Я не боюсь

У Пьетро Мура были короткие и толстые, словно сигары, пальцы, которые едва влезали в кольца ножниц. Прежде чем начать работу, он раздвигал ножницы и водил ими над твоей головой, туда и обратно, как лозоходец. Он объяснял, что так может читать твои мысли, хорошие или плохие.

А я, когда он делал так, всегда старался думать только о хорошем, например о мороженом, о падающих звёздах или о том, как сильно я люблю маму.

Он посмотрел на меня и спросил:

– Что у тебя с волосами? Ты что, хиппи?

Я отрицательно покачал головой.

Папа налил кофе в праздничные чашки.

– Вчера ты меня сильно рассердил. Если будешь продолжать в том же духе, отправлю тебя к монахам.

Парикмахер спросил меня:

– Знаешь, как стригут голову монахи?

– С дыркой в центре.

– Молодец. Так что лучше тебе быть послушным.

– Ну, давай одевайся и садись завтракать, – сказал папа. – Мама оставила тебе хлеба и молока.

– А сама где?

– Ушла в Лучиньяно. На рынок.

– Папа, я хочу сказать тебе одну вещь. Очень-очень важную.

Отец взял пиджак.

– Ты мне её скажешь вечером, хорошо? Сейчас я ухожу. Разбуди сестру и подогрей ей молока. – Он с улыбкой допил свой кофе.

Брадобрей выпил свой, и они вышли из дома.

Я приготовил завтрак для Марии и спустился на улицу.

Череп с ребятами играли в футбол под солнцем.

Того, чёрно-белый дворняга, бегал за мячом, путаясь у всех под ногами.

Того появился в Акуа Траверсе в начале лета и был принят всеми в местечке. У него было своё место в амбаре отца Черепа. Все таскали ему объедки, и он стал жутко толстый, с животом, раздутым, словно барабан. Это был добрейший пёс, и, когда его начинали ласкать или разрешали ему забежать в дом, он приходил в такой дикий восторг, что пускал струю.

– Вставай в ворота! – крикнул мне Сальваторе.

Я встал. Никому не нравилось быть вратарём. А мне нравилось. Может, потому что руки у меня были более ловкие, чем ноги. Мне нравилось прыгать, падать, вертеться в пыли. Отбивать штрафные.

Другим нравилось только забивать голы.

В это утро я напропускал их множество. То мяч вылетал у меня из рук, то я опаздывал с броском. Я не мог сосредоточиться.

Сальваторе подошёл ко мне:

– Микеле, что с тобой?

– А что такое?

– Очень плохо играешь.

Я поплевал на ладони, вытянул руки и ноги и прищурился, как Дзофф [6] .

– Готов. Ни одного гола больше.

Череп отобрал мяч у Ремо и сильно пробил. Мяч был лёгким, из тех, что можно запросто отбить кулаком или же поймать на грудь. Я попытался сделать это, но мяч выскользнул у меня из рук.

– Гол! – заорал Череп и поднял кулак, как будто забил его «Ювентусу».

Меня влёк холм. И я мог пойти туда. Отца и мамы не было. Главное, вернуться до обеда.

6

Дино Дзофф – тренер сборной Италии по футболу, в прошлом вратарь

– Я не хочу играть, – сказал я и пошёл к дому. Сальваторе догнал меня:

– Ты куда?

– Так, пройдусь немного.

– Прокатимся кружок?

– После. Сейчас у меня есть дело.

Я сбежал, оставив все в беспорядке, – лист сдвинут в сторону вместе с матрасом, яма открыта, верёвка свисает вниз.

Если бы пришли те, кто охранял яму, сразу бы увидели, что их тайна открыта, и мне пришлось бы дорого заплатить за это.

А если там уже никого нет?

Я должен набраться храбрости и посмотреть.

Я заглянул.

Он лежал, завернувшись в покрывало.

Я прочистил горло.

– Привет… привет… здравствуй… Я тот, кто был вчера. Который спустился, помнишь?

Никакого ответа.

– Ты себя плохо чувствуешь? Ты жив?

Он согнул руку, потом поднял её и что-то пробормотал.

– Что? Я не понял.

– Воды.

– Воды? Хочешь пить?

Он протянул руку.

– Подожди.

Где я ему найду воду? Я увидел две банки из-под краски, но они были пусты. В ванне было немного воды, но она была зелёной, вся в комариных личинках.

Я вспомнил, что в комнате рядом с конюшней видел бидон, полный воды.

– Сейчас принесу, – сказал я ему и полез в оконце над дверью.

Бидон был налит наполовину, вода была чистой и не пахла.

В тёмном углу на деревянной полке стояли банки, свечные огарки, кастрюля и пустые бутылки. Я взял одну, сделал пару шагов и остановился. Вернулся назад и взял в руки кастрюлю.

Это была маленькая эмалированная кастрюлька со стенками, расписанными красными яблоками, она очень походила на ту, что была у нас дома. Нашу мама купила на рынке в Лучиньяно, её выбрала Мария из множества кастрюль на прилавке, потому что ей нравились яблоки.

Эта казалась более старой. Была плохо вымыта, на дне оставалось немного прилипшей пищи. Я провёл по ней пальцем и понюхал.

Помидорный соус.

Я поставил кастрюльку на место, взял ведро и вылез на улицу.

Привязал верёвку к ведру и поставил в него бутылку.

– Спускаю! – крикнул я. – Бери её.

Не снимая покрывала, ощупью, он поискал бутылку в ведре, схватил и вылил в кастрюльку, не дав пролиться ни одной капле, потом вернул её обратно в ведро и дёрнул верёвку.

Как будто делал такое всегда, каждый день.

Так как я не поднимал, он дёрнул ещё раз и что-то раздражённо проворчал.

Едва я вытащил ведро, он наклонил голову и, не поднимая кастрюльки, начал лакать воду, стоя на четвереньках, словно собака. Когда закончил, отвалился к стене и замер.

Было уже поздно.

– Тогда… пока.

Я накрыл яму и ушёл.

Пока я катил в сторону Акуа Траверсе, я всё время думал о кастрюле, которую нашёл.

Мне казалось странным, что она была так похожа на нашу. Не знаю, может, потому, что Мария выбрала именно такую из множества других. Как будто специально расписанную яблоками и самую красивую из всех.

Я вернулся домой точно к обеду.

– Скорее иди мой руки, – сказал папа.

Он сидел за столом рядом с сестрой.

Все ждали, когда мама откинет макароны.

Я сбегал в ванную, вымыл руки с мылом и уселся за стол именно в тот момент, когда мама раскладывала макароны по тарелкам.

Кастрюля с макаронами была без яблок. Я посмотрел на посуду, сохнущую в мойке, но и там её не увидел. Должно быть, стоит в буфете.

– Через пару дней к нам приедет один человек, – сказал папа с полным ртом. – Вы должны вести себя хорошо. Никаких капризов и криков. Не выставляйте меня дураком.