Я - Русский офицер!

— Есть во вторую! — сказал сержант, и вывел Краснова из кабинета.

Пройдя по коридору, конвойный вывел Краснова во двор. Там, в глубине, стоял неприглядный бревенчатый барак. Возле двери, облаченный в тулуп и валенки, стоял часовой, держа на плече винтовку «Мосина» с пристегнутым к ней штыком.

— Во вторую, — сказал сержант часовому и тот, лязгая ключами, открыл окованные железом двери.

Вдоль коридора гауптвахты располагалось пять камер. Двери с «кормушками» были так же обиты листовым железом, и выкрашены железным суриком темно-коричневого цвета. Сержант молча, лязгнув замком, открыл вторую камеру, и завел туда арестованного.

Валерка послушно вошел. Дверь за его спиной вновь лязгнула железным засовом, и уже через секунду все стихло.

— Ты кто!? — спросил лежащий на нарах старлей из «Вохра» какого-то местного лагеря.

— Я летчик!

— Летчик, летчик-налетчик! Что же ты такого летчик натворил? — спросил подвыпивший вохровец.

— Родину продал! — шутя, ответил Краснов и, сев на нары, закурил папиросу Беломора.

— Почем сегодня такой товарчик?

— На трибунале узнаю ей цену!

— Счастливчик! На фронт пойдешь! А тут жди, когда какой — нибудь урка, штырину промеж лопаток всадит! А я, летун, одному майору-тыловику по пьянке морду набил за то, что он меня вертухаем обозвал. Я на фронт хочу, а он меня вертухаем, сука, не правда ли!?

— А меня за то, что я самолет разбил. При посадке через забор в лагерь «Искра» заехал.

— А! Так я тебя знаю! Это ты, тот летун, который на брюхе, да в лагерь угодил? Про тебя в «Искре» легенды ходят. Говорят, там из-за тебя, все воры перерезались.

— Он самый! — ответил Краснов с грустью в голосе, докуривая папиросу.

— Помяни мое слово, тебе много не дадут! Повоюешь в штрафниках. А потом снова на самолет сядешь. А меня тут гноить будут! Я бы сам рад на фронт попасть, да ведь, сука, у меня бронь! — сказал вохровец и, перехватив у Краснова папиросу, три раза затянулся.

— Там в третьей урки сидят. Тоже на фронт собрались. Блатота сраная. Будут и там свои порядки навязывать. Сейчас тебя быстренько оприходуют и вместе с ними в штрафники. Я тебе, старлей, хочу сказать, что до первого апреля, ты уже будешь в окопе сидеть и по немцам из винтовки палить.

— Я вообще-то летчик. От меня пользы больше будет в воздухе!

— Ну и что! Летных штрафных батальонов еще не придумали!?

— Не батальонов, а эскадрилий, — сказал Краснов, поправляя сокамерника.

— Один хрен, штрафбат! — сказал вохровец и отвернулся к стенке. — Что он эскадрилья, что простая пехотная рота. Штрафбат, он и есть штрафбат.

Сторож вохровец сделал вид, что спит. Валерка, сняв свой теплый комбинезон на гагачьем пуху и, завалившись на нары, закрыл глаза и погрузился в раздумья. Он еще не знал, что по решению трибунала его путь будет лежать под Великие Луки в 3-ю воздушной армии на Калининском фронте, где уже в эти дни шла стратегическая работа над летним Курским наступлением. Не знал Валерка и то, что директивой Сталина от 4 августа 1942 года в каждой авиационной армии были свои штрафные эскадрильи, история которых, как раз и закончится там, под Курском, летом 1943 года. После этого сражения уже ни один из летчиков ВВС РККА не будет направлен в подобные исправительные подразделения. Навсегда закончится эпопея унижения летчиков-офицеров, и все они вернутся в свои эскадрильи и полки, став в штрафных эскадрильях настоящей легендой и настоящими героями.

