Я рисую ангелов

– Слишком маленький срок, – неопределенно продолжила Фэй Тайлер. – Его бы не удалось спасти. Соболезную.

– Это все? – Аксель поднял на нее посеревшие от гнева и боли глаза. – И что значит жива? Я сам снял ее с дерева, она не дышала. Шея сломана. Кто выживает после такого?

– Мисс Лирна в коме. Доктор Карлин хотел, чтобы я не рассказывала вам об этом…

– Так и не следовало рассказывать!

– …но этика не позволяет мне лгать, – закончила доктор Тайлер, проигнорировав его вспышку. – Энн Лирна жива, она на аппаратах, и мы не обладаем достаточной информацией для прогноза. Полагаю, вы не захотите ее навестить?

– Верно полагаете, – глухим голосом откликнулся Аксель.

– Я не рекомендую вам возвращаться к работе.

Грин встал.

– Вы не мой лечащий врач. Я могу идти?

– Карлина перевели в кадриологию, триста пятая палата.

Полицейский кивнул, одновременно благодаря и прощаясь, поправил полы куртки и, развернувшись, вышел из кабинета чуть быстрее, чем требовал этикет. К черту этикет. К черту новых людей и фейковую заботу. К черту эту игру. Он сжал руки в кулаки, мчась по больничным покоям в сторону лестницы. Третий этаж. Несколько пролетов, чтобы выпустить пар.

Он мог быть отцом. Снова. Мысль о том, что женщина жива, отказалась укрепляться в его сознании. Он подумает об этом потом. Может быть. Но новость о неродившемся ребенке подействовала на полицейского как удар в спину. Он оказался не готов.

Не дойдя до палаты Карлина несколько метров, Аксель остановился. Он сойдет с ума, если не выкинет все это из головы немедленно. Убийцы считай что мертвы, дело не закончено. Он должен подготовить отчет. Криминалисты должны описать и найти все улики. У них работы на две недели без выходных и отдыха. А он сидит тут и жалеет себя. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Грин распрямил плечи и дошел до палаты Марка спокойным и размеренным шагом человека, полностью уверенного в своих силах.

Карлин читал, держа книгу в бледных, опутанных капельницами руках. Его внимательные глаза бегали по строчкам, на лице не отображалось эмоций. Услышав шаги, он перевел взгляд на дверь. При виде Акселя слабо улыбнулся и кивнул на кресло рядом с кроватью.

– Еда здесь получше, а персонал похуже.

– Когда тебя перевели?

– Пару часов назад. Фэй сказала, что ее внимание мне больше не требуется и тут обо мне позаботятся.

Аксель аккуратно пожал его руку и сел рядом с кроватью.

– Как себя чувствуешь?

– Марафон не пробегу, но в целом хорошо. Я попросил Старсгарда держать в секрете инфаркт. Меньше всего хочется, чтобы меня начали беречь в управлении.

– Я понял, – сказал Грин. – Я никому не скажу. Но пообещай не усердствовать.

Карлин скупо улыбнулся, сложил книгу и положил ее рядом с собой на простыню. На его лицо еще не вернулись краски, но он выглядел значительно лучше. Аксель почувствовал, что согревается изнутри. Согревается и расслабляется. Он был рад видеть друга. И рад осознавать, что Карлин действительно стал его другом.

