Я рисую ангелов

Марк сидел на земле, обхватив голову руками, и смотрел себе под ноги немигающим взглядом. Его глаза были совершенно сухи, но Аксель знал Карлина не первый год и понимал, что слезы бы его спасли.

– Что случилось?

– Там…

– Криминалисты приехали?

Короткий отрицательный жест. Марк с трудом поднял глаза на друга. Тот остолбенел, перехватив совершенно мертвый, будто ослепший взгляд профайлера.

– Ты первый. Как всегда. Иди туда и скажи, что я ошибся.

Аксель собрал волосы в хвост, замотал ботинки скотчем, вздохнул, натянул на руки латексные перчатки и толкнул дверь в дом. От увиденного резко стало тяжело дышать. Детектив поднес руку ко рту, прикрывая его. Безотчетное движение, которое давало психике время на обработку травматичной действительности. Синие глаза при этом профессионально и отрешенно считывали информацию. Планировка дома напоминала место прошлого преступления. Просторный белоснежный холл, лестница на второй этаж. Нужно отметить: преступнику нравились белые стены. Нравилась их схожесть с холстом.

Проверить гипотезу: выбор жертв по домам, где они имеются.

Слишком мало информации, но эта мысль имела право на существование. Дом. Белые стены. Чистый холст, на котором можно творить. Он хочет что-то сказать. Картины выглядят масштабно и повторяют один и тот же сюжет. Похожие фойе. Похожие ангелоподобные дети с кудрявыми волосами.

Но в этот раз краска не была бурой. Она уже начала темнеть, но еще сохранила ослепительно-красный цвет, создавая иллюзию, что ее нанесли всего несколько секунд назад.

«Краска». Это слишком цинично даже для него.

Сын Марка Йорн лежал на огромном куске белоснежного ватмана в уже знакомой детективу позе. Крылья аккуратно пришиты к спине – на этот раз оба крыла, преступник сделал работу над ошибками. Волосы тщательно уложены. Клей или воск. Или мусс. Криминалисты проверят. Тело белое, на ручках и ножках характерные порезы. Кровь разлита, разбрызгана. Судя по всему, помимо детской крови использовалось что-то еще – слишком уж ее много. Или просто развели в воде, чтобы получить объем и снизить свертываемость. Может, что-то добавили.

Маньяк в точности повторил прошлый сюжет. Обычно они развиваются, что-то меняют, но здесь – копия. Копия, в которую добавили отсутствующие детали. Больше мелких штрихов, больше масштаб. Центральная часть «картины» такая же (если опустить момент с пришитым крылом), а вот все, что вокруг, – нет. Первый рисунок не удался. Он решил попробовать еще раз. В этой ситуации остался только один вопрос: получилась ли картина или нужна еще одна попытка?

Аксель сделал шаг назад и замер, чтобы запомнить место преступления в первозданном виде. Слишком много крови, он не мог ходить по ней и ждал, пока приедет команда экспертов, которые сделают снимки и начнут сбор вещественных доказательств.

Преступник неглуп. Он и сейчас не оставит следов. Все, что у них есть, – это мелкие изменения в технологии рисунка. Больше краски. Больше красного. Более ровная и выверенная работа. Меньше ошибок. Карлин был прав, он действительно учится. И от этого осознания становилось по-настоящему жутко. Аксель сделал еще шаг назад, развернулся и вышел во двор. И только оказавшись на свежем воздухе, позволил себе выдохнуть.

– Где Урсулла? – спросил он у Карлина.

Марк оглянулся на него с таким видом, будто не понял вопроса. Аксель помолчал, глядя ему в лицо. Слова не требовались. В синих глазах детектива Карлин прочитал все, что хотел, и во что боялся поверить. Лицо друга посерело. Он выглядел как человек, который уже практически потерял сознание, но держится на призрачных обрывках воли. Он потерял горячо любимого сына. С женой у них все не ладилось, как у многих, но в Йорне он души не чаял. Терять единственного сына страшно. Но терять его вот так – чудовищно. Грин ждал ответа, понимая, что сознания Марка вопрос достигнет не сразу. Он сейчас пребывает в таком состоянии, когда реальность раскололась и простые вещи вызывают ступор.

