Я здесь...

В дверь звонят, и я прямо в пижаме выдвигаюсь в прихожую.

— Проходи. — Пропускаю Влада и подталкиваю ногой к его начищенным ботинкам дядь Костины тапочки.

Он снимает пальто, вешает его на крючок, озирается по сторонам, косится на волосок паутины на светильнике.

С иголочки одетый, красивый, воспитанный Влад в нашей квартире — почти аномальное явление. Пора его отпустить, без всяких сожалений выпустить в естественную среду, где обитают такие же девочки-принцессы, с одной из которых он осуществит свою мечту и создаст уже наконец свою образцовую холодную семью.

— Привет! Потрудись объяснить, где ты вчера шаталась так долго? — Он взвинчен до предела, левая щека заметно подергивается.

— Гуляла… Чаю будешь? — Его обиды всегда раздражали, но все, чем я с ним занималась — пережидала, терпела, считала про себя до десяти…

— Какой еще чай?!! Ты на мою семью, на меня вчера наплевала!

Господи, как неинтересно. Молча разворачиваюсь и шаркаю тапками в сторону кухни, Влад увязывается следом. Усаживаю его на одну из двух разномастных табуреток, на самую неудобную, ставлю перед его носом чашку с отколотым краем.

— Гуляла… С этим? — На чашку он даже не смотрит, но сверлит меня взглядом сегодня бледно-голубых, водянистых, злых глаз. Это я превратила его в такое ничтожество. Я…

Парень передо мной на части разваливается, а я напоминаю себе муху, в издевательской манере потирающую лапки.

— Ага… — киваю, — с этим.

— Лика. Что происходит, а? Может, хватит уже воду мутить? Что за дела у тебя могут быть с таким отребьем?

Несколько долгих секунд слышно только, как гудит наш пожилой холодильник, и моя ложечка позвякивает о стенки чашки.

Разрушать красоту, похоже, уже стало моим хобби. Сейчас, например, я разрушу веру этого идеалиста в верность, доверие и чистоту:

— Да я спала с ним, Влад! Неужели не доходит?! — выпаливаю я. Все, моя душа чиста.

Рука Влада сжимается в кулак, зависает над столешницей, но опускается на нее мягко, тихо. Он прищуривается, не может подобрать слов, прочищает горло:

— Ты… — и с шипением выдыхает: — Мама права была…

— Давай разбежимся! Пожалуйста! — вношу я конструктивное предложение. — Посмотри на меня повнимательнее. Я тоже отребье. Я такая. А ты, ты совсем другой. Не возись со мной больше. Не пачкайся.

Мне хотелось драмы, битья посуды, криков. Может быть, я даже оплеухи заслужила. Но Влад встал из-за стола, молча надел пальто и ботинки и скрылся за дверью.

А перед следующим экзаменом по спине наудачу поглаживал уже Олечку.

Какое облегчение.

Улыбаюсь.

Спасибо тебе, Влад. За все. А теперь иди к черту.

Глава 35

В конце вьюжного темного февраля мне исполнилось восемнадцать лет.

Отмечать это знаменательное событие я не стала. Мама с дядей Костей подарили мне оранжевый душистый апельсин, помялись, посмеялись и вручили ключи от нашей квартиры: мамин комплект с брелоком в виде деревянного башмачка.

Я сразу все поняла.

— Анжелик, вот тебе уже и восемнадцать. И одна справишься. А Мариночку я к себе забираю. А ну, улыбнись, именинница! — хохотал дядя Костя.

На следующей неделе на старой иномарке дяди Кости они перевезли мамины вещи в его квартиру.

И вот теперь всеми вечерами я сижу одна за кухонным столом, а за окном депрессует сопливый разбитый март.

Раньше я была маленькой девочкой, маминой дочкой, и жила только ради того, чтобы видеть в ее глазах гордость и радость за меня и мои успехи. В чем же мой смысл теперь?..

Я все чаще вспоминаю Сида. Парень всю жизнь жил так, как теперь пробую жить я. А это тяжело, оказывается. Так тяжело, что, если нет в тебе крепкого стержня, волей-неволей начнешь сломя голову бежать к любому чужому теплу и беспечно отдавать свое в ответ.

Светка звонит каждый божий день, делится кулинарными рецептами, которые мне на фиг не нужны, ругает погоду, докладывает о самочувствии. Все это неинтересно. К пятнадцатой минуте таких бесед я обычно зверею и вру, что у меня пригорает на кухне картошка. И поспешно вешаю трубку.

Светке рожать в мае, Кидис подался на заработки в Москву, вот и страдает наша Баунти от одиночества и безделья. Пусть посильнее страдает. Так, как страдаю я.

У меня, например, одиночество вообще стало причиной девиации личности. А как еще можно назвать то, что я согласилась посетить самый модный клуб города в компании с занудными одногруппниками?

***

Для того чтобы уделать всех в этом клубе, я полдня зависаю у зеркала, крашусь броско и томно. Не знаю, для чего — наверное, по старой памяти хочется поразить слишком быстро вернувшегося к жизни Влада. Но вряд ли у меня это снова получится.

Удивительно, я даже влезаю в мамино голубое платье, хотя оно едва прикрывает задницу. Для храбрости принимаю на грудь пятьдесят граммов и спускаюсь к такси.

Клуб «Титов» видно за километр — он агрессивно перемигивается разноцветными огнями и пугает уже отсюда. Это пока единственный в городе клуб, где тусуется не криминал, а так называемая «золотая молодежь», ярко разодетая и вечно упоротая. Говорят, тут даже геи есть. Для моего времени все вышеперечисленное — настоящая экзотика.

Мы сняли VIP-зал. Ну а как иначе — студенты самого престижного факультета могут себе это позволить! И совершенно не обязательно никому знать, что Нади пощипали своих родителей-фермеров, ботанички, выпрашивая деньги, валялись в ногах у предков, а меня в честь 8 марта спонсировал дядя Костя.

И начинается в сердце передового модного клуба хрестоматийная тупая бабская пьянка. Оказывается, наши Нади — тоже женщины с нелегкой судьбой: их бросали, и они бросали, а потому по пьяной лавочке они превращаются в настоящую кладезь народной мудрости. Даже Алеська через каждое слово им зычно поддакивает.

А я кручу в руке бокал с коктейлем и понимаю только, что очень стремительно напилась. Душа рвется к звездам. В таком состоянии звонят бывшим, знакомятся с первыми встречными, ищут приключения на свою пятую точку.

Уже ровным счетом никто ни на кого не обращает внимания, и я выскальзываю из VIP-зоны в общий зал.

Там шумно и тесно, орет музыка, куча пьяных тел дергается на танцполе, сполохи света грозят вызвать приступ эпилепсии. Я прислоняюсь к стене, по лицу течет пот и остатки стильного макияжа.

Ну точно, вот он — ад, откуда меня никто не спасет.

И тут, как в замедленной киносъемке, мимо проходит темноволосый парень в черной толстовке с капюшоном. Его походка и силуэт знакомы до одури. Глоток свежего воздуха, снег в лицо, звезды в морозном небе…