Привет. Всё хорошо, спасибо за ужин. Женя и Гена уже умотали?

— Да, вроде. Я думала, ты уже не придёшь, — произнесла она.

— Мысли позитивнее! — улыбнулся я и подал ей правый локоть, приглашая на ночную прогулку.

Ночь встретила нас прохладой и густым ароматом цветущей липы из парка за общагой. Фонари мигали, будто подмигивали нам вслед, а где-то вдалеке скрипели качели — наверное, ещё какие-то романтики не хотели возвращаться в комнаты. Аня взяла меня под руку крепче, и я подумал, что, может, и без микроволновок в этом 1983-м есть что-то настоящее — вот это: тёплое, простое, наше.

Город спал, но не мы. Улицы, залитые жёлтым светом, вели нас куда-то в никуда, и это было идеально.

Аня шла рядом, её рыжие волосы развевались на тёплом ночном ветру, будто огненные язычки. Синее платье в белый горошек болталось на ней чуть мешковато, но это только подчеркивало её лёгкую небрежность — будто она нарядилась наспех, просто чтобы выйти со мной.

В будущем мы бы смотрелись с ней странно, ведь к её платью совершенно не шёл мой обычный, «фирменный» образ: дешёвые штаны с полосками, которые при дневном свете выдавали себя кривым шрифтом «abibas», и потрёпанные кеды. Но Аня, кажется, не замечала этого. Или делала вид.

— О чём ты думаешь? — спросила она, и уголки её губ дрогнули.

— О том, одни ли мы во Вселенной, и есть ли на далёких звёздах жизнь, — соврал я, поднимая взгляд на небо.

— М… А ещё о чём?

— О том, что ты похожа на ту самую песню, которую я никак не могу вспомнить.

Она рассмеялась, и этот звук слился с шумом проехавшей через улицу одинокой машины. Она всё ещё шла со мной под руку — её пальцы были тёплыми, и от этого тепла забывалась вся суета моего прошлого дня, прошлой недели, прошлого месяца. Окситоцин, гормон социальной значимости. Мы с Анютой ещё даже не целовались, а моё тело уже воспринимает её как часть моей маленькой стаи.