19. Самуэль Мун

Некоторое время спустя

Дождь методично стучал по крыше и стеклам, свет уличного фонаря отражался в каплях, придавая им причудливые формы. В них проступали знакомые и незнакомые лица и силуэты. Казалось, стоит чуть повернуть голову – и картина оживет, войдет в комнату и мир навсегда изменится. Навсегда исчезнет боль, заберет с собой пустоту, и останется только игра электрического света на ночном окне, залитом летним дождем. Сэм зябко поежился и сложил руки на груди, просунув тонкие ледяные пальцы под предплечья, согревая их теплом своего тела. Свитер грубой вязки не спасал. Художник мерз уже несколько дней. Это было первое ощущение, которое проступило после пропасти пустоты и одиночества, куда он свалился в тот момент, когда Тео нашла его пьяным в мастерской, растолкала, сунула под душ (и откуда в ней такая сила), а потом отвезла к Хоулу. Его стабилизировали. Потом начались бесчисленные звонки следственной группы, запрет на вход в собственный дом, который опечатали и куда возвращались каждый день за новой порцией данных и улик. Сэм не спрашивал, что Магдер сделал с его дочерью. Ему было достаточно того, что Софии больше нет. И того, что смерть пробралась в его дом через нянечку. Не лично через Марианну, конечно, но потому, что он, Сэм, ее нанял. Что такого – взять няню ребенку, мать которого умерла. Это естественный шаг для занятого мужчины. Но эта логика, этот нормальный подход лишил ее жизни. А самого Сэма – маленькой, но очень важной части души.

Две недели в прессе не утихал скандал. Имена и фото Акселя Грина, Говарда Логана и Марка Карлина не сходили с первых полос. Город гудел как растревоженный улей, переваривая информацию. С одной стороны, всем стало легче – полиция поймала сразу двух серийных убийц. С другой – если Энн Лирну никто не знал, то Алексона Магдера знали почти все, и установление личности преступника вызвало шок у общественности.

Сэм хотел встать и взять травяной настой, который ему сделала Теодора, но передумал. Шевелиться по-прежнему не хотелось. Сама мысль о перемещении тела в пространстве причиняла почти физическую боль. Художник бросил взгляд на камин.

Этот дом он оформил на себя пять дней назад. Он был больше и находился ближе к магистрали, здесь установили передовую систему видеонаблюдения и подключили выделенную группу охраны. Фойе было не белым, а серым, а замок на двери слыл чудом техники и открывался с помощью отпечатка пальца. Камеры были расположены так, что во дворе не осталось ни единого слепого пятна. И при этом дом не просматривался, если опускались жалюзи.

Теодора, которая все это время была рядом, не спорила с его решением переехать. Она взяла на себя бытовые вопросы, проследила за перевозкой необходимых вещей. В этом доме находилась и просторная мастерская; художник решил продать свое помещение рядом с ЦДХ, стремясь оказаться как можно дальше от него.

Он не повернул голову, когда послышался шорох. Теодора легко спустилась со второго этажа. На ней был длинный и тяжелый бархатный халат, который сокращал ее и без того малый рост. Черные волосы женщина собрала в небрежный хвост на затылке, и они падали на спину тяжелыми локонами. Сэм почувствовал, как теплеет в груди. Если бы не она, он бы не выжил.

– Пора спать, дорогой, – прошептала она, садясь рядом на диван. – Почти четыре утра.

– Я ничего не чувствую, Тео. Как теперь я буду рисовать?

Она протянула руку и коснулась его небритой щеки.

– Ты будешь рисовать лучше всех. Потому что ты Самуэль Мун. Когда уляжется горе, когда ты снова сможешь дышать, ты вернешься к работе, и мир узнает нового тебя.

Он слабо улыбнулся.

– Я смогу дышать, если ты будешь рядом.

Темно-синие глаза Теодоры блеснули.

– Я рядом, Сэм.

– Тео, выходи за меня! – выпалил он. – Хватит играть в эти кошки-мышки, мы вместе, любим друг друга. Я не смогу без тебя справиться с…

– Тс-с-с… – Она прижала палец к его губам и улыбнулась. – Хорошо. Если для тебя это так важно, выйду.

– А для тебя не важно? – вспылил художник. – Я предлагаю тебе руку и сердце! Я хочу, чтобы ты стала моей женой, хочу разделить с тобой…

Он осекся, глядя на ее улыбку.

– Сэм, я поняла, – мягко проговорила Теодора. – Я согласна. Единственная просьба – сделай так, чтобы я не знала о твоих любовницах.

* * *

Обед следующего дня