Я в любовь нашу верю...

— Да, я был не прав, и я чувствую себя не самым лучшим человеком. Но ни ты, ни я не могли бы жить с этим обманом. Рано или поздно ложь разбила бы нас, и хорошо, что мы сейчас расставляем все по местам, — Мамору засунул руки в карманы джинсов и хмуро взглянул на бывшую девушку.

Та кивнула, едва сдерживая дрожь:

— Пора все прекратить. У меня больше нет сил держать хорошую мину при плохой игре. Все зашло слишком далеко.

— Мы могли бы остаться друзьями… — предложил он, но Минако горько расхохоталась. На глазах блеснули слезы, которые она сдерживала, как могла.

— Милый, все, что я сейчас хочу — это не видеть тебя и не слышать твой голос. Даже упоминания о тебе мне будут в тягость. Просто уходи и постарайся больше не напоминать о своей персоне. Просто уходи, — девушка отвернулась от него, показывая, что разговор окончен. Ей так отчаянно хотелось разрыдаться, но Айно кусала губы до крови, лишь бы не сделать это в его присутствии.

— Тебя отвезти домой? — сделал он робкую попытку сократить разверзнувшуюся между ними пропасть, но Минако покачала головой, не оборачиваясь.

Мамору, поколебавшись пару мгновений, все же ушел. Разговор этот не принес ему облегчения — наоборот, стало тяжелее, даже несмотря на то, что оковы связи с Айно пали.

Когда его шаги замерли вдали, девушка дала волю слезам. Неужели она еще вчера не выплакала все глаза? Как же больно! Мучительно, адски! Несравнимо с телесной. Много, много в мире лекарств от телесных недугов, но когда речь заходит о душевной боли, все врачи разводят руками. Ничем не излечить разбитое сердце. Только время может превратить его окровавленные ошметки в уродливые зарубцевавшиеся шрамы…

Минако стояла на пятачке, обдуваемом всеми ветрами. Равнодушные потоки воздуха давно уже выстудили горькие слезы, и щеки неприятно стянуло от высохших мокрых дорожек. Ветер трепал юбку, надувая ее, словно парус, так и норовя задрать до неприличной высоты, но Минако было абсолютно наплевать на все это.

Горечь потери разрывала и без того кровоточащее сердце, в котором, казалось, не хватало куска от постоянных тревог и ревности. А сейчас девушке хотелось просто умереть, раствориться в этом воздухе, развеяться мириадами золотистых искр.

Всхлипывая, Минако дрожащими руками потянулась к банту на затылке и дернула за конец ленты. Присобранные волосы золотым каскадом заструились по плечам, а сама лента алым стягом затрепетала в безвольных пальцах. Айно безучастным взглядом посмотрела на извивающийся легкий шелк, а затем разжала пальцы. Лента красной змеей ринулась ввысь, вместе с ветром, исчезая в пронзительно-синей вышине.

— А тебе идет этот бант, носи его постоянно!.. Мне нравится!

Это были слова Мамору на рассвете их любви. Теперь пришла пора проститься и с этой частью жизни.

Теплоход скрылся за горизонтом, и над морем теперь раздавались лишь полные тоски крики чаек да ленивый шум прибоя. Ветер донес до девушки напоенный йодом запах водорослей и рыбы, и Минако вдохнула его, пытаясь успокоиться. Шмыгнув носом, она решительно вытерла вновь выступившие слезы и, понурив голову, медленно пошла прочь. В кармане куртки она нащупала деньги — достаточно для того, чтобы вызвать такси до дома.

«Теперь у меня никого не осталось. Ни друзей, ни любимого…», — отстраненно подумала Минако, уже сидя в машине. — «Воин любви. Одинокий воин».

Но жребий брошен. И раз судьба уже внесла свои коррективы в ее жизнь, то почему бы теперь целиком и полностью не положиться на жестокое провидение?

— Да где же носит эту Усаги! — в сердцах воскликнула Мако, бросив взгляд на часы. Остальные девушки пожали плечами.

— Ты же знаешь, что она никогда не отличается пунктуальностью, — заметила Ами, изучая, наверное, в сотый раз карту коктейлей.

— А как насчет позвонить? Она ведь обещала предупредить, если будет вдруг задерживаться, — проворчала Кино, откидываясь на высокую спинку красного кожаного дивана.

— И памятью, — внесла свои пять копеек Рей, улыбаясь уголком рта.

Все трое уже битый час сидели в кафе, довольствуясь заказанным кофе и дожидаясь Усаги. Обычно сдержанная и не ворчливая Макото уже начинала терять терпение, чего нельзя было сказать о Хино, что спокойно листала Интернет страницы на своем смартфоне. Ами так и вовсе успела прочесть все, что попало в поле ее зрения, в том числе и книгу на планшете.

— Не судите ее строго, девочки, — проговорила она, заглядывая через плечо Рей, — возможно, ее отвлекли какие-то новости о Нару.

— Вообще, ради этого мы здесь и собрались, — возразила Кино, затягивая потуже свои волосы в хвост. — Усаги наверняка захотелось попробовать себя в роли детектива, и это не удивительно. Когда все сыщики раз за разом остаются ни с чем, самое время взять все в свои руки.

Рей покачала головой:

— Нет, скорее, в руки Ами. У нее есть ведь этот маленький карманный компьютер.

— О да, наша Мицуно просто гений в юбке, — поддакнула Мако, улыбаясь и задорно подмигивая подруге.

— Прекратите разговаривать так, словно меня здесь нет, — отозвалась девушка, чуть порозовев. Ей было лестно услышать отзывы подруг о своих умственных способностях.

В этот момент подошел официант, в очередной раз интересуясь, как обстоят дела с заказом, и снова Хино отослала его прочь.

— Такими темпами нас попросят покинуть кафе, — проворчала она подобно Мако и отложила телефон, скрестив руки на груди.

И тут, словно в ответ на ее слова, запиликал телефон Ами, извещая хозяйку о новом сообщении. Она поспешила открыть послание и прочесть вслух его содержание:

— «Мы скоро будем. Целую».

— Мы? Кто это - мы? — изогнула бровь Мако.

— Давайте надеяться на лучшее и думать, что это она о себе и Нару, — предложила Мицуно, и все остальные единогласно поддержали ее оптимизм.

Вскоре над входной дверью зазвенели колокольчики музыки ветра, извещая о новых посетителях, и девушки вытянули шеи, чтобы увидеть, кто же там пришел. И тут же их глаза распахнулись в немом изумлении. К ним, лавируя между столиками и держась за руки, шли Усаги и Мамору. Девушка так и сияла от счастья, безмятежно улыбаясь всем вокруг. Она была готова делиться своей радостью со всеми вокруг. Настроение Чибы же было не столь радужным — он хоть и улыбался, но на лбу его залегла горестная складка.