Путь в штрафбат

Старлей-вохровец оказался прав… Всего неделя и решением трибунала Краснов получил три месяца срока в штрафном подразделении. Ждать исполнения приговора долго не пришлось и уже на следующий день, сержант Зозуля привел Краснова в кабинет особиста. Только открыв дверь, он увидел, что возле стены на стуле сидит его комэск. При виде вошедшего в кабинет Краснова, Иван бросился ему навстречу и обнял, словно родного брата.

— Все нормально, старик! Три месяца и ты свободен! На фронте время летит, сам знаешь, как быстро! — сказал старший лейтенант, похлопывая Краснова по плечам.

— Мы тут тебе в дорогу паек всем полком собрали. Дотянешь? — спросил Иван, показывая на два больших солдатских вещевых мешка.

— Что это? Тушенка американская из индейки, шоколад, белый хлеб, сигареты «Кэмел». Наши ребята в Фербенксе разжились! Вот мы решили тебя в дорогу «согреть». Тебя, Валера, сегодня отправляют до Иркутска, а там поедешь поездом с сопровождением.

— Ты хотел сказать, с конвоем!

— С сопровождением! — утвердительно сказал Заломин, не желая обидеть друга.

В кабинет вошел старший лейтенант конвойной роты. Краснов сразу узнал в нем сокамерника и дебошира, с которым ему довелось просидеть в камере два дня. Старлей за драку с майором тыловиком, получил от коменданта сеймчанского гарнизона пятнадцать суток ареста, которые он и отбывал на гауптвахте.

— А, это ты, старлей! — сказал он, увидев Краснова. — Я же говорил тебе, больше трех месяцев не дадут! Это, братец, фронт, а не цацки — пецки!

Капитан СМЕРШа сложил несколько папок вместе, перевязал их суровой бечевкой и, залив сургучом, поставил на сплетении свои печати.

— Так, товарищ старший лейтенант Мартынюк, забираете осужденных и конвоируете их до Иркутска. Там сдадите их начальнику Иркутской тюрьмы для дальнейшего этапирования на фронт. Это личные дела осужденных, — сказал мордвин, показав на пачку бумаг. — Получите на спецконтенгент продпаек и через…, - капитан взглянул на часы, — Через три часа будет как раз самолет до Иркутска.

— Есть! — сказал старший лейтенант и, козырнув, вышел из кабинета.

— Короче, мужики, давайте прощайтесь! Краснову на этап. Через три часа самолет, — сказал капитан — особист и, вложив в брезентовую инкассаторскую сумку личные дела, также опечатал ее сургучной печатью.

— Ты, Валера, перекуси на дорожку, — сказал Заломин и, вытащив из вещмешка банку тушенки, ловко ножом открыл ее.

Нарезав пластами квадратики хлеба, он наложил тушенки и, взглянув на капитана-особиста, спросил:

— Капитан, может мы выпьем, на посошок по сто капель!?

Тот с аппетитом взглянул на водку, закуску и, махнув рукой, сказал:

— Давай, старлей, наливай! Дорога уж больно ему дальняя. Пусть Краснов знает, что тут остались его друзья! На меня, брат, зла не держи, я также как и ты, подневольный, что прикажут, то и делаю. Не мог я не дать этому делу ход. Не мог!

Иван налил водку в посуду, поставленную особистом на стол и, взяв в руки стакан, сказал:

— Давай Валера, за тебя! Пусть эти три месяца пролетят для тебя, как один день! Пусть ни одна фашистская пуля, ни один осколок, не коснется твоего тела!

Офицеры, чокнувшись стаканами, выпили водку и, взяв в руки по бутерброду, закусили.

— Не держи на меня зла, Краснов! Я знаю, что ты не виновен, но ведь у каждого своя работа. Ты же знаешь! Ты, бьешь немцев, а я ловлю немецких шпионов, — стал оправдываться мордвин.