Я садовником родился

– И так было до тех пор, пока не появилась Роза.

– Да. Я сказал: «Мама, мне давно за тридцать. Единственный из нашего класса я еще не был женат. Я хочу семью. Я хочу детей. И я люблю эту девушку». Она ничего не сказала, но стала следить за Розой. И Роза это заметила. Устроила скандал, мне пришлось рассказать правду. И тогда она крикнула: «И ты подумал, что я решусь на такую жизнь?! Что я буду жить с твоей ненормальной матерью?!» Но не мог же я поселить ее отдельно? Она же безобидна, поверьте. Она не крушит мебель, не кричит. Она просто меня очень любит. Но Роза меня бросила. Правда, никому ничего не сказала. В чем причина нашего разрыва. И я стал ходить к Марго. Рассказал ей правду. Однажды мать с торжеством положила мне на стол фотографии. Марго с другими мужчинами. И сказала: «Они все тебя используют. А по-настоящему любят других». И я понял, что она снова следит. Теперь уже за Марго. Потом Лилия. Мать поняла, что у нас с ней серьезно. Я знал, что эта девушка способна выдержать все. Что она добрая и терпеливая. Я верил, что мать сможет ее принять. Мы собирались уже подать заявление в ЗАГС… Когда ее убили, я испугался. Матери не было дома. А потом она приехала и с торжеством заявила, что моя новая девушка тоже потаскуха. И все они такие. Она говорила громко и возбужденно, и я подумал, что начинается новый приступ. А потом этот пакет… Такие продаются в супермаркете. В том самом. Мать была у дома, где жили Лилия и Марго. Я не могу ее контролировать целыми днями. У меня работа, приезжаю поздно. Я не могу с уверенность сказать, была ли она дома, когда убили всех этих женщин. Но она могла это сделать.

– Послушай, Коля, а с Викторией у тебя ничего не было?

– С какой Викторией?

– Воробьевой.

– А, бухгалтерша… Да мы были едва знакомы.

– Тогда как она попала в эту компанию?

– Не знаю. Честное слово, не знаю. Мать никогда не упоминала о Виктории. Да она вообще не знала о ее существовании!

– Как же так? Зачем же она тогда ее убила?

– Вы мне не верите, что ли?

– Да верим, - сказал Алексей. – Верим. Только доказательств у нас маловато. С Анной Валентиновной нельзя сейчас поговорить. Она никого не узнает. А ты сам-то пытался узнать у нее правду?

– А то нет. Я спрашивал: «Мама, ты убила Лилю и Марго?» Она только смеялась в ответ. Так странно смеялась.

– Послушай, ну а туфли никакие из дома не пропадали?

– Туфли? Какие туфли? – растерянно спросил Лейкин.

– Ее туфли. Сергей, где они у тебя? Покажи Кольке.

Барышев, сопя, полез в какой-то шкаф. Положил на стол коробку:

– Вот. Смотрите.

Лейкин уставился в коробку.

– Да ты возьми в руки, - сказал Алексей. – Они не кусаются.

– Да я и так вижу, что не матери. Не похожи, по крайней мере.

– Почему?

– Она не любила женственную обувь.

– А эти разве женственные?

– Ну, не очень. Обычные. Но все равно не то. Не в ее стиле. Да и зачем ей зимой таскать с собой какие-то туфли?

– Это правильно. Но все равно ничего не доказывает. Знаешь, Коля, мы тебя задерживать больше не будем. Поезжай в больницу. Если Анна Валентиновна придет в себя, мы попробуем с ней поговорить.

– Значит, я могу идти?

– Можешь. Только не бери, ради Бога, больше на работу девушек с «цветочными» именами. Не надо. А то, действительно, можно подумать, что ты маньяк.

– Это для красоты. Я люблю красоту. Но сам, почему-то, ничего не могу для нее сделать.

– В смысле? – удивленно спросил Алексей.

