Я не Байрон

– Вообще, со всем, что положено.
– Клуб, вы понимаете? Что же тогда говорить про Весь Мир, что он не похож ни на что хорошее? Так не бывает. Большее больше, а не меньше меньшего.

Проблема в том, почему обычно не видно деления мира на две части, на Сцену и Зрительный Зал, что эта граница не видима, но непреодолима. Невидима именно потому, что противоречия считаются артефактом, сознания, а не реальность. Например, утверждается, что Петр в лодке на Тивериадском озере оделся потому при виде Иисуса Христа, что ему стало стыдно.
– Но!

– Но это дело десятое, - а стыдно Петру было потому, что он, увидев Иисуса Христа воскресшим, не мог поприветствовать Его лично. Для этого надо было подняться на Сцену, где находился Иисус Христос. А для этого надо было надеть костюм. Костюм того, кто может пройти на сцену, что значит:

– Подняться в Роли.
– В роли двойного человека, как Пушкин! Как это сделал Пушкин в Воображаемом Разговоре с Александром 1.

Как человек становится невидим? Вот он как раз способ показан:

– Пушкин виден - царь не виден. И наоборот: Царь виден, Пушкин нет. Ибо:

– Один из них смотрит на Другого в роли - этеньшен - Читателя. Или зрителя.

Именно так произошло, когда Двое встретили Иисуса Христа на пути Еммаус. Как говорил Лев Ландау:

– Мы докатились уже до того, что можем понять то, чего не можем представить.

Причина невидимости: плоскость симметрии, плоскость, отделяющая Сцену и Зрительный Зал, проходит по самому нашему сознанию, а мы привыкли всё видеть только перед собой.

По сути дела, эти Двое на пути в Еммаус и есть сама Сцена, и сам Зрительный Зал, или, что тоже самое:

– Высоцкий в роли Гамлета.

Если написано, что Они увидели Его, то это еще не обязательно, что одновременно, а:

– Один видел Его из Зала, когда Иисус Христос был на Сцене, другой, наоборот, со Сцены, когда Он шел к ней из зала.

Не ясно, как могло произойти, что:

– Он стал им не виден.
– Ибо: актер в роли, как Двуликий Янус, видит обе стороны:

– И Зрительный Зал, и События Сцены.

Получается, как с Апостолом Павлом на пути в Дамаск:

– Одни видят только свет, другие только голос.
– (Проверить, стр. 170, часть 2 - Библия, кто что видел, или слышал.)

Мария Магдалина, обернувшись, увидела Иисуса Христа, здесь почему-то Он стал невидим обоим. Автор может видеть то, что не может видеть герой, например, у Пелевина герой не может видеть на каком расстоянии пуля пролетает мимо его живота, но может видеть Автор, и когда пишется:

– Я видел, - имея в виду Героя, возникает противоречие:

– Он не мог видеть, - а переход от Героя к Автору, что оба они называются:

– Я, - не был обозначен видимым образом.

Здесь могло происходить также, не в такт:

– Когда один смотрит - Иисус в нем, когда второй - Иисус Христос в нем, и таким образом никто из них его не видит. Но Иисус Христос там, Он только не виден этим Двоим на пути в Еммаус.

Где он может быть? И выходит, только в Посреднике, который, как сказал Пушкин про Моцарта:

– Сам Третей сидит.

И этот сам-третей не кто иной, как сам Читатель. Именно он видит, по Ландау:

– Знает, что Иисус Христос здесь, но только невидим.

Если говорить про Моисея, что он принес с горы Синай те же законы, что написаны на обратной стороне ученической тетради октябренка, то это очевидная сознательная ошибка, ибо человеку коммунистического общества предлагается выполнить то, что предлагалось Моисеем совсем другим людям, а именно, как он воскликнул:

– Кто Господни - ко мне!

Законы Моисея выполнимы только с Богом, а здесь предлагалось их понять рабам. Предлагалось только в качестве издевательства над ними. Как предлагалось Иисусу Христу - если он Сны Божий - сойти с креста. И Иисус смог сойти с помощью Отца.

Но как это сделать без веры.

И здесь даже нет того, о чем сказал Яков Кротов сегодня, что:

– Нет хуже замены веры ее подобием.
– Вот было хуже:

– Заменялось подобием:

– Вера коммунизмом, но с откровенной нелепостью, с предложением людям выполнить законы, которые имеют посылку:

– Кто Господни - ко мне!

Откуда же возьмутся господни, если бог запрещен уже с первого класса школы.

Так и в Тексте поступают литературоведы, обладающие здравым смыслом и проницательностью, такие как Аникст и Бонди:

– Пожалуйста, думай как хочешь, только без помощи бога.

Как и сейчас часто повторяет Борис Парамонов:

– Не надо их смешивать, бога и литературу.

Как начали смеяться в первом классе, что Земля стоит на трех коровах, так и смеются до сих пор. Ибо считается очевидным, что она вращается сама по себе. А прямые противоречия в Тексте объясняют несовершенством этого лучшего из миров.

Так почему бы не подставить Земле трех коров, трех слонов, или трех китов, чтобы она была совершенной?

Говорят, что их не видно, тем более из космоса. Но это не видны они только роботу, инопланетянину, а Ландау объяснил, что находятся эти киты, да, дальше, чем человек может видеть, не в Образе, не перед нами, а:

– В нас.

Есть понимание, как сказал Лев Ландау, которое существует:

– Без образа!

Человек способен понимать то, что не может представить.

Почему не признали существующим доказательство Пьера Ферма теоремы, названной его именем? Только из-за того, что для своего доказательства он использовал совершенство мира с помощью трех слонов. Приставил их к утверждению Диофанта:

– Разделить квадрат на два квадрата, - и всё получилось.

Но вот эти три мистические коровы ему не простила даже его родная французская академия наук, и не простила до сих пор.

Думали, что доказательство, которое успел сделать Ферма утеряно, ибо обыскали все места, где бы оно могло быть, но нет, как вообще: