Я рисую ангелов
Шрифт:
Дерек встретил ее пристальным взглядом каре-зеленых глаз. Темные волосы с проседью аккуратно расчесаны, удлиненная стрижка ему невероятно шла. Сара смущенно опустила глаза к носкам тщательно вычищенных туфель.
– Мисс Опервальд, – низким грудным голосом проговорил директор. – Изумлен вашей настойчивостью и добротой. Комиссия единогласно приняла решение в вашу пользу. Я подписал необходимые бумаги. Осталась лишь ваша подпись, и мистер Грин сможет отправиться в новый дом. Вы знакомы с правилами, но я должен их повторить.
– Конечно, господин директор.
Каре-зеленые глаза блеснули. Дерек щелкнул зажигалкой, закурил, отложил папку с документами в сторону и откинулся на спинку кожаного кресла.
– Вы должны пройти три контрольные
– Отклонений, господин директор?
– Мальчик должен ночевать дома не реже чем пять ночей в неделю. Он должен ходить в школу и пропускать ее только по уважительной причине. Никаких приводов в полицию, наркотиков и алкоголя. Хотя бы в течение этого года. Полноценное питание, чистая и заштопанная одежда. Вы сами тысячу раз рассказывали эти правила приемным родителям.
– Но сейчас я – приемный родитель, а не ваша сотрудница, – неожиданно для самой себя улыбнулась Сара. – И я хочу, чтобы вы это говорили, мистер Смол. Это важный шаг для меня. Уверена, он важен и для Акселя. Мальчик многое пережил, и я хочу, чтобы он наконец обрел дом. Семью.
– Как и вы, мисс Опервальд. Как и вы.
Дерек толкнул к ней папку. Дрожащей рукой Сара подписала документы на каждой странице. Мистер Смол следил за ней внимательным, учтивым взглядом. Сара в очередной раз подумала о том, как красив и далек этот мужчина. Забрав свой экземпляр документов, она опустошенно замерла, еще не веря в то, что произошло. Они говорили с Акселем об этом дне. Мальчик уверял, что ей не обязательно брать на себя такую ответственность, что ему осталось всего пять лет и он справится, а потом уедет. И все же он был благодарен. В его темно-синих удивительного оттенка глазах Сара видела эту благодарность.
– Поздравляю, – проверив бумаги, проговорил директор. – Вы всегда были единственной, с кем он говорил. Теперь вы единственная, кому он доверяет. Счастья вам и вашей семье.
Осень 1984 года
Треверберг
Аксель пил крепкий черный чай и смотрел в окно. Сара тоже смотрела окно. То, что он сказал несколько минут назад, не укладывалось в ее голове, и это непонимание и обида выливались жгучими слезами, которые женщина даже не пыталась скрыть. Она чувствовала себя так, будто ее душу вынули из тела, хорошенько измарали в ближайшей луже и бросили обратно, как ненужную ветошь. Саре было невыносимо смотреть на юношу, который так неожиданно повзрослел и так резко начал принимать решения. А еще вчера она с наслаждением рассматривала выточенные самим богом черты его молодого лица, заглядывала в темно-синие глаза, в которых до сих пор светилась благодарность. Его не тяготила жизнь в детском доме, но собственная комната и постоянная «мама» стали приятным сюрпризом.
– Армия, – в сотый раз повторила Сара, будто пробуя слово на вкус. – Зачем тебе армия в шестнадцать лет? И как ты вообще смог обмануть всех и получить эту чертову бумажку?
Юноша неопределенно пожал плечами.
– В Треверберге призыв с шестнадцати лет, и ты это прекрасно знаешь. Я получил базовое образование, а на колледж и университет у нас нет денег, – спокойным, выверенным тоном проговорил юноша. – Армия даст эти деньги. Я буду высылать тебе их, ты сможешь купить новый дом. А когда вернусь, поступлю в университет.
