Я в любовь нашу верю...
Шрифт:
Итак, решено! Она тотчас же отправляется в Арабию вместе с лордом Кунсайтом. Время положиться на собственное сердце, раз рассудок отказывается мыслить ясно. Возможно, за эти несколько дней произойдет чудо и на осколках былого чувства распустится нежный цветок любви; если же нет — значит, она без сожалений изберет себе другой путь в жизни, и первому генералу будет с ней не по пути!..
…Вот она — Арабия. Край, где царит вечный зной и от края до края простираются раскаленные дюны и барханы. Куда ни глянь — всюду терракотовый песок да бледно-голубое небо с сияющим диском солнца в зените. Лениво передвигая ноги бредут корабли пустыни — величественно-равнодушные верблюды, понукаемые гортанными криками бедуинов. Медленно и величаво несут они свою поклажу — золото, драгоценные камни,
Караван приближался к столице Арабии, и на этот раз он был особенным для правителя этих краев — на одном из верблюдов, скрытая от посторонних глаз и лучей нещадного солнца пустыни плотной тканью шатра, ехала его жемчужина, его утренняя звезда — принцесса Минория. Кунсайт почувствовал себя счастливейшим из смертных, когда узнал, что она дала согласие привести несколько дней у него во дворце, и немедленно отдал все необходимые распоряжения подготовить все к прибытию принцессы.
Лорд не отставал от верблюда Минории ни на шаг, то и дело бросая мимолетные взгляды на колышущуюся бело-голубую ткань и размышляя о том, что же происходит там, внутри раковины шатра, где томилась его жемчужина. Не скучно ли принцессе? Не слишком ли ее утомила процессия? Не мутит ли ее от плавного покачивания на спине корабля пустыни? Но все его вопросы тут же получили ответы, когда Минория, высунув голову из надежно закрепленного шатра, не без любопытства поглазела по сторонам и поинтересовалась у Кунсайта:
— Долго ли нам еще добираться до ваших владений, генерал?
Мужчина, ехавший на благородном арабском скакуне, ответил с легкой полуулыбкой:
— Заскучали, Ваше Высочество?
— Нет, — живо отозвалась Минория. — От такого обилия впечатлений мне, пожалуй, не сразу удастся уснуть. С чего вы взяли, что я умираю со скуки?
— Многих утомляют бесконечные пески и небо, принцесса, — произнес Кунсайт, растягивая слова и, прищурившись, взглянул вверх. — Некоторые жалуются на духоту и беспощадный зной. Но погодите — в скором времени мы прибудем во дворец, и вы в полной мере оцените восточное гостеприимство и нравы. А теперь спрячьтесь-ка обратно в шатер, пока солнце не испортило цвет вашей кожи. Вряд ли вам придется по нраву загар.
Весело хмыкнув, Минория все же приняла во внимание совет генерала и скрылась под защиту плотной бело-голубой ткани, хоть и подумала, что золотистый оттенок, подаренный солнцем, лишь подчеркнет ее природную красоту. От духоты шатер, конечно, не спасал, зато прекрасно скрывал от беспощадных солнечных лучей, что в этих краях разогревали землю сильнее обычного. Вообще, принцесса Венеры любила солнце — недаром ее порой сравнивали с этим светилом, но тут оно было каким-то злым, и Минория решила не высовываться лишний раз.
Вскоре караван вошел в столицу Арабии, и принцесса, не сумев унять любопытство, все же выглянула наружу. Они въехали в торговый квартал, где жили в основном купцы и ремесленники. У каждого из них в доме была своя лавка, где они предлагали товар: от тканей и золота до фруктов и специй. Смуглокожие торговки гортанными голосами зазывали покупателей, шустрые босоногие мальчишки шныряли едва ли не между ног верблюдов. Матери, высунувшись из окон, бранили их на чем свет стоит и угрозами загоняли домой. По левой стороне улицы прошли высокие молодые девушки, лица которых были закрыты чадрой. На головах у них стояли корзины с фруктами и, несмотря на тяжесть, арабийки несли свою ношу гордо и грациозно.
Любопытству Минории не было предела. Принцесса удивлялась всему настолько искренне и непосредственно, что Кунсайт невольно улыбался ее реакции. Все ее забавляло, все внушало неподдельный интерес; а уж увидев арабиек с корзинами и вовсе наполовину высунулась из своего шатра, едва не свалившись на мощеную камнем дорогу.
