Я сделаю это сама

Я будто взлетела – не под потолок, хоть он и высокий тут, а прямо к небу. Высоко. Через ладони мои текла вода – ледяная, но касаясь кожи, она понемногу теплела, нагревалась, и куда-то дальше летела уже вполне пригодной для истребления грязи температуры. Летела, летела… а потом иссякла, и я со всей своей невыразимой высоты шлёпнулась на пол.

– Матушка-барыня! – это Меланья.

– Госпожа Женевьева! – это Мари.

– Вот говорю же – всё может, - а это Евдокия.

Я открыла глаза и обнаружила себя на мокром-мокром полу. Ой, не только пол, а ещё и стены, и окна тоже. По стенам стекает вода, кое-где от той воды идёт пар. Такое ощущение, что всё немалое помещение кто-то душевно окатил кипятком из шланга, да хорошенько так, не жалея воды нисколько.

В дверь опасливо заглядывали мальчишки – что это тут творится.

– Это… как? – хрипло проговорила я.

– А это ты, - пожала плечами Евдокия.

– А чего вы… все мокрые?

– Убежать не успели, - рассмеялась Меланья. – Барыня, мы с вами мигом дом-то в порядок приведём, если вы ведунья! Это когда руками по половице – долго и трудно, а так – ничего, хорошо! И будет ваш дом самый-самый красивый!

– Только я что-то встать не могу, - и правда, еле поднялась на трясущихся ногах, оперлась на печь – которая, кстати, начала греться. Греться – это хорошо, пусть.

– Немудрено, - рассмеялась Евдокия. – Если ты необученная совсем, то это очень непросто. Ничего, научишься, у тебя тут можно много куда руки приложить.

Она права – научусь. И справлюсь.

Если вот так, с той неведомой силой – то можно здесь выжить, ой как можно. Даже в старом доме вдали от цивилизации. И я это сделаю, обязательно сделаю.

4. За работой

– Ей бы поесть, - Евдокия оглядела Меланью и Марьюшку.

– Сейчас сбегаю, - подхватилась Меланья.

– Погоди, посушу тебя.

Я сидела на полу и смотрела, как знахарка ведёт руками вдоль Меланьиного тела, и от рук её идёт пар. Так, о чём-то подобном мне рассказывали – что генерал вытащил меня из воды, а потом высушил, чтобы не замёрзла и не померла от переохлаждения. Вот, значит, как это делается. И что, я тоже так могу? Не верится. Но я ж тут их облила горячей водой, душевно так облила. И ничего, только ноги не держат, как тогда, после свары с братцами Воронами.

– А кто это у нас тут? – раздался с улицы звонкий молодой голос.

Дверь скрипнула и пропустила в сени, а потом и к нам ещё одну гостью – тоненькую, черноглазую-чернобровую, лет тридцати. На голове платок повязан, юбка с жакетиком синие, яркие, а поверх передник с карманом.

– Доброго тебе дня, Ульяна, - кивнула Евдокия. – Видишь – работа тут у нас.

Точно, это ж сестра купца Васильчикова. Или кто? Невестка? Жена младшего брата?

– Ой, вижу! И вам доброго дня! Хорошо-то как – дым из трубы! А кто тут всё облил? Дуняша, ты, что ль?

– Да вот наша барыня постаралась, - пожала плечами Евдокия. – Силищи много, а применить не умеет, хоть и дожила до немалых лет.

– Чудесно-то как! Значит, жить тут будете, да? Это же замечательно!

– А что ж тут замечательного? – я невольно улыбнулась в ответ на этот фонтан позитива.

– Так я же с Демьянкой об заклад побилась, перед тем, как ему уехать! И оказалось – моя правда! – сообщила Ульяна.

– И о чём же был тот заклад? – поинтересовалась Евдокия, досушивая Меланью.

– Он был уверен – барыня к нам жить пойдёт, потому что куда ей такую домину обустраивать! Она ж того, из знатных да благородных, те руками ничего не делают! А тут столько работы! А я сказала, что тот, кто привык своим домом жить, в чужой не пойдёт никогда, вот! Правда же, не пойдёт? – Ульяна смотрела своими чёрными глазищами прямо на меня.

– Не пойдёт, - улыбнулась я.

– Вот! Значит, Демьянка должен мне слиток самородный!

– А тебе на что тот слиток? – изумилась Евдокия.

– Я уж придумаю, - отмахнулась та.
– Главное – я права была! Значит – давайте дальше всё делать, у меня тоже руки есть, помогу.

Я с трудом оторвалась от мокрого пола и распрямилась. Руки мелко дрожали.

– Сядь, болезная, - фыркнула Евдокия. – Фомка, Алёшка, несите лавку со двора! Можешь стоять – так попробуй посушиться, должно выйти.

Мальчишки принесли лавку, я плюхнулась на неё, хотя вообще её бы тоже ошпарить сначала. Но ничего, ошпарим, куда денемся. Нужно было понять – смогу ли я сама высохнуть неведомым колдовским путём.

Тьфу, Женя, ты о чём вообще? Какой высохнуть? Каким колдовским путём? Ты разумная взрослая женщина! Надо печь дальше топить, раздеваться и сушиться, а то в этой куче натуральной ткани недолго не только простуду схватить, но и воспаление!

Голос разума пискнул и был задавлен. Я села поудобнее, вдохнула-выдохнула и подумала, что греюсь. Изнутри, как положено. Вообще сушить одежду на себе мне доводилось – в походе, или когда за ягодой ходили. Тут так же, только говорят, что внутри есть какая-то сила, и если до неё достучаться, то она придёт и сама всё сделает. Попробуем?

Мне тепло, я не мёрзну, я не стучу зубами, нет. Внутри тепло, даже горячо. И сейчас оно разойдётся по всей мне. Вот прямо возьмёт и разойдётся. Сейчас. Из груди да по всему телу, по рукам и ногам, до кончиков пальцев. И обратно.

– Говорю – всё с твоей силой хорошо, с господней помощью, - услышала я над собой Евдокию и открыла глаза.

От одежды шёл пар. Хороший такой пар, мощный, душевный. Будто держали над костром, или положили на горячую батарею. Если в таком темпе продолжится, то и вправду высохнет.

Я сушилась, Евдокия и Ульяна о чём-то шептались, во дворе перекликались мальчишки. Надо сказать им, чтоб тащили из сарайчика то, что там ещё лежит, в качестве дров, а вообще, конечно, нужно озаботиться нормальными дровами. И сделать запас. Марья ходила и что-то вытирала.

Меланья вернулась вместе с Пелагеей. Принесли хлеба, молока, пирог с капустой и какой-то посуды – здесь-то нет ничего. И как-то так вышло, что быстро всё съели, и всей имеющейся толпой принялись за отмывание намоченного мною зала.

Вода где-то мгновенно впиталась, а где-то скатилась по слою пыли. Но после того, как был решён вопрос её добычи и нагрева, дальше стало проще. Я попробовала наполнить бочку своей невероятной силой – но смогла только до половины, а потом снова мелко затряслись ноги, и пришлось сесть на лавку. Завершала Евдокия – с усмешкой.

– Жилы-то не рви, пригодятся ещё. Научишься – будет легко.

– Когда там ещё научусь-то! Мне сейчас надо, - вздыхала я.

– Ты помнишь, как ходить училась? Или говорить?