– Я еще про «Нежность» хотел рассказать.

– Потом. Про нежность потом.

– Но меня совесть мучает.

– А меня мучает мысль о твоей матери. Сергей, подпиши ему пропуск.

– Под подписку? – деловито спросил Барышев.

– Как знаешь. Ты у нас начальник, - усмехнулся Алексей.

Когда Лейкин ушел, он сказал задумчиво:

– Вот тебе и резеда.

– Что? – удивленно переспросил Барышев.

– Желтый цветок, говорю, это всегда разлука. Или измена. Словом, ничего хорошего нет в желтых цветах.

– А при чем здесь Лейкин?

– Не Лейкин, а его мать. Почему-то с самого начала я воспринимал ее в желтом цвете.

– Неужели же все кончилось? А, Леша?

– Трудно сказать… Мы еще в одно место собирались.

– Да. Поехали. У меня все равно машина на вашей стоянке. Вот и побеседуем с гражданином. Как там его? – Барышев полез в карман за блокнотом.

– Михалыч. Коновалов Альберт Михайлович.

– Так точно.

3

Путем долгих странствий и исканий уже вечером они набрели на Коновалова в ресторане, где тот справлял свой юбилей. Праздник юбиляру портить не хотелось, тем более, что охрана в ресторан не пускала. Дальше холла, в котором засели крепыши с бритыми затылками, пройти не удалось. Барышев хотел уже применить силу, а сам Алексей плюнуть и уйти, но тут хозяин вдруг вышел подышать свежим воздухом в холл и услышал шум.

– Почему гостей не пускаем? – пьяно качнувшись, выдохнул он вместе с сигаретным дымом.

– Так это не гости. Это менты, - презрительно сплюнул прямо на паркетный пол один из крепышей.

– Менты-ы? – протянул удивленно Альберт Михайлович.

Алексей почему-то подумал, что имя «Альберт» досталось ему по ошибке. Словно кличка «Лорд» беспородной дворняжке вместо обычного «Шарика». Ничего породистого в этом человеке не было, глаз хитрый, мужицкий, брюхо огромное, голос гулкий, словно из котла.

– Депутат здесь? – подмигнул ему Алексей.

– Какой депутат?

– Покровитель.

– Здесь, - немного протрезвев, ответил Михалыч. – А зачем он вам?

– Праздник портить не хочется. Мы по-хорошему хотели.

– Стоп-стоп-стоп, - с юбиляра мигом слетело все благодушие. – А ну-ка, ребятки… - чуть ли не хлопнул в ладоши он. Крепыши тут же шевельнулись.

– Сдай нам парня, который тебе бизнес делать помогает незаконным путем, и мы сами уйдем, - Барышев выразительно шевельнул могучими плечами. – А нет, так шум будет.

– Да мои парни вас…

– А я группу захвата вызову. В черных масках, с автоматами. И банкет будет окончательно испорчен. Покровитель не обрадуется. Я же сказал: по-хорошему хотели.

– А о каком бизнесе речь? – снова достав из кармана пачку сигарет, настороженно спросил Альберт Михалыч.

– О весьма прибыльном. Кто магнитолы из машин вытаскивает?

– А что ж так вдруг припекло? – усмехнулся хозяин. – Из-за такого пустяка солидных людей беспокоить. Нехорошо. А я думал, что вы ребята серьезные.

– Мы пострадавшие, - угрюмо сказал Алексей. – От вашего крестника.

– Барахла жалко? Так я возмещу, - Михалыч снова полез в карман. Теперь уже за деньгами.

– Нам старые шарманки дороги. Как память.

– Па-амять?

– Любимая жена на любимой магнитоле гравировку сделала. – Барышев так выразительно посмотрел на Михалыча, что тот примирительно сказал:

– Что ж. Бывает. Так это он у ментов стал красть, придурок?

– У ментов. И фуражка в машине лежала.

– Тогда забирайте. Только без протокола. Я его не нанимал.