Я или Человек Без Тела

"Да, я"

–  Ты?!

"Я, я. Или ты снова про кузнечиков и майских жуков вспоминать будешь?"

–  Мы с детством закончили. Так что не о насекомых речь. Помнишь

Гретту?

"Гретта?", - удивился я.
– "Гретта - наша собака. Она от старости умерла. Мы ее все очень любили. И мама, и папа, и я. Гретта у нас тринадцать лет прожила в тепле и уюте. Мы ее мясом кормили и творогом. А еще она винегрет любила. Мы ей ни в чем не отказывали, она членом нашей семьи была. Так что ты тут обмишурился, уважаемый

Человек Без Тела. Или у тебя информация не точная. Гретту я не убивал"

–  Убил, - настойчиво произнес Человек Без Тела.

– Вспомни, как умерла ваша собака?

"Она старая стала. У нее лапы задние стали отказывать. Падала, подняться не могла. И еще она ослепла почти, и слышать плохо стала.

И тогда…"

Я замялся с продолжением.

–  Ну, ну, - подбодрил меня Человек Без Тела.

"Папа увез ее в лечебницу, и Гретту там усыпили", - сокрушенно признался я.

–  Только не говори мне, что ты здесь не при чем, что это была только папина инициатива. И не говори, что это ветеринар поставил ей смертельный укол.

"А разве это не так?"

–  Подлец ты все-таки, Колян!
– вздохнул Человек Без Тела.
– Ты кажешься мне омерзительным в своем желании отвертеться от содеянного. Да, Гретту отвез на усыпление твой отец. Да, инъекция на совести ветеринара. А ты? Ты ни в чем не виноват? Ты - белый и пушистый? Виноват ты, Колян, еще как виноват! Виноват в том, что не спорил с отцом, не убедил его в том, чтобы Гретта умерла своей смертью, не бегал по ветеринарным аптекам в поисках витаминов и стимуляторов. Тебе так было проще. Нет человека (пардон, собаки), нет проблемы. Не надо за ней говешки убирать и лужи подтирать, не надо ее по десять раз за прогулку с земли поднимать. Да и вообще, гулять не надо, время свое драгоценное тратить. Тебе Гретта мешала!

"Но так многие делают!", - пытался еще сопротивляться я, хотя уже согласился с Человеком Без Тела. Я уже понимал, что это я, хоть и отчасти, виноват в смерти Гретты.
– "Так поступают все. Усыпляют своих питомцев, когда понимают, что их конец близок. Чтобы не мучились"

–  Все? Да, все. Потому я и называю всех вас подлецами. Вы решаете

–  жить или не жить. Вы. Сами. За других. А право вы на это имеете? А ты спросил у своей Гретты - хочет ли она умирать? Она, собака твоя, смерти не боялась. Животные смерти не боятся, они не знают, что это такое. Они с вами, с подлецами, расставаться не хотят. Они вас любят.

Я был растоптан, а Человек Без Тела, казалось, наслаждался моим поражением и моим раскаяньем.

Он меня добил:

–  Гретта прожила бы еще четыре месяца и восемь дней. Немного. Но эти четыре месяца и восемь дней она была бы рядом с тобой.

Если бы я мог я сейчас, завыл бы, как пес или разрыдался бы, как ребенок. Я вспомнил грустные, всепонимающие глаза Гретты, когда ее уводили на смерть. Отец надел на нее ошейник, снял с крючка намордник (о том, что намордник необходим, сказал ветеринар) и повел

Гретту к выходу. Она не сопротивлялась, она просто поплелась рядом с отцом, а у двери повернула голову в мою сторону и посмотрела на меня долгим взглядом, прощаясь навсегда. Теперь я понимал (тогда нет, а теперь понимал!), Гретта знала, куда и для чего ее уводят. Мне стало плохо, так плохо, как, бывало не часто. Я четко осознал: я - подлец.

"Я подлец!", - признался я Человеку Без Тела.
– "А теперь отпусти меня. Я хочу… Я не знаю, чего я хочу. Но мне душно. Мне плохо! Я хочу увидеть свет!"

Я задергался, верней, хотел задергаться, хотел вырваться отсюда и убежать, куда глаза глядят. Но, как и тогда, во сне, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Словно у меня их не было. А может я тоже - Человек Без Тела?

–  Э! Э!
– прикрикнул на меня мой обличитель.
– Ты чего дергаешься? Куда? Мы с тобой только начали вспоминать твои тяжкие преступления. Убийство Гретты - тяжкое преступление, но не самое тяжкое. Не дергайся и давай вспоминать остальные.

"А что были еще?", - подумал я чисто машинально, а может быть из чувства противоречия, потому что прекрасно понимал - мой незваный гость знает обо мне все и помнит все, что я творил на этом свете сорок четыре года, почти сорок пять, помнит о каждом моем шаге.

–  А ты вспомни Машу Абарову, Колун!

Если бы мне было чем, я бы вздрогнул. Это было ударом ниже пояса, хотя Человек Без Тела по другому и не бил.

Маша!

Колун!

Маша называла меня Колуном!

–  Что, вспомнил?

Первая любовь не забывается…

Не забывается? Я думал, что забыл.

Я ошибся.

Оказалось, что я помнил о Маше всегда. Я помнил все, до самой мельчайшей подробности. Я помнил Машу. Ее огромные серые глазища, пепельные волосы, ее смех и ее слезы…

Маша Абарова появилась в девятом классе. Все пацаны, едва Маша вошла в класс, выпали в осадок. Я не выпал. Я, конечно, отметил, что новенькая просто красавица, но внешне никак не выказал своего восхищения, потому что уже тогда, в шестнадцатилетнем возрасте, умел контролировать эмоции и трезво оценивать ситуацию. Куда она денется?

Я - лучший. Если захочу, Маша Абарова будет моей.

Не знаю, что это? Откуда у меня эта уверенность?

Может быть, гены сыграли свою роль? Может, я получил такой набор хромосом от своего отца, прошедшего путь от простого токаря до директора завода? Папа сделал карьеру, потому что всегда поступал правильно, он всегда знал, что делать, никогда ни с кем не заигрывал и ни с кем не советовался. Поэтому никто не знал, как он поступит в той или иной ситуации. Он был предсказуем лишь в одном - итогом любого дела, за которое он брался, была победа.

А может, это приобретенное? Я формировал свой характер на основании прочитанных мною книг. А книгами этими были "Зверобой",

"Следопыт" и "Кожаный чулок", Фенимора Купера, главный герой которых, суровый и немногословный, никогда не выставляющий своих чувств напоказ, Нат Бумпо, был моим идеалом. Вторым таким идеалом был для меня не конкретный литературный персонаж, а некий собирательный образ, слепленный моим воображением из героев произведений Джека Лондона. Что-то было в нем от Смока Беллью, что-то от Элама Харниша, что-то от капитана Ларсена из "Морского

Волка". А третьим моим идеалом был человек вполне реальный, не книжный и не придуманный - мой тренер по каратэ Андрей Ильич

Кумарин, который помимо стоек, блоков, ударов, ката и прочих японских боевых премудростей, учил меня и моих приятелей по секции в спортивном клубе имени Гагарина тому, как, по его мнению, должен вести себя настоящий, уверенный в своих силах, мужчина. И не только словами учил Кумарин. Мне нравилась его гордая осанка, его неторопливость в движениях и словах, его почти лишенное мимики лицо и редкие, но резкие выбросы энергии тогда, когда это требовалось и в направлении того объекта, который он должен был поразить молниеносным и сокрушительным ударом. Я обожал своего тренера и всегда старался быть на него похожим.