Она отмахнулась от него и снова отвернулась к окну. Конечно, Сара понимала, что такой человек, как Аксель, не будет сидеть спокойно дома, прилежно учиться и строить скучную карьеру. Он мог бы стать ученым. Его успехами в точных науках восхищались все преподаватели, пророча ему великолепное будущее. Но Аксель не верил, что мальчику из детского дома кто-то позволит
получить заветное городское место на потоке, и знал, что нужны свободные деньги на тот случай, если учебу придется оплачивать. Сара осознавала, что взяла не самого обычного и не самого послушного подростка, но и представить не могла, что он так быстро покинет ее. Что он выберет такой опасный путь.Темно-синие глаза юноши остановились на ее лице. В них горело искреннее сочувствие пополам с решимостью довести начатое до конца.
– Когда ты вернешься?
– Контракт на пять лет. Я буду писать тебе каждый месяц. И уже через полгода приеду в отпуск. Ты и не заметишь!
Сара отвернулась и смахнула с щеки очередную слезинку. Солнце вызолотило ее русые волосы, собранные в косу, ореховые глаза стали почти зелеными от слез. Она чувствовала себя ровно так же, как в день, когда узнала, что ее первый ребенок родился мертвым. Что муж мертв. Что она наполовину мертва. С Акселем она была целой, живой. А без него боялась, что забудет, как дышать.
– Ты не передумаешь?
– Нет. – Он покачал головой, сделал еще глоток чая. Посмотрел на нее и улыбнулся. – Все будет хорошо.
Сборы были короткими и неловкими. Аксель не мог взять с собой вещи, которые приносила Сара, а Саре не удавалось принести ничего из того, что действительно требовалось. Она плакала, но из последних сил старалась держаться. Аксель молчал. Ей страшно было осознавать, что их маленькая семейная жизнь подошла к концу. Три года назад она вошла в кабинет Дерека Смола и подписала документы на оформление опеки. Два года назад она сдала все экзамены, прошла все проверки и усыновила Акселя. Полгода назад он выиграл городские олимпиады по физике, химии и математике. А сегодня он уезжает для того, чтобы воевать на чужой войне. В Треверберге не существовало обязательной воинской повинности, и Сара даже в страшном сне не могла представить, что ее сын выберет этот непростой, опасный, убийственный путь. Она поощряла его увлечения боевыми искусствами, ей нравилось, что он может часами пропадать в технической библиотеке за изучением чертежей стрелкового оружия. Казалось, это нормально для подростка. А вышло вот так.
Он улыбался и шутил, уверяя ее, что все будет хорошо. Но Сара, чувствуя себя полной дурой в своем ситцевом платье под цвет его глаз, не могла поверить, что ее маленькое счастье закончилось так нелепо. Она не понимала, что если в эти минуты из них двоих кто-то и был подростком, то только она.
Юноша упаковал рюкзак, завязал его, пересек комнату и положил руку ей на плечо, чуть наклонившись, чтобы заглянуть в глаза. За два года он существенно вырос и стал выше почти на две головы.
– Что бы ни случилось, помни, что я до конца своих дней буду благодарен тебе за тепло. И дело не в бумагах. С первых дней после смерти родителей ты была рядом. Я это помню. И сделаю все, чтобы отплатить тебе добром за добро.
– Просто останься живым.
Он кивнул, снова улыбнулся своей серьезной улыбкой, которая никак не вязалась с возрастом, взял рюкзак и молча вышел за дверь. Он запретил себя провожать. Не сказал, куда летит. Саре не нужно знать деталей. Ей нужно было осознать только один простой факт. Она осталась одна.
Весна 1987 года
Треверберг
Эдола Мирдол смотрела на Сару странным взглядом существа, которое настолько в себе, что не полностью осознает, где находится. Девочке было тринадцать, она жила здесь уже десять лет. Александр навещал ее по мере возможностей, но не стремился оформлять опеку. Сара не осуждала – сиротам сложно устроиться в этом мире и намного правильнее остаться в детском доме, чем перебиваться с хлеба на воду со старшим братом, который пока не встал на ноги. Эдола понимала. В свои тринадцать она казалась совсем взрослой, неуловимо напоминая Саре поспешно повзрослевшего Акселя.