Постепенно торговый квартал остался позади,
как и практически весь караван Кунсайта, и по центру столицы генерал и Минория двигались уже вдвоем. Вдоль дороги, один красивее другого, стояли дворцы богатых и знатных людей; над ними, точно обитель богов, возвышался минарет. От двери к двери ходили бродячие торговцы с коробами за спиной, наперебой предлагая товар — духи, лекарственные зелья, мази и травы. Один, особо бойкий, громко расхваливал эликсир молодости, однако никто не спешил приглашать его в свой дом.Наконец, лорд и принцесса подъехали к дворцу из белого песчаника, вокруг которого в изобилии росли пальмы и были разбиты клумбы с диковинными цветами. Их аромат пьянил не хуже крепкого вина, кружа голову и дурманя разум. Этот сладкий, пропитанный ароматами специй и цветов, воздух хотелось вдыхать постоянно.
Кунсайт помог Минории спешиться и, коснувшись губами кончиков ее пальцев, повел принцессу во дворец. Дочь Астарты с интересом осматривала обстановку комнат и парадных залов, отмечая красоту и изысканность причудливой золоченой вязи орнаментов на стенах, кованных узорных дверей из бронзы, малахитовых плит, коими были выложены полы… И повсюду ковры, золото, статуэтки, вазы… От всего этого великолепия в глазах рябило.
— Полагаю, вы утомились в дороге, — обратился генерал к своей гостье, когда они, осматривая дворец, подошли к одной из десятков дверей. — Располагайтесь здесь, моя дорогая Минория. Все, что вы найдете в этой комнате, целиком и всецело принадлежит вам.
«Как и мое сердце», — добавил Кунсайт про себя и распахнул перед принцессой двери. Девушка, кивнув с благодарной улыбкой, сделала шаг и осмотрелась. То же богатство, та же роскошь. Весь интерьер был выполнен в золотистых тонах, лишь кисейные занавески на окнах, колышущиеся от легкого сквозняка, да гора подушек у стены, были белыми.
— Отдыхайте столько, сколько потребуется — никто не нарушит ваш покой, — произнес генерал. — Я же вынужден покинуть вас — дела.
Лишь когда за ним захлопнулась дверь, Минория впервые за прошедший день осталась в одиночестве. Она некоторое время рассеяно бродила по комнате, касаясь кончиками пальцев поверхности стен и резных сундуков, точно пытаясь запомнить их. Пахло сандаловым деревом и специями — запах Востока приятно щекотал ноздри принцессы. Наконец, почувствовав усталость, Минория села на один из сундуков и вздохнула. Роскошь дворца Кунсайта, несомненно, поражала ее воображение, но душа не принимала всего этого, отторгая пышность и помпезность окружающего.
Диковинная птичка в золотой клетке — вот кем она станет, если войдет в эти хоромы полноправной хозяйкой. Она получит все, кроме желанной свободы. И тогда поблекнут ее перышки, помутнеет взгляд, тоска наполнит душу серой пылью… Увянет ее красота, едва успевшая зацвести пышным цветом молодости.
Впрочем, Минория решительно отогнала от себя столь грустные мысли и обратила внимание на массивный кованый сундук, на котором сидела. Любопытство зажглось в ней ярким огоньком, когда принцесса вспомнила слова Кунсайта о том, что все в этой комнате находится в полном ее распоряжении. Значит, и содержимое сундуков тоже. Решив, что не случится ничего плохого, если она хоть одним глазком взглянет на их содержимое, Минория подняла тяжелую крышку и тихо ахнула, увидев, что сундук доверху набит всевозможной одеждой из дорогих тканей. В большинстве своем там были наряды, в которых ходили знатные арабийские женщины — длинные одеяния из плотных тканей светлых оттенков от белого до бежевого; платки, под которыми женщины скрывали лица и волосы… Перебирая эту одежду, принцесса невольно подумала, что не смогла бы носить наряды, скрывающие женскую красоту.
Однако то, что она достала из сундука после череды однообразных одеяний, было призвано скорее выделить красоту женщины, сделать ее ярче, чем скрыть от посторонних глаз: лиф, полностью расшитый жемчугом, янтарем и желтыми топазами, а также юбка из полупрозрачной молочно-белой ткани, пояс которой тоже был расшит камнями и жемчугом. Вообще, это полупрозрачное чудо было весьма тяжело назвать юбкой — скорее, это были две полоски ткани пришитые к тяжелому поясу — одна широкая, другая — в два раза уже.