– Она должна была быть дома. Но ее нет. Я ей не позвонил. Позвони сам? – Выдав это единой фразой, Карлин выдохся. Он с трудом встал с земли, добрел до скамейки и рухнул на нее, завалившись на подлокотник и закрыв глаза. По-прежнему сухие глаза. Аксель отвернулся от него и встал у ворот. Вой сирен предупредил о близости команды. Наконец-то. За это время можно было трижды убить.

Достав из внутреннего кармана телефон, он нехотя набрал номер миссис Карлин. Урсулла взяла трубку не сразу.

– Аксель Грин. Недоступный прекрасный синеглазый коллега моего почти бывшего мужа, – выдохнула она. – Но почему ты звонишь?

– Твой муж сказал, что ты должна была уже приехать домой. Где ты пропадаешь?

– Я всегда найду для тебя время. – В ее голосе появились незнакомые и неприятные ему нотки.

– Это официальный звонок, – пояснил Аксель. – Приезжай, пожалуйста, домой. Мне очень жаль, но твой сын мертв.

– Мой сын? Как это?

– Я смогу рассказать все, когда ты приедешь.

– А где этот негодяй Карлин?

– Он здесь.

– Я смогу быть через час.

Он положил трубку и выдохнул. Решено. Всем другим родственникам жертв плохие новости отныне будет сообщать Говард Логан. Во-первых, он слишком долго едет. Во-вторых, карьеру в полиции нужно начинать с самых неприятных задач.

Аксель сложил руки на груди и присел на мотоцикл. Урсулла, очевидно, была у любовника. Она знала, что муж на работе, и свободно себя чувствовала в дневное время. Но сегодня оставила ребенка одного, зная, что тот спит. В голове продолжала крутиться мысль о том, что убит сын полицейского, того единственного человека, который призван «раскусить» личность маньяка. Здесь может прослеживаться мотив, но что-то не складывалось. Не складывалось на глубинном интуитивном уровне. На поверхности – прямая связь. «Ах, ты хочешь меня „вскрыть“, вот, держи». В глубине – «Я хочу тебе кое-что показать». И «ты» здесь – совершенно необязательно Карлин.

Картина хороша тогда, когда у нее есть зрители.

Аксель закрыл глаза. Зрители. Без зрителей любое творчество превращается в депрессию. Когда ты пишешь в стол, рисуешь в стол, ни с кем не делишься тем, что делаешь, ты начинаешь умирать как творческая единица. Рафаэлю нужны зрители. Но он не хочет излишнего внимания. Он выбирает семьи с одним ребенком, чтобы не увидел второй. Он выбирает дома, чтобы не привлекать прохожих. В Треверберге нет традиции выкладывать фото с места преступления, подобные вещи держатся в тайне, но всегда происходит контролируемая утечка, чтобы прессе было что мусолить. Но достаточно ли ему прозвища «Рафаэль»? А что, если у этих полотен есть определенный зритель?

Несколько машин остановилось у ворот. Тресс и Логан выскочили из одной, команда криминалистов выгрузилась из другой. Одобрительно закивали, заметив, что детектив обмотал ботинки скотчем. А тот досадливо поморщился, мысленно отругав себя за то, что не убрал клейкую ленту после того, как вышел из дома.

– Сын Карлина? Серьезно? – тихо спросил Артур, доставая из кармана смятую пачку сигарет.

Говард Логан, остановившийся рядом, выразительно молчал. Он смотрел на дом, на лежащего на скамье Марка и думал о своем. Аксель знал о чем. Подобные интуиты лишены обычного человеческого сострадания. Как бы Говард ни относился к своему покровителю, сейчас тот превратился для него не более чем в свидетеля. Не более чем в отца жертвы.

– Да, увы. Я видел сам. Опознать на расстоянии непросто, учитывая характер убийства. Но я узнал этого мальчишку.

– Чудовищно, – проговорил Тресс, закуривая.

Аксель машинально протянул руку, получил свою сигарету, прикурил и мучительно затянулся. Да, этого не хватало. Он стянул резинку с волос, позволил им снова закрыть лицо, а потом рассеянно расчесал пятерней. Этот жест его всегда успокаивал.

– Это безумие или расчет? – тихо спросил он.

Артур покачал головой.