Я - Русский офицер!
Шрифт:
— Я теперь понимаю. Участковый инспектор специально хочет моего отца в Магадан отправить без права переписки, чтобы завладеть нашей квартирой. Все же этот Жора, настоящая блин сука! А я думал он наш, настоящий советский милиционер! А он контра недобитая!
— Во-во, дошло наконец-то до тебя, как до жирафа, — сказал Синица, постукивая Краснова пальцем по лбу.
— Хватит, свидание окончено! — послышался голос инструктора. — Курсант Краснов, ко мне, мать твою, ежики-лысые…
— Есть! — сказал Валерка, и вскочил с парашюта. Он лениво, без особого желания взял его и натянул лямки поверх своего синего комбинезона. Застегнув ремни, отряхнул прилипшие к брюкам сухие травинки, и,
— Ладно, я тебя там подожду, — сказал Синица и уныло побрел на край поля к ангару.
— Повторим! — приказал лейтенант-инструктор. — Взлет-посадка!
— Я готов, товарищ лейтенант, — ответил Краснов, слегка унылым голосом.
— Ты, мне тут курсант, не хандри! За полем или дома за тарелкой с борщом будешь хандрить… Сейчас, курсант, ты — учебная боевая единица… Если хочешь поступить в авиационное училище, то постарайся окончить эти курсы с отличием. Как говорит товарищ Сталин: «Комсомольцы все на самолет»! Вот и вперед, к самолету! Комсомолец, мать твою, ежики-лысые…
Валерка влез по фанерному крылу «этажерки» в кабину и устроился там, сев как положено на парашют. Инструктор уселся во вторую кабину и хлопнул Краснова по плечу.
— От винта! — прокричал Краснов и двигатель самолета стрекоча, стал раскручивать тяжелый деревянный винт. Мотор стал набирать обороты и когда его звук превратился в монотонное жужжание, Валерка добавил газ, хвост самолета поднялся, освободив крючок тормоза из зацепления с грунтом. Самолет послушно покатился по мягкому полю, чтобы уже через несколько секунд оторваться от земли и взмыть в небо подальше от всех земных проблем. В этот самый момент отрыва, Валерка и ощущал поистине настоящее наслаждение. Какие-то пушистые шарики катились по всем внутренностям до самых пяток, кишки в животе странно поднимались к диафрагме, вызывая своим перемещением приятный и блаженный зуд. Краснов потянул ручку штурвала и У-2 плавно пошел в набор высоты. Ветер бил в лицо, холодом обжигая открытые участки кожи, незащищенные большими летными очками.
В этот миг, он словно улетал в своем сознании от суровой и даже трагической реальности и только волей подчинял фанерный самолет.
Земля уходила все дальше и дальше, и Валерка, взглянув на уменьшающиеся дома, деревья, машины, людей все сильнее тянул на себя ручку штурвала, набирая высоту.
Оказавшись один на один с небом, он в те минуты забывал все неприятности, которые оставались там, далеко на земле. Чувство свободного полета, чувство независимости, спускались на него с небес неземной благодатью, и с этим невиданным ощущением он полностью отдавался во власть пилотирования.
«Этажерка», разогнанная силой мотора, падая, входила в вираж. То свечой зависала в воздухе, словно карабкалась на гору, но, не достигнув вершины, тут же срывалась в пропасть, завывая разрезанным плоскостями воздухом. В эти самые минуты, когда кусок фанеры с мотором подчинялся его воле, его разуму, Краснову хотелось просто петь. Он мурлыкал под нос слова популярной песни из кинофильма «Семеро смелых», двигал штурвалом, заставляя учебный У-2 выполнять немыслимые виражи пилотажа.
Город проплывал то справа, то слева. Золоченые купола Успенского собора сменялись красным хребтом крепостной стены смоленского Кремля и ртутным блеском, бежавшего на юг великого батюшки-Днепра.
Валерка до боли в сердце любил свой город, и эти проносящиеся картинки смоленских улиц, парков, мостов над древним Днепром, вселяли в его сердце великую гордость за свою Советскую Родину. В такие минуты полета он забывался, и только крики инструктора, прорывающиеся сквозь треск мотора и вой винта заставляли его вернуться в мир
реальности.Лейтенант-инструктор, перепуганный смелостью пилотирования Краснова, словно сапожник ругался матом, но после того как самолет благополучно садился на взлетно-посадочную полосу, он глубоко вздохнув, прощал все Валеркины вольности в воздухе, видя в нем рождение нового талантливого летчика-аса.
Валерка еще не знал, что белокурая девчонка, прозванная дворовыми пацанами Леди, с замиранием сердца смотрит за каждым его полетом в театральный бинокль с высокой голубятни. А после каждого маневра Краснова она крестится, причитая пришедшую на её девичий ум молитву, услышанную еще от своей бабки.
— Еже иси на небеси… Да святится имя твое! Да прийдет воля твоя!
Сохрани раба божьего Валерку! Не дай дураку убиться!
Ей в те минуты было страшно, жутко страшно за того, чье сердце уже полностью принадлежало ей и только ей. В Краснове она видела того единственного и того самого желанного лихого парня, с которым мечтала прожить всю жизнь, с кем мечтала нарожать детей и умереть в один день, так никогда и не познав горечи разлуки.
Но сегодня, сегодня для всех был день особый, и Ленка чувствовала, что грядут какие-то ужасные перемены, которые заставят по-новому взглянуть на весь этот мир.
Поселок гудел, словно разоренный улей, обсуждая арест Саши Фескина. Старушки, постоянно сидящие на лавочке, уже давно пророчили ему незавидную судьбу уголовного арестанта, выдавливая из себя в его адрес ехидные реплики.
— По тебе Сашка, давно тюрьма плачет!
Фикса делал ужасную гримасу и, передразнивая сквалыжных старух, резко отвечал:
— Не построили еще ту тюрьму, которая по мне зальется горькими слезами!
Пророчество тетки Фрузы сбылось. И когда два милиционера выводили Фиксу из дома в «воронок», бабки, сидящие на лавке, от умиления даже захлопали в ладоши, приветствуя Фескина, словно артиста смоленской филармонии. Тот зло покосился на старух и сквозь зубы прошипел:
— Я еще вернусь! И на моей улице обернется машина с тульскими пряниками! А вам, старые, пусть воздастся сполна за ваше дешевое злорадство.
— Давай вали, вали на свою «Американку» Пряник ты, тульский! — отвечала тетка Фруза, держа руки на своей широкой талии.
Корпус «Американка», Смоленской тюрьмы, был построен еще в 1933 году по американскому проекту. Два здания из красного каленого кирпича в три этажа, высились почти в самом центре города за высоким пятиметровым забором, и своими коваными, железными решетками на следственных камерах наводили ужас на простого обывателя. О смоленской тюрьме, слагались настоящие легенды. Ходил даже слух, что якобы в её подвалах, ежедневно приводятся расстрельные приговоры «Тройки», а по ночам охрана НКВД, в крытых полуторках, вывозит в Красный Бор или дальше, в лес под Катынь, трупы этих самых расстрелянных. Там, в охранной зоне отдыха санатория НКВД, многие расстрелянные, как и сотни польских офицеров нашли в те годы свое последнее пристанище.
За арестом Фиксы, тут же в этот же день последовал арест отца Краснова. Странное совпадение абсолютно разных событий, людской молвой было мгновенно перекручено и объединено в одно целое.
По поселку тут же поползли слухи, что отец Краснова, майор РККА, связан с бандитами и, что это якобы даже он убил из своего нагана заводского кассира, чтобы завладеть деньгами рабочих.
Впервые за все время Валеркиных полетов, Леди, ошарашенная этими событиями, спустилась с крыши голубятни. Она скромно стояла около Валеркиного подъезда в толпе местных зевак. Лена нервно теребила носовой платок, видя как НКВДешники в галифе и синих фуражках, выводили из дома Валеркиного отца.